История войны и владычества русских на Кавказе. Новые главнокомандующие на Кавказе после смерти князя Цицианова. Приготовления Персии и Турции к открытым военным действиям. Том 5

Пользуясь всеобщим замешательством, Глазенап ускорил свое движение и скоро подошел к Дербенту. Страшась наказания, знатнейшие лица города просили Ших-Али-хана выйти навстречу русскому начальнику и покориться. Хан отверг предложение и намерен был запереть городские ворота, никого не выпускать из крепости и защищаться в ней с небольшой горстью наемных войск, собранных из разных мест Дагестана. Тогда один из главнейших беков, Али-Пенах, собрал себе партию, выгнал Ших-Али-хана из города и 21 июня отправил к Глазенапу тринадцать человек почетных депутатов с объявлением, что город и народ повергает себя во всегдашнее подданство русскому императору.

Прибыв в урочище Куцу, где находился наш лагерь, депутаты просили прислать как можно скорее русские войска в обеспечение жителей от нападения Ших-Али-хана.

Изменнический поступок бакинского хана с князем Цициановым был у всех в памяти, и Глазенап, опасаясь измены, не решался удовлетворить просьбе депутатов; но шеф 16-го егерского полка, генерал-майор Лихачев, уговорил его.

Зная переменчивость характера азиятцев, Лихачев убедил Глазенапа воспользоваться случаем и отправить вперед небольшое число казаков для занятия города. Он говорил, что всякая медленность здесь не у места и что колеблющаяся нерешительность может произвести недоверие к русскому войску. Глазенап предложил Лихачеву самому отправиться в Дербент.

– Честь – мой бог, – сказал он при прощании с окружавшими его, – я умру, если должно, чтобы я умер, заботясь о пользах отечества своего.

Сев на лошадь, он скрылся в ночной темноте с шестью депутатами, шестьюстами казаков и с одним орудием. Ему приказано было прежде всего занять замок Нарын-Кале, где был ханский дом.

Проехав в одну ночь около шестидесяти верст, Лихачев на рассвете явился под стенами Дербента и отправил депутатов в город с объявлением, что русские войска прибыли для его защиты. Жители огромной толпой вышли навстречу русским, и скоро между отрядом и городом образовалась живая улица, среди которой генерал-майор Лихачев проехал в замок Нарын-Кале[80 - Известие о взятии Дербента. С.-Петербург, изд. 1806 года.].

На следующий день весь отряд, около одиннадцати часов утра, подошел к Дербенту, где народ встретил его с хлебом и солью, а почетные старшины поднесли Глазенапу ключи крепости[81 - Отношение Глазенапа князю Чарторижскому 26 июня, № 154. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 13, 1806–1807, № 5.]. 23 июня, при огромном стечении народа, было совершено благодарственное молебствие, а на следующий день все жители приведены к присяге в главной мечети города.

Ших-Али-хан скрылся в горах, а потом переехал в Кубу, где кутил и пьянствовал. Он просил прощения и отказывался навсегда от ханства Дербентского, с тем чтобы ему даны были средства к существованию. Никто не верил ни чистосердечности его раскаяния, ни обещаниям, неоднократно нарушенным, и для хана не было уже возврата. Мегдий шамхал Тарковский в короткое время приобрел такое влияние в Дербенте, что жители сами просили об утверждении его своим ханом. В этом отношении агенты его действовали весьма ловко[82 - Из прошения дербентских жителей графу Гудовичу. Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. арм., Книга донесений 1807 года, № 247.].

– Русские не имеют постоянства, – говорили они дербентцам, – и сколько раз они ни выступали в поход на Персию, всегда ворочались назад. Хотя вы и выгнали своего хана, но после возвращения русских потерпите от него притеснения. Полезнее всего для вас просить себе правителем шамхала, который защитит вас от всех притязаний бывшего хана.

Представители народа явились к генералу Глазенапу с просьбой утвердить Мегдия шамхала Тарковского ханом Дербентским. Глазенап обещал удовлетворить желание народа, и тем охотнее, что находил такое назначение в интересах России и согласным с видами нашего правительства.

