Точка невозврата

Точка невозврата
Николай Федорченко

"Точка невозврата" – продолжение романа "Туркестанский крест", вторая книга трилогии "Зачем Бог придумал ад?" Лейтенант Максим Кольченко заходит на второй круг афганской войны. Основано на реальных событиях, происходивших в провинциях Кунар, Нангархар и Лагман, ДРА, зона ответственности "Восток" в 1980-81г.

Николай Федорченко

Точка невозврата

Глава первая

Под крылом самолёта проплывал безбрежный горный океан. Через два часа полёта транспортник ИЛ-76 начал резкое снижение и вскоре коснулся бетона взлётно-посадочной полосы кабульского аэродрома. Салют, столица древнего Хорасана! Здравствуй, загадочное Семиречье!

На пересыльный пункт, вместе с офицерами и прапорщиками, прибывшими из Союза на доукомплектование и замену, Максим не пошёл. Здесь ему всё было знакомо, и добраться до штаба армии он мог и сам. Около недавно приземлившихся самолётов стояло под загрузкой несколько бортовых машин, и большинство из них пойдёт в Тадж-Бек. И действительно: уже через десять минут лейтенант ехал по шумным улицам вечернего Кабула в нужном ему направлении, гордо восседая на новеньких оконных рамах, которыми под самую завязку был забит открытый кузов «Урала». Вскоре перед его глазами появилась видимая издалека бывшая резиденция Амина. Расстрелянное и обгоревшее во время декабрьского штурма величественное здание президентского дворца было слегка подремонтировано. Именно в нём теперь располагался штаб 40-й общевойсковой армии.

Начальник управления кадров этой самой армии, полковник Ковалевский, уже собирался идти на ужин, когда в дверь его кабинета громко постучали.

– Войдите, – произнёс он, не отрываясь от просмотра бумаг.

Массивная дверь открылась, и Максим шагнул через порог просторного кабинета с высоким овальным потолком.

– Товарищ полковник! Гвардии лейтенант Кольченко прибыл в Ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы, – опустив правую руку от козырька фуражки, офицер подошёл к обтянутому зелёным сукном столу и положил на него своё предписание, полученное в штабе округа. – Здравия желаю!

– Кольченко! Привет-привет! Присаживайся, располагайся по удобнее. Сколько же мы с тобой не виделись?

– Всего четыре месяца, Игорь Андреевич, – улыбнулся лейтенант.

– На войне, брат, не бывает «всего» четыре месяца, на войне всегда «целых» четыре месяца, хотя какая тут у меня война? Так, бумажный фронт, – махнул рукой полковник, – где собираешься служить на этот раз?

– Пока не знаю. На Ваше усмотрение, в предписании из штаба округа так и написано – в распоряжение командующего, – Максим подвинул сложенный вчетверо листок поближе к кадровику. – Так что, всё в ваших руках.

– Вот оно как! Ну, тогда сам выбирай место своей будущей службы, – полковник подвёл его к карте Афганистана, на которой были отмечены места дислокации частей и соединений армии, – рекомендую пятую «курортную» дивизию, бывшую кушкинскую. Герат, Шинданд… Там пока всё тихо, за исключением нескольких мятежных уездов в провинции Фарах. Почти все офицеры – наши, довоенные туркестанцы. Относительно спокойно в Мазари-Шерифе. Хорошо в Кабуле. Столица, она и в Африке столица!

– Игорь Андреевич, мне бы в 66-ю отдельную мотострелковую бригаду. Должок у меня в Кунаре остался. Так что, если есть такая возможность… – начал было лейтенант, но полковник, перебил его, не дав договорить до конца.

– Какой ещё должок? Даже не думай! Ни за что не направлю тебя в это пекло! Ты же каким-то чудом живым оттуда вырвался, не валяй, брат, дурака, – Андрей Игоревич строго глянул на Кольченко, собрал со стола документы, сложил в стопку и убрал в сейф, – отложим этот разговор на завтра, а сейчас я позвоню в гостиницу, распоряжусь, чтобы для тебя место подготовили. Что смотришь? У нас здесь теперь всё цивилизованно, даже гостиница имеется.

Он кому-то позвонил, отдал необходимые распоряжения и, положив трубку телефона, сказал:

– Пойдём в столовую.

Они вышли из штаба и спустились к подножию холма, на котором стоял дворец. Максим оглянулся. Ему вспомнилось, как по серпантину этой самой дороги, проложенной вокруг возвышенности, двадцать седьмого декабря семьдесят девятого, поднимались боевые машины мусульманского батальона, «Грома» и «Зенита». Из президентской резиденции по атакующим работали пулемёты и гранатомёты, а с соседнего холма по дворцу короткими очередями стреляли «Шилки». Пахло горелым порохом и человеческой кровью… А сейчас те же склоны холма украшали яркие цветочные клумбы.

