По самому, по краю… Избранное

– Хватит, хватит нам здесь вылёживаться, совсем, смотрю, закоченел. – Он подхватил Василия на руки и понёс к машине. Открыл дверцу и усадил Василия на пассажирское сиденье. Сам же обошёл машину, сел на место водителя, завёл двигатель.

Василий в недоумении смотрел на священника и никак не мог понять: наяву ли это или же всё происходящее сон.

– Да ты не удивляйся, Василий. Я ведь не всегда был священником. В миру я был офицер, танкист. Только Господь распорядился, и я стал священником. Слава тебе, Господи, надоумил блудного сына своего.

– Батюшка, отец Андрей, да ты какой-то не такой. – Василий всматривался и всматривался и удивлялся переменам, произошедшим с отцом Андреем.

– Такой я, Василий, такой, – он включил печку. – Ты посиди, погрейся, а я сейчас колесо поставлю, и ты поедешь.

– Да как же ты, батюшка? Я не сумел, а ты? Давай я сейчас немного отогреюсь, и мы вместе. – Василий попытался подняться.

На что отец Андрей рассмеялся, улыбнувшись белозубой улыбкой:

– Да полно тебе, Вася, я управлюсь и без тебя. Сиди, грейся, тебе ещё ехать да ехать. – И вышел, захлопнув дверцу.

Мотор работал ровно, монотонно гудела печка, загоняя горячий воздух в кабину. Василий заснул.

Проснулся он от того, что ему захотелось пить. Он открыл глаза и увидал, что рядом с ним сидит отец Андрей и смотрит на него.

– Немного поспал? Вот и хорошо. Садись на своё место и езжай домой. Обратно в деревню я тебя не зову. Нельзя. Дома тебя ждёт жена с хорошей вестью. Так что, поспешай. С Богом! – Он перекрестил Василия и вышел.

Василий перелез на водительское сиденье, открыл дверцу:

– Отец Андрей, а как же колесо и как ты?

На что тот оглянулся и долго смотрел на Василия:

– Василий, старое колесо, домкрат, лопата в кузове, а домой я добегу, не переживай. Езжай с Богом. – Повернувшись, медленно побрёл вдоль дороги.

Только сейчас Василий обратил внимание на то, что ночь развиднелась, дорогу и лес, стоявший вокруг, было видно. Он газанул, посигналил, как тогда, уезжая из деревни, глянул в боковое зеркало, чтоб последний раз посмотреть на отца Андрея, но того уже не было видно. И тронулся в путь.

Когда он выезжал на большак, по нему мела позёмка. Белые её ленты перехлёстывали дорогу и растворялись, чтобы возникнуть вновь уже в другом месте. По шоссе он проехал километров сто как в каком-то забытьи. С левой от него стороны появился населённый пункт, он увидел церковь и сбавил скорость. И вдруг тугой, пронизывающий звук ударил в уши, тело, сердце. Он словно окатил его с головы до ног горячей волной. Заставил замереть в недоумении, задавшись вопросом: «Что это было?» Через мгновение: «Бо-о-м-м-м!» всколыхнуло его сердце.

«Как же это я? Как же? – Василий остановил машину, волна невыносимого стыда обожгла сердце. – Господи, я даже не сказал отцу Андрею спасибо за то, что он спас мне жизнь».

– Господи, ну почему же я такой? – Он открыл дверь и спрыгнул на асфальт.

Повернувшись всем телом в ту сторону, откуда доносился звук колокола, он запричитал:

– Господи, спасибо тебе за то, что ты не дал мне умереть! Господи, спасибо тебе, что ты услышал меня! Господи… – И здесь он увидел свои руки, они были грязны и опухли. На том месте, где были ногти, сочилась сукровица. И сам он грязный, стоящий на дороге в одних носках, наверное, выглядел нелепо и нереально, ровно так же, как то событие, что с ним случилось.

Осознав всё это, Василий заплакал и упал на колени, говоря только одно:

– Господи, спасибо тебе и прости меня. Господи, спасибо тебе и прости меня.

Многое Василий не знал, да и не должен был знать. Не дано простым смертным ведать о промысле Божьем.