«Будучи ханом, – писал он о шамхале, – все замыслы и предприятия соседственных горцев собственно уже тогда для своей пользы всегда будет открывать, имея на то способы и оные превращать в ничтожество. А Ших-Али-хана, конечно, поймает живого и доставит к нам; ежели не успеет в сем, то постарается, по своему обычаю, его умертвить. Сей есть самой развратной жизни человек»[83 - Князю Чарторижскому, от 26 июня 1806 года, № 154. Арх. Мин. иностр. дел, 1—13, 1806–1807, № 5.].

Император Александр утвердил представление Глазенапа, и в сентябре 1806 года Мегдий шамхал Тарковский, владелец буйнакский и дагестанский, генерал-лейтенант русской службы, возведен, сам и потомственно, в достоинство хана Дербентского, под непосредственным покровительством и защитой России[84 - Высочайшая грамота шамхалу и обвещение дербентскому народу от 10 сентября 1806 года.]. Мегдию предоставлено право пользоваться доходами с ханства, за исключением доходов с города Дербента, которые должны были поступать в казну. Он получил золотую медаль с бриллиантами, ценой в 5000 рублей; его приближенные и родственники осыпаны чинами, жалованьем и подарками, состоявшими из бархата, атласа, часов, цепочек и проч.[85 - Письма Гудовича шамхалу 4 сентября и 6 декабря 1806 года. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 766 и 768.] Одним словом, щедроты императора были так велики, что шамхал не мог на них не только рассчитывать, но и ожидать. «По особому к вам высочайшему благоволению, – писал впоследствии граф Гудович шамхалу, – имеете счастье пользоваться преимуществами перед всеми прочими ханами тем, что все прочие в знак подданства своего платят дань ежегодно по 8000 червонцев; вместо того, ваше превосходительство, сами от щедрот Его Величества изволите получать жалованья 6000 рублей в год»[86 - 10 ноября 1806 года, № 349. Исход, журнал.].

Шамхал все-таки не был вполне доволен милостями императора и, как азиятец, был жаден и корыстолюбив до крайности. Благодаря за назначение его ханом Дербентским, Мегдий просил о пожаловании ему, в знак ханского достоинства, знамени; об освобождении дербентских деревень от всякой повинности и вноса податей и, наконец, об увеличении ему содержания, считая поручаемое недостаточным, – поелику, писал он, я имею много издержек относительно приготовления войск моих и других дел»[87 - Графу Гудовичу, от 6 января 1807 года. Книга донесений, № 247.].

Главнокомандующий обещал исходатайствовать ему знамя, но отказал в прибавке содержания и в освобождении жителей от платежа податей и повинностей.

Между тем Ших-Али-хан, остававшийся все это время в Кубе, не мог, конечно, быть праздным зрителем совершающихся событий. Он набирал себе партию преданных, искал помощи у соседей, и Глазенап скоро узнал, будто бы в Кубу пришло до 4000 персидских войск с четырьмя орудиями; что Сурхай-хан Казикумухский снова набирает войска и намерен, соединившись с персиянами, идти к Дербенту и атаковать его. Хотя слухи о численности неприятеля и казались слишком преувеличенными, тем не менее за неприбытием десанта и флотилии,

Глазенап, не продолжая своего движения вперед, решился остаться в Дербенте и выждать, пока не выяснятся намерения противников.

Посланный в Кубу наш лазутчик принес известие, что в окрестностях этого города, по деревням, действительно стоят персияне, но число их не более 2000 человек; что они находятся в весьма плохом состоянии и ощущают недостаток в продовольствии, которое берут силой у окрестных жителей. Командированный в Карабаг, вместо майора Лисаневича, подполковник Котляревский доносил также, что Аббас-Мирза переправился было на нашу сторону Аракса, но 21 июля, вечером, перешел обратно и потянулся на Мугань, как слышно, с целью перевести всех тамошних жителей в Ордубат, и по просьбе Касим-бека, брата Мустафы-хана Ширванского (Шемахинского), свергнуть последнего с ханства и возвести Касима[88 - Рапорт Котляревского 27 июля 1806 года, № 197.].

В конце июля прибыл в Ширвань посланный Аббас-Мирзы с объявлением, что шах возложил на своего сына и наследника изгнать талышенцев из Сальян и передать этот магал (волость) в ведение ширванского (шемахинского) хана в том случае, если последний даст свое войско в помощь персиянам и будет действовать с ними против русских[89 - Письмо Мустафы графу Гудовичу 24 июля 1860 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 531.]. Мустафа, зная, что Касим давно ищет его погибели, не верил льстивым обещаниям персиянина.