– Что, Макс? «Былое и думы»? – полковник по-свойски похлопал его по плечу.

– Да так… слегка. Я и видел-то всё это издалека. Вон с того холма, из-под той «летающей тарелки».

– О, брат… Там теперь наша зона отдыха! В бывшем ресторане Амина нынче шикарный бассейн с голубой прозрачной водой… Офицеры штаба любят там загорать с «придворными» дамами – машинистками, официантками, поварихами… Этого добра у нас в Кабуле более чем достаточно.

– Да я уже обратил внимание, что тут у вас много симпатичных женщин. Только вот староваты они, моложе тридцати ни одной не заметил.

– Для кого староваты, а кому в самый раз. Были и помоложе, и покрасивее, но наши орлы стали из-за них самые настоящие дуэли устраивать. Пришлось подкорректировать отбор женщин, и теперь Ташкент присылает нам таких, из-за которых не стреляются. Вот останешься служить в Кабуле, найдёшь себе повариху или официантку и будешь, как сыр в масле кататься, – заговорщицки подмигнул лейтенанту полковник, – в отдельных полках и бригадах женщин практически нет. Со временем, может, и появятся, а пока нет, а те, что есть – чистые «двоечницы». Вот так.

– Что значит «двоечницы»? – Максим вопросительно глянул на своего старшего товарища.

– Это на нашем жаргоне – страшные и некрасивые женщины. Мои начальники отдали негласный приказ сортировать прибывающих из Союза дам по категориям: отличницы и хорошистки остаются в штабе армии, троечницы направляются в дивизии, ну а всем остальным достаются двоечницы. Или вообще ничего не достаётся, – усмехнулся полковник, распахивая дверь модуля.

Они зашли в офицерскую столовую, в вестибюле их встретила стайка официанток-отличниц, в белоснежных передничках поверх серых платьев.

«Как десятиклассницы-второгодницы, просидевшие в каждом классе минимум по два года» – вынес свой молчаливый вердикт лейтенант, а вслух сказал:

– Да у вас тут и, впрямь, как в раю!

– Ты предпочитаешь мясо или рыбу? – поинтересовался у него Ковалевский.

– И мясо, и рыбу… Мне всё равно, лишь бы побольше. Сутки не ел, – чистосердечно признался Максим.

Официантка, слышавшая их разговор, через пару минут принесла молодому лейтенанту на подносе сразу три тарелки: на одной громоздились аппетитные отбивные, на другой – несколько кусков рыбы, на третьей тарелке заманчиво возвышалась гора горячего картофельного пюре. Отличница грациозно поставила тарелки на стол, кокетливо улыбнулась и танцующей походкой отошла в сторонку.

– А ты – в Джелалабад, в Джелалабад… Там тебя так кормить не станут, – подмигнул ему полковник и, меняя тему, спросил, – как там наш город-не-герой поживает?

Разговор перетёк в русло довоенной жизни, которая виделась отсюда привлекательно шикарной и нереально далёкой.

Плотно подкрепившись, они вышли на свежий воздух. Игоря Андреевича ждала недоделанная работа, и он, объяснив Максиму, как добраться до гостиницы, начал своё очередное восхождение к стоящему на вершине холма штабу. За назначением лейтенант должен был явиться завтра в десять часов утра, а до этого как следует выспаться и определиться с будущим местом службы. Подхватив свой чемодан, Кольченко побрёл к месту предстоящей ночёвки.

Звено МИ-24, посвистывая лопастями, на малой высоте пролетело в сторону аэродрома. Внизу, укрытый сизоватой дымкой, в пригоршне гор лежал вечерний Кабул, через который лениво текла пока ещё не очень широкая горная речка с одноимённым названием. Лишь в Джелалабаде, после слияния с Кунаром, полноводный Кабул по праву становился первой рекой ведического Семиречья.

Именно туда, в 66-ю мотострелковую бригаду, получит завтра назначение гвардии лейтенант Кольченко. Ведь ему уже доподлинно известно, что рай и ад – это, по сути своей, одно и то же, всё зависит лишь от капризов Судьбы и от угла зрения на собственную жизнь. Рай и ад – крайние точки амплитуды вечно качающегося маятника, всё остальное прах, тлен и ложь. В его жизни, по большому счёту, всё предопределено. Не может же быть просто случайным совпадением его давний вещий сон про угрюмый каньон строптивой горянки Печдары, приснившийся ему после встречи с Эсмеральдой, и бесконечно долгий кровавый бой, в том самом, приснившемся ущелье. Встреча в Ашхабаде с красавицей Златой, как две капли воды, похожей на Эсмеральду, старинная родовая легенда княжны, древний амулет янтры Шамбалы на её груди, колдунья Любава.… За неполный год судьбе было угодно провести его сквозь страшные бои, тяжёлую болезнь, сквозь вспышку безумной любви, через кровь, смерть, жестокие испытания, через горечь разлук… Неужели это всё просто так, бесцельно?! До Семиречья остался всего лишь один шаг, какие-то жалкие сто сорок километров, и он обязательно сделает его. Ведь даже самой госпоже Судьбе иногда надо помогать!

