Седьмое имя

– Что вам нужно? Я выполнил все условия, и никто не нападал на вас.

– Почему ты прогнал Овелу?

– Я не обязан отвечать на такие вопросы. Я не хочу ее видеть и не желаю, чтобы она жила в племени.

– В тебе говорит обида…

– Да, я несовершенен, потому и не могу жить среди вас. Я просто человек переходной расы. Вы сами так определили. Но и она была человеком переходной расы, вы же сделали ее совершенной.

–Она имела в себе потенциал для развития, а у тебя уже сформированный стержень и сломать его, значило бы убить тебя.

– Вот поэтому я здесь, а она была изгнана. Дайте нам жить так, как мы привыкли…

– Вы отказываетесь принять ее обратно? Ведь она хотела помочь тем, кто может стать совершенным…

– Это не искреннее желание, а стремление облагодетельствовать. Мы не нуждаемся в такой помощи. Нам хватает сил, чтобы выжить. Мы не пользуемся вашими возможностями, мы их даже представить не можем, но мы счастливы в своей жизни, может больше вашего. Вы ищете неведомого, а мы просто живем… Мы не ставим сверхзадач и не хотим равняться Богам. Мы – люди и каждый проживает свою жизнь! А, умирая, мы оставляем детей и им передаем то, что накопили за жизнь! И мы не хотим ничего менять в себе и в окружающем нас.

– Лично тебе, видимо, приятно быть на вершине славы? Хочешь повелевать?

– Я хоть сейчас готов оставить и славу, и почет. Мне они вовсе не нужны. Я уже давно готовлю себя к отшельничеству. Может, раньше я и хотел быть первым среди племени, но после того, как побывал у вас, понял главное – мне ничего этого уже не нужно! Я знаю и могу многое из того, что не могут они… Вы добавили мне знаний, и я благодарю вас за это. Но менять в угоду вам жизнь народа я не буду. Мы живем так, как нам хочется, и прошу вас, больше не приходите и не присылайте никого! Особенно Овелу! Для меня это слишком болезненное воспоминание. И еще… Вы точно также стареете и умираете. Пусть и живете много дольше нас… Но я нашел способ, который позволит мне вернуть былую свежесть и ясность. Я докажу это…

Отбор в совершенство

Овела не ожидала, что события повернутся так. Она убедила нелюдей, что сможет рассказать в племени об их дружелюбии и найдет тех, кто имеет возможность быстрого роста. Однако Оламер прилюдно изгнал ее, да еще и сказал формулу, которая навсегда закрывала ей дорогу обратно – она проклята! После этого Овела вдруг остро ощутила, что она дочь своего народа. А великолепные условия, в которых она оказалась, были ей чужды. Что она хотела? Поначалу обида рвала душу, грызла жажда мести. Ведь ясно же, что ведун прогнал ее из племени потому, что она отвергла его. Но когда первые страсти улеглись, она смогла трезво посмотреть на происходящее, и поняла, что сама совершила ошибку. Ну, разве можно было выходить к людям племени с прекраснодушным порывом изменить судьбу всех. Она же понимала, что из всего племени могут отобрать немногих, кто готов к внутреннему рывку. А остальные? Ненужный материал, который не представляет никакого интереса. Дать попробовать счастья и отобрать кусок, выгнать в прежнюю полуголодную и опасную жизнь! Нет, все нужно было делать иначе. Теперь она знает как, но уже поздно. Оламер не простит ей дерзких слов. Да, он сделал так, что племя отвернулось от нее, и он прав, ибо раздавать обещания, а потом отказываться от них, всегда было плохим знаком.

Она обещала искренне, но также искренне и отказала. Она не противоречила себе, и то, что ведун болезненно отреагировал, не ее вина…

А внутренний голос говорил ей: виновата, еще как виновата. Тебя никто за язык не тянул, когда говорила ему про будущего ребенка. Да и не хотелось тебе никогда быть подругой ведуна. Ты стремилась разозлить его, вывести из равновесия, в котором он пребывал. Ты не могла понять, как он может жить спокойно и ровно! Не ругаться с близкими, не спорить из-за куска пожирнее. Он был другой, не из их мира. Ей очень хотелось доказать ему, что и он не отличается от других мужчин. И когда она терлась об него нагим телом, чувствовала его реакцию… Она радовалась тому, что убедилась: и он такой же!