Войска я не дам, отвечал он посланному; мое войско не пойдет против русских; я не буду служить шаху и Сальян от принца не хочу.

Опасаясь разорений, Мустафа просил прислать ему в помощь отряд русских войск. Эта просьба, за неимением войск, готовых к движению, не могла быть удовлетворена безотлагательно, а между тем Аббас-Мирза, находившийся с своими войсками близ Джавата, лежавшего при слиянии рек Куры и Аракса, вторгнулся в Ширванское ханство. Передовые его отряды появились близ города Шемахи и увели с собой нескольких жителей, которых Мустафа не успел переселить в горы. Последний скрылся сам на Фит-Даге, укрепленной горе, куда приехал к нему другой посланный от наследника персидского престола, с предложением покориться и с обещанием полного прощения[90 - Рапорт Котляревского Небольсину 2 августа, № 205. Книга донесений, № 241.]. Отказавшись и на этот раз исполнить требование Аббас-Мирзы, ширванский хан снова просил нашей помощи.

Ближе других к Ширвани стоял тогда генерал-майор Небольсин с своим отрядом, только что возвратившимся из Карабагской экспедиции, и расположенным на реке Курак-Чае. Как только Несветаев получил первую просьбу Мустафа-хана Ширванского и узнал, что Аббас-Мирза переправился через реку Куру, он предписал генерал-майору Небольсину прогнать неприятеля и для того следовать через Аскарань к Джавату. Движение это не могло состояться скоро, за неимением запасного провианта, заготовление которого производилось весьма медленно. Хотя в елисаветпольский магазин, как ближайший к расположению отряда, и было доставлено пшеницы до ста четвертей, но она тотчас же была разобрана полками и командами на текущее продовольствие, а магазин оставался по-прежнему пустым.

Причиной большой медленности в заготовлении продовольствия войскам было, во-первых, затруднение в перевозке хлеба по местности пересеченной и гористой, где доставка производилась большею частью на вьюках, а во-вторых, и то, что хлеб приобретался преимущественно в зерне и помол его производился самими нижними чинами на небольших азиятских мельницах. При самом усиленном наряде солдаты могли в течение дня намолоть такое лишь количество муки, которое было едва достаточно на трехсуточное довольствие. Купить хлеба у местных жителей было невозможно, по неимению его, и, следовательно, обеспечение отряда продовольствием могло быть произведено только доставкой готового хлеба из Грузии. От скорости доставки зависело скорое или медленное выступление отряда Небольсина, не могшего предпринять продолжительного похода без значительных запасов провианта.

Движение к Джавату, по необитаемым и непроходимым местам, представляло немалые затруднения; расстояние это, при тогдашнем состоянии дорог, могло быть пройдено отрядом не менее как в двадцать переходов, и, следовательно, вопрос о продовольствии становился капитальным и самым существенным. Имея в виду, что у Небольсина не было ни провиантских, ни лазаретных фур, ни лошадей, Несветаев приказал выслать из Шамшадыля на Курак-Чай 850 вьючных быков с погонщиками, а из Грузии отправить туда же 60 арб для перевозки больных.

Заготовление запасов было единственной причиной, почему куракчайский отряд не мог двинуться с места ранее половины сентября[91 - Рапорт Несветаева графу Гудовичу 27 августа, № 2523. Книга донесений, № 241.]. Чтобы ускорить движение, Несветаев просил хана Ширванского доставить провиант для войск, посылаемых ему в помощь[92 - Несветаев Небольсину 27 августа, № 2522 и 28 августа, № 2536.]. Мустафа в ответ на это писал, что заготовить больших запасов провианта теперь невозможно, так как персияне, ворвавшись в его владения, разоряют уже Шиллиан, защищаемый братом его Измаил-беком. Тогда генералу Небольсину приказано было сформировать летучий отряд из тысячи человек с пятью орудиями, который и был отправлен, под командой полковника Карягина, к переправе через реку Куру у местечка Зардоб, лежавшего на границе Ширвана.