На следующий день в нагрудном кармане гимнастёрки гвардии лейтенанта Кольченко лежало предписание о назначении его начальником разведки артиллерийского дивизиона 66-й отдельной мотострелковой бригады, дислоцированной в провинции Нангархар под Джелалабадом. Он был благодарен Ковалевскому за то, что тот всё-таки пошёл ему навстречу, ну а работа на должности главного артразведчика бригады давала стопроцентную гарантию пополнения скудных запасов адреналина, остававшихся в его крови после шального куража прошедшего лета. Полковник, прощаясь, по-свойски обнял Максима, попросил лишний раз не лезть под пули и пожелал ему ни на минуту не расставаться с «госпожой Удачей». Лейтенант пообещал быть предельно осторожным и осмотрительным. Соврал он вполне искренне, но Ковалевский вряд ли поверил его словам. Романтика боя вновь манила Кольченко под свои знамёна, ведь когда тебе всего двадцать три, то осторожность и осмотрительность зачастую кажутся банальной трусостью.

Всё складывалось на редкость удачно: машина, идущая в аэропорт, стояла прямо у выхода из штаба, командир борта командарма, летевшего по какой-то надобности в Джелалабад порожняком, милостиво согласился доставить его к новому месту службы в генеральском салоне новенького АН-26. Самолёт взлетел, сделал круг над Кабулом и, набрав высоту, ушёл на восток. Уже минут через двадцать, перевалив через несколько мрачных горных хребтов, он, свалившись на крыло, стремительно снижался в зелёные оазисы Джелалабада. Пробежав по взлётке, самолёт свернул на рулёжку и замер рядом со скромным зданием аэропорта. В иллюминатор были видны знакомые Максиму стройные пальмы и буйно цветущие розовые кусты. Летчики вышли из кабины, открыли дверь и спустили металлический трап. В салон ворвался обжигающий тело поток горячего, влажного воздуха. Парилка. Лютая пуштунская осень.

– С прибытием в джелалабадский ад. Удачи тебе, лейтенант! – сказал ему на прощание первый пилот.

Кольченко окинул взглядом стоящие на площадках вертушки, высматривая на их бортах две заветные двойки. Вертолёта с таким номером на аэродроме не оказалось.

– Дружище! – с улыбкой на губах окликнул он проходящего мимо сержанта с авиационными эмблемами в петлицах. – Не подскажешь, куда запропастился МИ-8 с бортовым номером 22?

– Подскажу, – улыбнулся тот в ответ, – «двоечников» ещё в июле в составе эскадрильи перебросили в Шинданд, а к нам, вместо них, прилетели новенькие МИ-24.

– Благодарю… – растерянно пробормотал Максим и, подхватив свой чемодан, понуро побрёл в сторону здания аэропорта.

Он шёл и размышлял о том, что судьба, зачастую, оказывается на удивление равнодушной и несправедливой. Сколько раз в своём воображении он представлял встречу со спасшим ему жизнь экипажем. Кольченко поднял глаза к выцветшему афганскому небу. Он мысленно поблагодарил неизвестных ему вертолётчиков, перебравшихся с самого востока Афганистана на его крайний запад, и пожелал им удачи.

На выходе из здания аэропорта, в узкой полоске тени, сидели на чемоданах три белолицых офицера, два капитана и майор, прилетевшие чуть раньше. Максим присоединился к ним. Через пару минут к заменщикам подошёл давно нестриженный, пехотный офицер. Звание его определить было трудно: на одном погоне у него было три маленьких звёздочки, а на другом – две.

– Для тех, кому надо ехать – карета подана, – он указал рукой на стоящий под пальмами ГАЗ-66, – места хватит всем. Ехать будем недолго, но быстро. Если вдруг в Соловьиной роще начнут стрелять – падайте на пол кузова.

Он забрался в кабину, громко хлопнув дребезжащей дверцей. Лязгнув затвором автомата, загнал патрон в патронник, привычным, отработанным движением просунул ствол наружу через распахнутую створку лобового стекла, закурил и выглянул в окно.