– А вам сюда нельзя, – остановила Батурина девушка, пытающегося войти за нею следом.
– Я на минуту. Хочу всё-таки узнать, почему вы нас хотите отправить к медведям.
– Много будешь знать, быстро состаришься.
– А всё же? – настаивал Олег, жадно вдыхая аромат волос девушки.
Стюардесса пронзительно посмотрела в его глаза, словно угадав, что хочет сделать осмелевший студент. У Олега же, действительно, появилось головокружительное желание поцеловать её.
– Так смотрят только голодные затравленные волки, – снова издевалась хозяйка салона. – С такими глазами ходят не на охоту. Олег же схватил пышноволосую голову девушки обеим руками, повернул её лицо с ещё смеющимися, но уже расширяющимися удивлённо глазами и поцеловал её красивые губы.
– Дикарь! – едва слышно прошипела девушка в тот самый момент, когда её рука врезалась в щёку юноши.
В ту же минуту самолёт резко качнуло, и стюардесса повисла на руках Батурина. Жаркий поцелуй снова ожёг её губы.
– Пусти! Мы идём на посадку! – вырывалась из его рук воздушная фея. – Медведь.
– Лучше бы на лежанку, – сострил Олег.
– Уходи отсюда немедленно, – становясь строгой и неприступной, приказала ему оскорблённая, но довольная собой красавица.
– Хорошо. Сейчас я уйду. Но буду возвращаться, обязательно заберу твои глаза-алмазы.
– Побереги лучше там свои, когда увидишь настоящие алмазы, – улыбнулась оправившаяся от ошеломившего её напора воздушного пирата девушка. – Искатель приключений.
Самолёт действительно начал снижаться, и Олегу ничего не оставалось делать, как сесть на своё место, не без удовольствия прошипев себе под нос: Приключения начинаются в воздухе. То-то ещё будет…
На табло требовали: «Не курить! Застегнуть ремни!», – на русском и английском языках.
Надо бы добавить:
– «Не любить! Не целовать стюардесс», – иронизировал довольный собой Олег. Через минуту он приник к иллюминатору и забылся в невиданном никогда ранее в жизни потрясающем зрелище.
Внизу, в зелёной подкове гористой тайги, на берегах распадающейся на извилистые протоки океана-реки, лежал залитый солнцем город.
Переливаясь, перетекая из рукава в рукава бесчисленных проток, расплавленное в воде солнце слепило глаза.
– «Великая Лена! – мелькнуло в голове Олега. – Здравствуй! Какая же ты огромная! Красивая!»
Воды реки, ниспадая на юго-востоке с неба, разливались под самолётом необозримым морем и уносились неведомой силой далеко-далеко на северо-запад, в бесконечный океан причудливых облаков.
Интригующей загадкой приближалась земля вечной мерзлоты, земля континентального полюса холода, древняя, загадочная земля мамонтов.
– Внимание, граждане пассажиры! Наш самолёт прибывает в аэропорт города Якутска в семь часов десять минут. Температура воздуха десять градусов. Просим всех пристегнуть привязные ремни и воздержаться от курения. Всем пассажирам оставаться на своих местах до полной остановки двигателей. К выходу мы вас пригласим. Благодарим за внимание. Командир корабля – Разрубайло Александр Петрович. Экипаж прощается с вами и желает вам всего доброго на земле Якутии, – прощально и необычно трогательно звучал голос стюардессы, всё ещё ощущавшей крепкие жаркие губы одного из сегодняшних пассажиров.
– Эге, надо пристегнуться. То соберут хотя бы чертежи, – заметил ветеран трудовых семестров Владимир Щчук, всем видом показывая, что разыгрывает бывалого бойца, отечески поглядывающего, по его армейскому опыту, на «салаг» ССО.
– Холодно, – сказал Боря Радько. – А обещали Эфиопию.
– Будет тебе и Эфиопия, – ответил желторотику Владимир.
Самолет дал гигантский полукруг, несколько раз провалился вниз, обрывая всё внутри у пассажиров и вызывая сладкую истому эйфории невесомости. Наконец, ударившись о бетонную взлётно-посадочную полосу, подрулил к зданию аэропорта, над которым красовалось название: «Авиапорт Якутск».
Через несколько минут на площадку подкатившей платформы стали выходить пассажиры: русские, якуты, грузины, армяне… Показались и магаданские мадонны – транзитницы, злобно и неприязненно осматривавшие место приземления самолёта. За ними следом вырвались из плена самолёта и бойцы ССО «Эфиоп».
