– Будем считать, что мы договорились. Встречай юристов и дерзай!
– Дерзайте, граф. Вас ждут великие дела! – подвёл итог разговору Бронислав Розовский.
От этой неожиданной и совсем нежелательной обузы Гайсанов долго не мог прийти в себя. Его коротко остриженная, набычившаяся тугой короткой шеей голова налилась свинцом загадок-ребусов, метавшихся в поисках своих половин – ответов на бесчисленные вопросы.
«Как быть? Как поступить? – спрашивал себя Гайсанов. – Большинство моего отряда с пониманием относилось к тем вариантам, которые я разработал и осуществлял. Если кто-то из непосвящённых и догадывался об истинной подоплёке их, то мог бы помалкивать до самого конца в тщетной надежде на премию или хотя бы в страхе доработать до конца и хоть что-то получить. А что же теперь?
Юристов на мякине не проведёшь. Рано или поздно «Это» может выплыть. Среди них я не найду за тот короткий срок ни согласных, ни понимающих, ни даже сочувствующих. Что же делать? Что же делать?
Не взять их в отряд я уже не могу. Это решено без меня. Ну, хорошо! Вы решили без меня. Я исполняю без вас. И как я буду исполнять – это уже моё личное, кровное, моё дело. Юристы во всём доки.
Следовательно, я должен в начале их устранить от руководства и как можно дольше не подпускать к кухне отрядных дел. А потом посмотреть. Железной дисциплиной задавить волю и желания совать нос куда не надо. Безжалостно и оперативно осуществлять наказания вплоть до отправки за нарушение устава ССО. Ну, а если? Ну, а если…
То на всякий случай нужен ещё и дополнительный вариант. Да!
Но какой? Но какой?»
Какой?
Командир тогда его ещё не знал.
Глава третья
Эфиопы
Стремительный лайнер уже много часов мчался навстречу утру.
И вот, наконец, ослепительно – белый диск, минуту назад кроваво-красным тазом мывшийся в утренних туманах, засиял над горизонтом, поджигая редкие паруса облаков.
Полушар атмосферы, какой-то аморфный изорванный сгусток зацепившегося за Землю вселенского пространства вздрагивал и напрягался под тяжестью монотонного гула моторов ИЛа.
На севере и юге горизонта оплавленные края этого грузного холодного сгустка отрывались от Земли и, срезаемые раскалёнными космическими ножницами зари, отделявшими землю от неба, бесследно исчезали в выси. На западе же, в сумрачной тьме, его рыхлые обрывы серым пеплом ещё напряжённо дрожали на мерцавших искрах селений, дорог, городов – гигантского догорающего кострища ночи, цепляясь за каждый холм, за каждую расщелину, не желая расстаться с тёплым приютом песчинки – Земли, несущейся в бездну враждебных и чуждых ей стихий.
Только на востоке, словно проявляясь на огромном фотоформате, земля и небо отделялись друг от друга горизонтом.
И именно туда, в образуемый рассветом простор, под раздувающийся прозрачный купол света, вырываясь из пепла ночи мерцающей тенью и превращаясь в сказочную птицу-феникса, тянул самолёт, оставляя за собой шлейф белого дыма.
Казалось, он вот – вот сгорит и исчезнет, как бабочка, над костром. Но проходил миг за мигом, а он всё держался и держался на границе света и тьмы, как на границе жизни и смерти. Серебряннокрылый отшельник хрупкой беспомощной искоркой дрожал в готовом поглотить его океане безмолвия…
Дрожал и содрогался.
Проходило мгновение за мгновением, и готовый погаснуть призрак – огонёк пронзал и пронзал устремленное на него пространство, оставляя на нём царапины дыма, которые тут же под гул и натужные рёвы двигателей затягивались и исчезали на проясняющемся лице небосвода.
В заднем салоне стального Феникса сидели юноши в зелёных костюмах ВССО. Несколько часов полёта, укоротивших на шесть часов бессонную ночь, не сломили радостного, возбуждённого настроения студентов, и они весело болтали друг с другом.
