Прости мне мои капризы

– Будешь-будешь! – Надежда Ивановна открыто, по-доброму на меня смотрела. – Если женишься. Я знаю… Знаю…

При этом, женщина глубоко вздохнула. И еще раз – с любопытством, которое, как мне показалось, сменилось грустью – обратила взгляд на приближавшуюся, быстрым шагом, к Дому культуры девушку.

* * *

Загруженный по самую маковку информацией, от которой, когда я ее прочитывал и записывал в тетрадку, по телу моему не однажды пробегал колючий, словно еж, холодок, чрезвычайно взволнованный – как будто все то, о чем я узнал, было не вымыслом, выдумкой (впрочем, наверное, имеющими под собой те, или иные «небеспочвенные» основания…), а чистой правдой, взбудораженный, к тому же, «провидческим» предсказанием библиотекарши Надежды Ивановны, отчего-то, правда, не сумевшей в свое время применить этот провидческий дар к себе самой (когда «скоропостижно» выходила замуж, о чем я постеснялся ей напомнить…), возможно, из-за отсутствия жизненного опыта, по молодости, – я, наконец, вышел из помещения наружу.

Встретившись с Ириной лицом к лицу, я пришел в полный восторг – от того, как она выглядела.

Девушка была в легких белых туфельках на умеренно высоком каблуке (я начал вести «осмотр» снизу – вверх…), светлых брючках свободного покроя, нижней частью опускавшихся до голых щиколоток, голубой блузке, с коротким рукавом, и широкополой соломенной шляпке, «по-ковбойски» (так я почему-то решил…) сдвинутой на затылок. В этом наряде Ирина смотрелась – просто неотразимо!

– Я заходила к тебе домой. Твоя мама сказала, что ты должен быть здесь. Ушел, говорит, даже как следует не позавтракав, ничего толком не объяснив.

– Да, как-то неловко вышло. Некогда было объяснять. Я тут три часа уже нахожусь.

– По какому поводу? Ах, что за глупости я говорю? Какой может быть повод для похода в библиотеку? Что за книгу взял? Впрочем, книги в руках у тебя я не вижу.

– Я не за книгами сюда приходил.

– А зачем?

– Искал материалы о русалках.

– О русалках?!

Ирина очень удивилась тому, что услышала. Как будто все ее легкое, подвижное тело выразило это одно из присущих человеку чувств, или состояний: каким-то мгновенным, импульсивным движением – порывом. А ярко-синие, как полевые васильки, глаза ее сделались большими и точно объемными – что меня еще больше взволновало, и одновременно – встревожило. Именно такие глаза были у привидевшейся мне, после сна, девочки – перед тем, как видение исчезло. Я так и не понял: что же это на самом деле было? И одежда моя оказалась на полу, тогда как – это я помнил совершенно точно – я повесил ее на спинку стула, когда разделся, перед сном. Может быть, я, по какой-нибудь надобности встав с кровати, до момента, когда окончательно проснулся, – сам сбросил рубашку и джинсы на пол, и теперь просто ничего об этом не помнил? Но что могло меня к этому подвигнуть? А еще вывернутые наружу карманы – словно в них кто-то что-то искал?

– Для чего они тебе понадобились? – отвлекла меня от тревожных мыслей Ирина.

– Кто – они?

– Как кто? О ком ты сейчас говорил?

– А-а-а… Хотел поподробнее разузнать, что это за существа такие есть…

– Зачем? – повторила вопрос Ирина.

– Затем, что я видел тебя во сне.

– Когда?

– Сейчас! То есть сегодня!

– Ты видел меня во сне?

– Да!

– Вот как! И что же?

– А то, что ты была в облике русалки!

– Я в облике русалки? Чудесно! Здорово! Или нет – не здорово? Это хорошо, или плохо? Что интересного ты о них нашел? Это здесь, в тетради? Я могу посмотреть?

Ирина разом, словно из автомата, «выстрелила» длинную «очередь» из вопросов.

Вместо ответа, я протянул ей тетрадку.

Она взяла ее.

Нетерпеливо раскрыла.

Перелистала несколько исписанных страниц.

Затем вернувшись к первой странице, с трудом разбирая мелкий и торопливый мой почерк (в котором я и сам не всегда могу разобраться…), медленно стала читать.

Вслух.

Прочитала она (с моей помощью) все, что я записал. А одну часть выделила особо выразительным тоном. Это было стихотворение Константина Бальмонта – «Русалка».

Если можешь, пойми. Если хочешь, возьми.
Ты один мне понравился между людьми.
До тебя я была холодна и бледна.
Я – с глубокого, тихого, темного дна.
Нет, помедли. Сейчас загорится для нас
Молодая луна. Вот – ты видишь? Зажглась!
Дышит мрак голубой. Ну, целуй же! Ты мой?
Здесь. И здесь. Так. И здесь… Ах, как сладко с тобой!

Две последние строчки Ирина прочла дважды, делая акцент на каждом слове (видимо, само содержание, смысл, заключенные в этих строчках, впечатлили ее более всего!). После чего закрыла тетрадь и вернула ее мне.

– И нисколько они не страшные, а очень даже милые, симпатичные существа! А какие страстные! Азартные! Попадется в руки красивый парень – не выпустят, пока своего не добьются! Никогда не думала, что они могут такими быть!

Ирина произнесла речь столь эмоционально, с воодушевлением, пылкостью, словно симпатичные эти создания и впрямь существовали в нашем земном, материальном мире, и она лично с кем-нибудь из них встречалась.

– Скажи, только честно: я – какой я была в твоем сне?

– Ты была такой же очаровательной и прелестной, какой я вижу тебя сейчас!

И я подробно, ничего не скрывая и не затушевывая (в отличие от признания, сделанного библиотекарше Надежде Ивановне…), поведал Ирине обо всем, что я в своем сне увидел.

Рассказ мой задел Ирину за живое. Взволновал! Это было заметно по изменившемуся ее дыханию, которое стало более глубоким и «слышным», а также по прозрачным бисеринкам пота, проступившим у нее на лбу, гладкой полоске кожи над тонкой верхней губой и даже на кончике маленького, загорелого носа.

– Я читала в газете об одном человеке – мужчине, – медлительно произнесла Ирина, устремив «над пылью переулочной», вдаль, взгляд, – которому каждую ночь, или почти каждую, снятся сны. И каждый раз он с нетерпением ждет наступления ночи, чтобы поскорее заснуть и увидеть очередной сон.

– Что же такое интересное ему снится?

– Ему снится то, чего, по его признанию, у него нет в реальной жизни… Женщины! С которыми он общается, разговаривает и, самое главное для него – вступает… ну, в эту самую, интимную связь…

– Никогда о чем-либо подобном не слышал.