Местечко Шиллиан было окружено с трех сторон озером и потому доступно только с одной стороны. Двинувшись со стороны Зардоба, мы запирали неприятелю отступление, и потому, если бы персияне, узнав о движении нашем в этом направлении, не приняли боя и, по одному только слуху о прибытии русских войск, ушли из Ширвана, то отряду полковника Карягина приказано было, переправившись через реку Куру, остановиться у Берды, на реке Тертере[93 - Рапорт Несветаева графу Гудовичу 6 сентября, № 2690, дело № 176.]. Простояв на этом месте некоторое время, Карягин должен был возвратиться обратно на реку Курак-Чай[94 - Там же.]; в случае же сопротивления персиян гнать их к Араксу.

Дойдя до Зардоба, полковник Карягин захворал и не мог следовать далее. Оставшийся старшим по нем подполковник Лисаневич принял команду над отрядом, взял 250 человек 17-го егерского полка, с двумя орудиями, и выступил с ними, 30 сентября, к Джавату, на соединение с войсками хана Ширванского.

Генерал-майор Небольсин писал Мустафе, что следом за Карягиным выступил бы и сам, но ожидает от хана пособия при переправе через реку Куру, прибытия аманата, проводников и известия об обеспечении его отряда продовольствием в ширванском владении. Не упоминая ни слова о провианте, Мустафа отвечал, что 11 сентября Аббас-Мирза со всем своим отрядом снялся из окрестностей Ак-Су и направился к реке Куре. «Покорнейше прошу, – писал хан, – день и ночь, не делая отдыха и ночлега, спешить сюда на крыльях поспешности; я надеюсь, что дела примут желаемый оборот»[95 - Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 534.].

«Вы изволите требовать, – писал Мустафа в другом письме Несветаеву, – для большей доверенности в аманаты одного из детей моих родных, равно и одного верного моего чиновника в проводники, дабы показать удобное место на переправе для сделания живого моста и прочих нужд непобедимого войска. Хотя все сие справедливо, но, по некоторым случаям, прислать аманата невозможно, – первое потому, что сказанные дети очень малолетние, и им нужны кормилицы и слуги; второе потому, что шекинское и персидское войска окружают меня наподобие кольца и, при сем случае, не время тех детей прислать…

Мой же совет есть тот, чтобы по частям не присылать войска, а чтобы со всем войском прибыли б вы вскорости с полной доверенностью; но вы не подумайте, чтобы я был вероломный нарушитель обещания своего, как прочие мухамедане. Благодарение Богу, всем известно, что я, со всем семейством, имуществом и владением своим, предался в том обещании и присяге, которые мной даны князю Цицианову; я разорил владение свое и оказал себя персидскому шаху противным для того только, чтобы не оказаться к службе его императорского величества лживым до пролития крови и нарушителем своего обещания. А потому опытного не следует испытывать, я от вас не отчужден; дело сие, клонящееся к наказанию неприятеля, буде исполнено будет, то с обеих сторон как оказаны будут услуги его императорскому величеству, так и земля его очистится от мерзости неприятельской, следовательно, не хорошо вам медлить, а нужно в скорости прибыть со всем войском»[96 - Там же, № 547.].

Переправившись через реку Куру у Менгечаура, Небольсин вступил в шекинское владение в то время, когда персияне, разорив Ширванское ханство и встретив сопротивление со стороны самого хана, перешли обратно через реку Араке и ушли на Муганскую степь. Хотя они отступили весьма удачно, не были отрезаны и избежали встречи с нашими войсками, тем не менее Баба-хан был недоволен действиями своих военачальников. Он упрекал Пир-Кули-хана в том, что тот не дал помощи его сыну Аббас-Мирзе и сидел спокойно в Ахаре. «Такового твоего поступка мы не одобряем, – писал повелитель Персии, – потому что мы ожидали от тебя, в случае какого покушения русских войск на тамошние края, что ты, без повеления нашего и без всякой нужды в войске, можешь наказать их даже с десятью человеками и искоренить все злонамерие их, а не то, чтобы ты, как чужд, сидел в Ахаре»[97 - Фирман Баба-хана Пир-Кули-хану. Книга донесений, № 241.]. Баба-хан сообщал Пир-Кули-хану, что он приказал собрать «ловящих львов» еще 10 000 человек, из которых 3000 пеших отправить гилянской стороной, а 7000 кавалерии по Хамсийской дороге; что все эти войска соберутся под начальством сына его Аббас-Мирзы на Мугани и что к ним присоединятся дагестанские народы[98 - Там же, № 24.].

