Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

– Так же как сегодня? – игриво уколол Анжелу Олег.

– Ну, нет! Нет, дорогой! То, что написано здесь сегодня ночью, во-первых, не напечатают, а во-вторых, написано так здорово, что я думаю, такое мало кому удавалось и в лучших условиях. А зависть растить – себе дороже. Так что вряд ли эти стены и этот премудрый диван когда-либо знали такое… А ведь говорят: «И у стен есть уши».

– Вот что значит соавторство! – обнимая девушку, продолжал смеяться Батурин. – Так что, принимаешь меня в свой творческий коллектив? А?

– А что скажет твой? Не боишься своих? Бросятся искать: «Боец пропал!» Не мамонт. Найдут, бивни обломают, – шутила Анжела.

– Я сам кому угодно обломаю. Да и не боюсь я никого, – заносчиво храбрился Олег. Хотя он, действительно, не боялся сейчас никого: ни командира, ни комиссара, ни куратора. Он готов был даже поплатиться тем же, чем поплатились уже другие бойцы отряда. Тем более что, как ходили слухи, они не улетели в Москву, а ушли к армянам шабашить, где, хотя и работают за троих, но и зарабатывают больше чем в отряде.

Олег был готов на всё, только бы чаще видеть одарившую его мужским утверждением Анжелу, принёсшую ему особенность положения и в отряде, печать мужественности, которым обладали бойцы – студенты, заведшие здесь любовниц.

– Ах, ты, мой рыцарь без страха и упрёка. Так ли уж ты никого не боишься? А меня?

– Разве только тебя, да и то, когда спишь. А спящей тебя я ещё и не видел, да, наверное, и не увижу.

– Это почему ж?

– Да разве с тобой уснёшь?!

Лукаво играли друг с другом проведшие бессонную ночь влюблённые.

– Может быть, ты хочешь спать? Если «Да!», то я тебя не удерживаю, – вдруг переставая смеяться, сказала Анжела.

– Нет! – словно боясь опоздать с этим словом, чуть ли не крикнул Батурин. – Нет! Мне, действительно, не хочется расставаться с тобой, Анжела. Давай убежим куда-нибудь вместе.

– Хорошо. Я придумала. Мы пойдём сейчас с тобой далеко-далеко.

Только заскочим на минутку ко мне. Возьмём чего-нибудь с собой и…

Я хочу, чтобы только земля и небо, лес и поле были рядом с нами и под, и над… Ты и я! О! Там будет хорошо! Я так счастлива, Олежек, что ты появился в моей жизни. О, как я счастлива! И эта ночь, и это утро… А теперь и целый день – это как целая вечность, о которой ты говорил… Идём, идём. Нас ждёт наше летнее утро – начало целого, целого дня, нашего дня…

– Начало нашей вечности, – продолжил Олег.

Глава десятая

Утро за Табагой

Город, изрезанный болотистыми оврагами и озерками, остался далеко позади. Его бревенчатые дома окраин, испуганно сгрудившиеся на подступах к городу, но основательно вросшие в замусорившуюся землю, тяжело и устало досыпали последние предрассветные минуты.

На дальних отрогах Табагальского мыса, цепляясь за них и падая в провалы, боролся возбуждающийся день с лениво отстраняющейся от него ночью. Она нехотя отступала, сползая с тёмно-зелёных ветвей отдалённых лесов, проваливаясь и исчезая в пастях болот. Смачно и влажно подрагивали белые хлопья тумана на серебрящихся скалистых отрогах, словно на холодных и влажных губах некоего фантастического существа, переползавшего из болота в болото и аппетитно уминавшего остатки истекающей чёрной кровью ночи.

Туда, в тревожную полумглу, по петляющей и путающейся в паутинно – кустистых распадах дороге, беспыльной, утренне – свежей, легко и беспечно шли двое.

Глаза их светились загадочной радостью всему, что окружало их, словно в них кипело и жило нечто тайное и прекрасное, что уже унесла с земли эта погибающая счастливая ночь. И нет, нет, а обжигающий след этой тайны метеором срезался в бездонных зрачках их глаз, и они подолгу всматривались в тревожную их глубину, с упоеньем следя за всполохами – эхом ночного пожара любви.