Не знал Василий, что отца Андрея уже не было в живых, при разгрузке колокола надорвался он и умер через четыре часа. Ровно тогда, когда Василию колесом придавило ноги.

Не знал Василий, что по приезде домой жена объявит ему потрясающую новость, что она беременна. Через восемь месяцев у них народится мальчик, его окрестят и нарекут Андреем.

Не знал Василий, что через три года вернётся он в забытую людьми деревню и баба Маня расскажет ему обо всём случившемся. И придёт он на могилку отца Андрея, что будет рядом с церковью у неустановленного колокола, и после небольших колебаний останется жить в деревне. И станет священником.

Не знал Василий и того, что проживёт он непростую жизнь, что у него здесь ещё народятся пятеро детей и что церковь он восстановит.

А в тот день, когда ударят в колокол и его звук коснётся земли и неба, соединяя их, спадёт пелена с округи. Старой и ненужной шелухой облетит серость человеческого бытия и новый народившийся мир удивит людей своей чистотой и радостью. И с той поры, как кто услышит голос колокола, то, замирая, крестится и говорит: «Батюшка Андрей вещает! Царствие ему Небесное!»

Ничего этого не знал и не ведал стоящий подле своей машины плачущий маленький человек, только что осознавший, что он выжил.

Потому как, пути Господни неисповедимы.

Дедовский способ

Посвящается моему отцу

Борисову Владимиру Трофимовичу.

Удивительный был рассказчик.

Они и сейчас живут на той же улице, дома у них почти напротив: татарин Тагир абы и русский дядя Миша.

Соседи уважают друг друга. Проходя мимо, почтенно здороваются: «Здравствуй, Михаил», – говорит Тагир. – «Исэнмесез, Тагир», – отвечает Михаил. – Иногда садятся на добротно сделанную скамью, что надежно вкопана подле высокого, дощатого забора Михаила, курят, степенно разговаривая.

Давно это было, лет так двадцать назад.

У Тагира рос сын, семнадцатилетний Анвар. Парень был ладный, высокий, стройный. Тёмный пушок усов, мужественность черных глаз притягивали девичьи взгляды.

– Ай! Батыр растет, – с гордостью говорил отец, глядя на сына, и от удовольствия цокал языком.

У Михаила росла дочь, шестнадцатилетняя Татьяна. Золотая коса, озорные глаза плескались голубизной под дугами темных бровей и уже начали сводить с ума не только парней с их улицы. Глядя на дочь, отец восхищенно восклицал:

– Красавица растет, ох, чьи-то сердца наплачутся.

Но стали наши соседи примечать, что дети их, по-видимому, не равнодушны друг к другу.

– Что будем делать, Тагир? Рано нашим детям в эти игры играть. Танька-то моя, пустышка ещё… егоза, одним словом, – затянувшись дымом, спросил Михаил.

– Да-а. Нас они не спрашивают. Дело молодое, глупое… Не головой думают… сердцем. – Тагир размял сигарету. И как-то искоса посмотрев на Михаила, опустил глаза. – Может, беседу проведем? Да и сам понимаешь, – и словно решившись, внимательно посмотрел на Михаила, – она ведь у тебя крещённая… мы и веры разной… Как это всё будет?

Михаил крякнул от удовольствия, мысленно поблагодарив соседа, что он помог коснуться этой, непростой для них, темы.

– Тагир, мы с тобой, конечно, не Монтека с Капулетой, нам посложнее… А у них… вся жизнь впереди. Сейчас по сопливости наломают дров… нам потом с тобой разгребать придётся.

Они долго курили и долго неторопливо беседовали. Под конец решили, что беседы с молодежью проводить просто необходимо. А то, как бы чего… не вышло.

С этого дня для молодых людей начались испытания. Если Анвар после жестких разъяснений отца уходил с горящим взглядом в дальний угол двора, то Танька размахивала перед лицом отца руками, топала ногами, доказывая свою правоту.

Шли дни, недели. Как бы там ни было, но молодые люди умудрялись встречаться украдкой, тайком. Что ещё больше распаляло их чувства.