Пять минут назад был съеден воздушный завтрак, состоявший из кусочка цыплёнка с рисом, лёгкого чая, хлеба, сыра, соли и перца, поданных в серебристых, хрустких пакетах спецзаказа Аэрофлота. Слева от Олега Батурина и Бориса Радько сидела чета пожилых якутов. А впереди заполняли кресла две дюжие русские дамы, весь полёт проклинавшие Якутск. Студенты уже успели о многом расспросить мужчину якута, и сложившееся представление о столице Саха и его населении, как о цивилизованных, преломлялось теперь разговором магаданских мадон.
– Чёртова дыра! – говорила одна другой. – Нам и через два дня не выбраться из неё в Магадан.
Вторая – копия первой пышнотелой и густоволосой дамы, отличавшаяся лишь только огромной бесформенной радугой носа всецело разделяла опасения подруги:
– Я бы вообще запретила летать самолётам в Якутск. Экая невидаль – вонючее болото. Ни одного дерева, ни травинки. Кругом вечная мерзлота и ещё больше чем вечная мерзость.
– А народ-то, народ-то, сахаляры замшевелые, каждый себе на уме. – У них и порядки, не тебе мне говорить… Я и года не смогла здесь проработать. За копейку удушат.
– Ох, боюсь я, не улететь нам сегодня в Магадан. А там Петрович извелся, поди… Вчерашнего числа, говорил, ещё надо-ть магазин открывать…
– А мы если и улетим – то, может быть, аж завтра.
– Вот я и говорю, чёртова дыра. То-то наш Магадан. не хуже Сочей. Зелени, сколько хочешь. А продуктов? И красной и чёрной икорочки завались, – расхваливали свой родной Магадан, где, видимо, жилось этим жирным акулам, как в собственном полном рыбы аквариуме.
– Что верно, то верно. Один рассказывал, что у них нередко с обрезами транзитных пассажиров встречают, – подлил масла в огонь Олег.
– Избавь нас, господи, от этого кошмара. Какая была бы благодать, если бы самолёты прямёхонько на Магадан летали. Мы бы и не знали этих вонючих скотоводов.
– Меня чуть проклятые не кокнули. Страсть была.
По салону прошли стюардессы и, усевшись на задних креслах отдохнуть перед посадкой, протяжно и влажно смотрели на студентов.
– Устали, девушки? – обернулся к ним Олег. – Хорошо бы сейчас прогуляться, где-нибудь на лужайке в тайге. Не хотите ли?
– Как-нибудь в другой раз, – ответила стюардесса с ярко обрисованными линиями губ.
– Почему же? – вступила в разговор её подруга. – Если романтики горят желанием, пусть погуляют. Только с медведями.
– А разве у вас это принято? – улыбнулся Олег.
– Конечно, все, кто приезжает сюда, непременно стараются завести знакомство с хозяином тайги. Это обоюдное хобби.
– Как так? – удивился Борис Радько, взмахнув головой так, что его пшеничного цвета волосы рассыпались по плечам.
– А так, – продолжала стюардесса с резными губами, – медведь перед спячкой запасается интеллектуальными мозгами, а студенты, правда, те, кому повезёт остаться в живых, романтикой медвежьих углов. А то и медвежьей болезнью.
– Так было раньше. На этот раз медведи, кажется, останутся с носом, – уколола друзей её подруга.
– Это почему же? – воскликнули Олег и Борис разом.
– Мозгов маловато, – улыбнулась сладкими губами первая. – А медведи такими брезгуют. Разборчивые стали.
– Девушки, – вытянулся к ним всем телом Батурин. – Зато какие у нас сердца.
– Вы только посмотрите, что написано у нас на эмблемах, – начал оправдываться, неискушённый в общении с женским полом, Боря.
– ССО МГУ. Видите? Видите? Студенческий строительный отряд… Можно сказать, летим строить прекрасное завтра.
– А вы нас к медведям, – пришёл на помощь коллеге Олег.
– Ну, уж извините, строители коммунизма. Хорошо, что этого у вас на лбу не написано, а то бы и лбы расшибли б, – хохотнула стюардесса с резными губами, ослепительно сверкнув белыми зубами, и тут же исчезла в рабочем отсеке.