«Вспомни, как скакала и радовалась. А теперь пожинаешь плоды… Он оказался действительно мудрым, и не его вина в том, что он ждал тебя. Не он вырвал у тебя обещание, а ты сама сказала ему. А потом как визгливо кричала: «Ты старый!» Да старый, но во сто раз мудрее тебя молодой и глупой… Он ждал исполнения твоего обещания, а ты…»

Внутренними укорами она довела себя до того, что готова была хоть сейчас бежать к Оламеру и отдаться ему, чтобы действительно зачать и выносить его ребенка. Однако вспомнила его слова: «Не допускайте ее к племени. Она проклята и всем нам будет плохо, если она вернется!» Правда, она все же попыталась приблизиться к селению. Но из-за камней свистнула стрела и вонзилась в землю у ее ног. Охрана показала, что видит ее и не подпустит ближе, чем на полет стрелы. Это был знак того, что примирения не будет. Она вспомнила, с какой жесткостью Оламер говорил людям: «Она проклята!» И все же надежды не оставила.

Когда она вернулась в скалы, ее там уже ждали. Молодой провел ее в туманный покой, где она оказалась после избавления от гибели. Она вошла, легла на мягкий, клубящийся свет, молодой коснулся перстами виска и замер, слушая переживания, которые выплывали из глубин ее памяти. Потом спросил:

– Ты обиделась на него? Напрасно! Обида – это непродуктивное чувство, оно не принесет тебе пользы. Ты не должна более обижаться, иначе это будет шагом вниз…

– Я не умею так спокойно говорить обо всем, что касается меня…

– Ты только на пути к совершенству и потому для тебя такие эмоции, как обида остаются значимыми…

– А вы никогда не обижаетесь?

– На кого? И для чего? Чтобы помучить себя? У нас немало задач, которые пока не разрешены. Мы считаем, гораздо более важным мучить себя вопросами о дальнейшем движении и развитии.

– Но вы-то себя считаете совершенными?

– По сравнению с вами – да! Но настоящее совершенство видится только тогда, когда поднимаешься высоко. И мы поняли, что ему нет предела. Чем выше забираешься, тем яснее понимаешь, что многое еще недоработано, не сделано, не выполнено.

– Значит совершенство – это работа? Вроде той, что мы делали в племени, когда собирали хворост на зиму?

– Нет, это очень сложная внутренняя работа. Ты вот начала открывать свои психические возможности – это труд. А мы этот этап миновали давно, и сейчас подошли к новому рубежу. Что за ним? Пока не знаем.

– Просто все у вас… Работа, труд… А жить когда?

– Это и есть жизнь. Ты думала, что жизнь – это только наслаждение?

– Я не знаю, что такое наслаждение. Жизнь – это битва с теми, кто мешает твоим целям, это битва с врагами и бывшими друзьями.

– Вот ты и бьешься! С собой, в первую очередь! Главный враг в нас сидит.

– Как это – в нас? Во мне еще кто-то есть?

– Нет, это я сказал, чтобы тебе было понятнее. Твои обиды, придуманные страдания, страсти – вот это и есть твой враг…

– Да какой же это враг, когда это я обижаюсь…

– Знаешь, тебе отдохнуть надо. Ты просто устала. Сейчас такие сложные разговоры вести трудно. Отдохни, а потом поговорим.

– Но я не хочу отдыха, я хочу понять… – Овела пыталась еще что-то сказать, но глаза у нее начали слипаться, рот свело судорогой зевоты, и она обессилено откинулась на клубы мягкого света. Молодой поднялся, посмотрел на нее и усмехнулся. Внутри у нее сейчас буря, он это понимал, но буря нужна для того, чтобы выбросить мусор из закоулков психики. Потом будет легче, а пока ей нужен покой и сон. Во сне буря пройдет быстрее и не будет так больно!

Молодой вышел сквозь стену тумана, а Овела тут же открыла глаза. Она многое узнала и поняла в этом странном мире нелюдей. Хотя, конечно, она называла их так по привычке. Это действительно были предки… Она не представляла, как такое могло быть, чтобы ее предки жили вместе с ней и учили ее жить правильно. Однако сейчас для нее это было совсем неважно. Она приняла решение: нужно было незаметно уйти из скал и добраться до Оламера. Она не будет его уговаривать стать отцом ребенка. Нет. Она попытается объяснить ему все, что кипело в ее душе в тот момент, когда выкрикивала обидные слова.

Овела встала, прислушалась. Стены из тумана охраняли ее личную жизнь от ненужного любопытства. Никто из предков не позволил бы себе вмешиваться в ее жизнь. У них был закон свободы человека. Каждый решал, что он будет делать со своей свободой. Но потому они и оказались среди своих потомков, что их современники не смогли правильно распорядится своей свободой. Они подчинили себя одному и стали несвободны. Они требовали соблюдения свободы, но пришел человек, который вообще отменил всякую свободу и всех, кто был с ним несогласен, вышвырнул из сообщества. Эти вот попали далеко вперед и увидели, во что превратились их потомки спустя несколько веков… Они хотели медленно изменить жизнь одичавших людей и возродить былое общество… Их вышвырнули в будущее, но все необходимое осталось с ними, а потому они смогли сохранить себя в целости. Каждый из них располагал такими психическими возможностями, что мог бы продержаться долго в самом враждебном окружении, если бы… Вот в этом «если» и была их слабость. Они были необычайно сильны, когда чувствовали за спиной опору. Но стоило им оказаться в одиночестве, как все удивительные способности куда-то исчезали… Они знали столько, что даже Оламеру могли показаться Богами, но это знание опиралось на их коллективную волю, а каждый поодиночке, они разве что равны Оламеру…

