Дом на волне… Пьесы

«Розпрягайте, хлопцi, коней, тай лягайте спочивать», – загрустила гармонь.

Степа рубанул меха и запел громко и чисто: «…а я пiду в сад зелений…». Вдруг чистый девичий голос подхватил с улицы: «…в сад криниче-еньку копать…». Степа встрепенулся, как конь на привязи, но бежать уже не нужно было, ибо девица явно южнорусского происхождения вошла в бар и остановилась, выискивая поющего глазами. Степа встретил ее вопросительный взгляд и показал рукой напротив себя, где понятливый кореец уже подставлял ей стул и приглашающе улыбался.

Женщина, было ей лет за тридцать, полнолицая, загорелая, с живым белым цветком в черных волнах роскошных волос, смотрела на Степу с баяном, как на долгожданного родственника, ибо никого не замечала более.

Он сам налил себе и ей водочки. Подал. Пододвинул тарелку с рыбой: «Звеняй, бо нема ни огиркив, ни сала».– Поднялся над столом: «За дом, та дивчину в ём». – Улыбнулся ей, и оба выпили медленно, продолжая поедать друг друга глазами. Она хватала ртом воздух в поисках подходящей закуски, а он осмелел, протянул руки и обнял ее: «А чи не лучшая закуска – поцелуй?!», – и она только засмеялась в ответ и подставила губы. Крепко и откровенно. А когда он отпустил ее – трудно было тянуться через стол – она упала на стул и заплакала, уронив лицо в ладони.

Это была хорошая минута! Джазмены заиграли аргентинское танго, пары потянулись из-за столов…

Ночь подходила к концу. Мы давно перемешались в компании корейцев и соотечественников. Есть это понятие «облегчить душу». А чем ее облегчить? Рассказать об опустевших родных причалах, городах без света, женщинах-челночницах и таможенных кордонах на Керченской переправе? Не нужна эта правда позорная. Не поможет душе.

Но не можем без слов о политике. Сидит в нас этот ген – ответственности и боли. И мы колупаем его, как гнойную рану, пока не пойдет кровь:

– Почему Севастополь отдали?

– Да что Севастополь, когда целую страну, как семью, разрезали. Брат – в Казахстане, сестра – в Прибалтике, могилы родителей – в Крыму остались…

– Демократия! Теперь достаточно, чтобы «адвокат шустрый попался», а «честь и совесть» – теперь не в моде.

– Нет потому что такого субъекта – «родина», есть – «государство».

– Государство чиновников и политиков. Они его кроят и обрезают, подгоняют под себя, как костюмчик. Плох будет – другой найдут…

– На Кипре…

– Ты тоже не дома.

– Я дело свое знаю и делаю. И только «при деле» я нужен и семье, и стране, если об этом речь. И себя не уроню.

– Ты из дома ушел, потому что там тебе копейки платят.

– Там ничего не платят. А я – мужик. Мне семью кормить надо. И ждать, когда государство обо мне вспомнит, не буду. А если отдельно от него выгляжу, так это оно меня изжевало и выплюнуло. И меня, и тебя. Только без нас это и не государство уже, а свалка. Дурное место. Безрадостное и пустое пространство. Оно обескровило без нас. Жить перестало. Как океан, когда был бы, представь, без чаек, рыб и кораблей. Мы – кровь!

– Резон.

– Каждый живет свой вариант. Выбирает свой риск.