Странное дело, но необъятная якутская земля встречала их небом. Высокое для семи часов утра ослепительное солнце севера с ног до головы обливало студентов лавиной тепла и света. Лёгкий, шаловливый ветерок бегал по аэродрому, толкаясь о раскатистые рёвы и вихри, поднимаемые моторами самолётов, разнося терпкий, сладковато-горький запах и привкус смеси паров и выхлопных газов авиационного бензина.
В просыпающемся от гула небе по-весеннему торопливо и жадно пели жаворонки. И это многим показалось странным: аэродром и птицы.
Кутаясь в вернувшуюся тёплую свежесть уже кончившейся в Москве весны, Батурин шёл к зданию Авиапорта, держа в руках сетку-авоську, в которой среди чесночных головок золотились необычные для этой земли фрукты – апельсины. Местные жители, коренные северяне то, закрывая, то открывая узенькие щелки глаз, лучились аппетитным любопытством.
Прибывшие прошли в старое грязное здание с тройными рамами окон и тройными дверями, обитыми изодранным тряпьём. В овчинных тулупах, потёртых не об один пол северных вокзалов, в непривлекательных грязных ушанках мужчины, в серых, выцветших шерстяных шалях женщины, уставшие от нескончаемых скитаний и поисков лучшей жизни, устроились, как придётся, на межполётное время в этом душном, давно не ремонтированном здании аэровокзала. Они ждали свой самолёт, свою птицу счастья и поэтому мало заботились о своём положении на грязном полу временного пристанища. Чувствовалось, что они здесь приютились случайно, мимоходом, мимолётом. В их поведении угадывалась отличительная черта не искателей счастья, а случайных, временных посетителей Земли, брошенных в мир и гонимых по миру слепой и нелепой игрой фортуны. Но мало кто думал, что они, они – то были и есть прямые участники великих порой переходящих из одного времени в другое свершений далеко не случайной и уже не слепой земной жизни.
Багаж пришлось ждать долго, и студенты снова вышли к аэродрому.
Слева от дверей на площадке крутой с металическии ступеньками лестницы стоял худой мужчина. Его красные, то ли от постоянного пьянства, то ли от бессонных ночей, глаза были устремлены на далёкие, туманные отроги правого берега Лены, протянувшиеся с юга на север через весь горизонт. Поросшие тайгой, они казались таинственными и суровыми для Батурина, невольно проследившего за взглядом незнакомца. «Что он видит там? И куда смотрит? Кто он?» – заинтригованно спрашивал себя Олег, рисуя самые невероятные картины наполненной опасностями и приключениями жизни этого человека, как, впрочем, и любого другого, которого бы ему пришлось встретить в первые минуты прибытия в таинственный мир северных земель. Дань романтики, дань фантазии. Пылкое воображение юноши требовало, как можно, быстрее узнать о невероятных приключениях северянина.
Проникшись заранее чувством признательности за ту романтику, которой веяло от незнакомца, Олег подошёл к нему и спросил:
– Простите, вы здешний?
– Кому как. Здешним – нет. Нездешним – да.
– Вы куда-то летите? – спонтанно бросил пустой вопрос Олег.
– Лечу, лечу.
– Куда, если не секрет?
– Туда, где ничего не видят, – неопределенно и неохотно ответил мужчина. За этой неопределённостью Батурин уловил не игру в загадочность, а необходимость скрытности, свойственную людям, повидавшим много и знающим нечто такое, о чём не сразу и ни с каждым поговоришь. Несмотря на то, что Олег почувствовал это, он, будучи в игривом любопытстве новоявленного пришельца, не хотел упустить возможность узнать из первых уст что-нибудь такое – этакое о земле, на которую он только что ступил, чего, быть может, и не узнать никогда, хоть проживи здесь сто лет:
– Но, я думаю, вам удаётся видеть?
– Это ж надо: он думает… – съязвил почему – то незнакомец.
– Иначе вы попросту теряете время и напрасно тратите зрение.
– Тоже мне, Пушкин нашёлся, – улыбнулся несгибаемый Паганель. – У каждого своё время. И своё мировозрение!
Он поправил чёрный, суконный бушлат, какие нередко носят речники и перевёл разговор.
– Студенты? МГУ? Далеко забрались. Строить прилетели? Ну, что ж потрудитесь, потрудитесь, пока здесь благодатствует солнце.
– Вы, видимо, трудитесь и тогда, когда оно не благодатствует? – не отступал Олег.
– Приходилось. Были труды, – словно раздумывая продолжать или не продолжать разговор, стопорил мужчина. – Прилетели за большим рублём. А благо жизни не в длинных рублях…
– А вы знаете в чём?