Разговор на границе

Молодость! Оламер уже забыл о той поре, когда был юным воином. То время он вспоминал редко. Но сейчас накатило. Слова негодной девчонки больно ударили его. Он-то считал себя свободным от многих плотских зависимостей, а тело заявило о себе настойчиво. Казалось, что кипение страстей и желаний он оставил давно, когда стал помощником старого ведуна. Тот помогал юноше справиться с бурлящей плотью, давал какие-то корешки, сотворял над юным Оламером заклинания и магические пассы. И скоро телесные всплески стали затухать. Оламер чувствовал, что хмельные соки жизни в нем больше не бурлят, но текут ровно, спокойно. Он смотрел в зеркало горного озера, и ему казалось, что из юноши он превращается в мужа. И однажды это ему сказали сверстники. Они удивились превращению, какое случилось с ним. Был их ровесник, а сейчас – мужалый воин, крепкий телом, с огнем в очах. А прошло-то всего: зима, да лето, но Оламер заматерел так, что стал похож на зрелого, пожившего мужика. Он кинулся к Учителю, тот спокойно выслушал его горячие упреки и ответил:

– Ты потерял безрассудство юности, но обрел мудрость зрелости. Клокочущий родник силы в тебе стал великой рекой. Твои сверстники достигнут этого через годы. К тому времени ты уже обретешь мудрость. Но их река будет постепенно замедляться и станет тихой заводью, а твоя будет все также струиться и нести жизнь, силу и знание! Ты пребудешь в этой поре надолго. Ровесники состарятся и уйдут, их сменят новые, с бурлящим родником внутри. Но твоя великая река не изменится. Она будет струиться очень долго, пока ты сам не решишь, что свою задачу выполнил.

Так и случилось. Сколько он жил – Оламер даже не пытался считать: жил и жил… На его глазах сменялись поколения. Все помнили его таким, каков он был всегда. И сам он искренне верил, что великая река внутри давно смыла все мужское, что когда-то бурлило в нем. А оказалось… Вроде бы простая девчонка, а так всколыхнула Ведуна, что он с трудом подавлял в себе безумства плоти. Овела оскорбила его. Но он давно приучился не отвечать на оскорбления. Она прогнала его – и в том он видел благо, ибо освобождался от груза мыслей и желаний. Но что томило тогда? Отчего лунными ночами он со скалы молений вопрошал ночное светило о своей тревоге?

Любовь пришла к Ведуну? Может и так, ибо за долгую жизнь он любви не изведал. Сам в походы не ходил, а пришлых женщин сторонился. Да и они принимали его как Ведуна, но не как мужчину. Видно, в том и был ключ, что Овела в нем искала мужчину и нашла. Да тут же и забыла о своей находке. А он, на беду, помнил…

После ночной встречи с нелюдями Ведун стал задумчив. Не мог уразуметь: почему нелюди его не убили, а тело не забрали. Хоть и знал он об обитателях таинственных земель больше соплеменников, но все же верил, что «нелюди» охотятся за воинами и крадут тела людей. А действительность оказалась иной…

Однажды ночью, когда племя угомонилось, Оламер вышел на границу и раскинул над землей «нелюдей» сети внимания. Но там все было спокойно. Ровное колыхание мысленного тумана нигде не нарушалось сгустками опасности. И вдруг, словно из ниоткуда, вынырнули два «нелюдя». В реальности внимания Оламера они чувствовали себя также уверенно, как он – среди родных скал. «Нелюди» возникли очень близко к ведуну. Он даже отшатнулся. Но потом просто вынырнул из реальности своего внимания, как из воды, и посмотрел глазами в ночную темень. Луны не было, и он даже свою руку рассмотреть не мог. Однако чувствовал, что из плотной ночной тьмы на него внимательно смотрят. Он снова нырнул в реальность внимания и увидел «нелюдей». Они ждали его. Там все было видно и понятно, там не солжешь, не притворишься. От одного из «нелюдей» к Оламеру побежали искорки мыслей, и он услышал вопрос:

– Почему вы нас боитесь и ненавидите?

– А за что вас любить? Вы крадете наши тела, а души прогоняете.

«Нелюди» обменялись короткими искорками мыслей и один снова протянул к Ведуну цепочку переливчатых вопросов:

– Почему вы так думаете? Кто вам сказал это?

– В наших знаниях о вас так сказано.