И бурные, пережитые ласки её опять и опять будоражили влюблённых, взрывая их изнутри. Жаркие, сладкие поцелуи вновь замирали на так и не остывших от чувственного трепета припухших губах.

Город просыпался и должен был вернуться к своему обыденному трудовому напряжению, а молодым любовникам казалось кощунством остаться сейчас в нём. Они спешили уйти, как можно скорей, в уединенье, в лес, в травы, луга, слиться с туманом, росой и ветром. Только они – мудрые и великие могли их понять и принять, ничего не требуя, ничего не спрашивая и даже не наблюдая за ними.

Солнце уже встало, но загородный мир ещё был полон ночной упоительной полудрёмы, обволакивающей всё вокруг тёплым, нагим покоем. Полуявь, полусон окружающего проникали в сердца беглецов, опьянённых очарованьем друг друга.

Олег и Анжела шли и шли, уже долго ничего не слыша, ничего не замечая, кроме как он её, а она его…

Вдруг отдалённые звуки утренней песни жаворонка, залетевшего высоко-высоко в чистую, умытую утренним туманом и росами синеву, пробудили огромный, добела уже раскалившийся на востоке, колокол неба. И он, дрожа и падая то одним краем вдали, за мысом, то другим, за городом, за рекой, начал вздрагивать и звенеть, пробуждая и отрезвляя живое.

Но звон неба лишь на мгновенье остановил влюблённых. Высоко запрокинув головы, быстрыми, горящими глазами они искали безумца и, найдя его трепетное самозабвенно звенящее тельце в высоком куполе поднебесья, ещё крепче прижимались друг к другу и устремлялись вперёд. Заревое полыхание щёк неба, словно фокусировалось на розовых лицах светящейся утренней свежестью и звало к поцелуям и страсти.

Неотрезвлённые, целуясь и опьяняясь всё больше и больше, то срезая петли дороги, то петляя по ним, шли и шли они по горбинам и ямам, как и жаворонок, как и его пенье, каким-то рваным, трепетным ритмом.

Юноша то поднимал и кружил девушку на полусонном лугу, то долго и сладко целовал её, как он говорил, «медовые» губы.

– Славно – то как! Какое чудо! – восторженно вскрикивала Анжела, замирая в объятьях Олега. – Как хорошо, что я тебя встретила, Олежек.

– А я тебя, ангелёнок мой славный, – отвечал ей нежно и жадно Олег.

– Как мне хорошо с тобой. Я думала, что так не бывает.

– Как?

– Ты и я, и всё, что вокруг – один, один мир.

– Нет! Не один!

– Что нет?

– Два мира!

– Что ты хочешь сказать? Каких два мира?

– Беспредельных! Но заполненных любовью. Смотри: у этого она льётся через бескрайность звенящим жаворонком, – и, обводя рукой горизонты и небо, Олег запел легко и удивительно складно:

Слышу пенье жаворонка,

Слышу трели соловья, —

Это русская сторонка,

Это родина моя!

– А у этого – нашего с тобой, ещё вчера бывшего разделённым на тебя и меня. Пусть на мгновенье! Но любовь свивает в один! – вновь привлекая к себе Анжелу, говорил Батурин.

– О, безумец! Поверил легенде!

– Нет! Только сердцу.

– Но сердцу нельзя верить. Даже боги, разделив нашего прачеловека на две половинки: мужчину и женщину, разбросав и перемешав их в этом мире, совершили великий обман. Они обещали вечное блаженство лишь тем, кто найдёт свою половинку, да и то только в том мире, ином, которого нет! Они вложили в сердца жажду страсти и поиска.

И никогда, даже в самый прекрасный миг блаженства ни одно сердце не уверено в единственности избранной своей половины. А вдруг?! Ты здесь со мной, а она ищет тебя там, – махнув рукой над горизонтом, смеялась Анжела.