Соединения этого, однако же, не последовало. С одной стороны, пребывание русских войск в Дербенте, а с другой – движение отряда генерала Небольсина устрашали хана Казикумухского, и он предпочел оставаться в своих горах, не трогаясь с места. Предположение о нападении на Дербент было оставлено Сурхаем, и генерал Глазенап имел теперь полную возможность привести в исполнение мысль о покорении Баку. Главнокомандующий настаивал, чтобы город покорен был непременно в сентябре и чтобы самостоятельность ханства была уничтожена.

Ханство это, занимая несколько верст в окружности, примыкало с одной стороны к Каспийскому морю, а с прочих сторон – к Дагестану и ханству Шемахинскому или Ширванскому, полное спокойствие в которых могло быть соблюдено только со введением русского управления в Баку. Сверх наказания бакинского хана за изменнический поступок с князем Цициановым, покорение этого ханства признавалось необходимым еще и потому, что Баку был крайний и важнейший пункт при установлении предположенной границы по рекам Куре и Араксу[99 - Всеподданнейший доклад министерства 16 го апреля. Арх. Мин. иностр. дел, 1—13, 1806–1807, № 2.].

Предпринимая экспедицию в Баку, Глазенап пригласил шамхала к совокупному действию с русскими войсками и поручил ему употребить все свое старание к убеждению туземцев сдать город добровольно, полагаясь вполне на великодушие русского императора. Для большего устрашения жителей флотилия наша должна была появиться в виду Баку, как только отряд Глазенапа переправится через реку Самур. С этой целью генерал-майору Баркову вторично подтверждено, чтобы он, как только суда прибудут в Сладкоеричную пристань, нагрузил на них 15 орудий, посадил батальон Севастопольского полка и отправил их к Дербенту.

Присоединив к себе донской Нечаева полк, присланный на подкрепление, и дождавшись прибытия флотилии к Дербенту, Глазенап намерен был выступить, но в это время получил предписание графа Гудовича сдать начальство генералу от инфантерии Булгакову. Последний, вследствие неудовольствий, возникших между главнокомандующим и генералом Глазенапом, назначен сначала начальником Кавказской линии, а потом ему предписано было отправиться в отряд Глазенапа, где и принять главное начальство[100 - Предписание графа Гудовича Булгакову, 16 августа, № 10.].

Булгаков был человек преклонных лет, но храбрый, довольно энергичный, способный более действовать штыком, чем пером, от которого он и пострадал впоследствии. С началом боя он оживал, увлекался и был полон отваги.

26 августа Булгаков прибыл в Дербент, где и принял начальство над войсками, в составе которых находилось 111 штаб-и обер-офицеров и 2927 человек нижних чинов с 10 орудиями[101 - Войска регулярные состояли из следующего числа чинов: Нижегородского драгунского полка 15 штаб- и обер-офицеров, 245 человек нижних чинов; Борисоглебского драгунского полка 10 штаб- и обер-офицеров, 239 нижних чинов; Казанского мушкетерского полка 18 штаб- и обер-офицеров, 522 нижних чина; Вологодского мушкетерского полка 18 штаб- и обер-офицеров, 304 нижних чина; 16-го егерского полка 18 штаб- и обер-офицеров, 422 нижних чина; 7-го артил. батальона 3 штаб- и обер-офицера, 143 нижних чина. Иррегулярные: донского Нечаева 6 штаб- и обер-офицеров, 315 нижних чинов; линейных: Моздокского полка 6 штаб- и обер-офицеров, 198 нижних чинов; Хоперского 5 штаб- и обер-офицеров, 102 нижних чина; Кубанского 1 офицер, 84 нижних чина; Волгского 5 штаб- и обер-офицеров, 120 нижних чинов; Гребенского войска 2 офицера, 112 нижних чинов; Семейного 2 офицера, 67 нижних чинов; Терского 1 офицер, 19 нижних чинов; Моздокской горской команды 1 офицер, 15 нижних чинов (Рапорт Булгакова Гудовичу, 18 сентября, № 113).]. Войска имели провиант только по 1 сентября, но, расходуя собственный экономически, могли продовольствоваться до 5-го числа. Предвидя недостаток в продовольствии, Глазенап, еще до выступления в поход, сделал распоряжение о доставлении его морем из Астрахани в Дербент, но различные обстоятельства, в том числе и неисправность каспийской эскадры, были причиной замедления в доставке. Граф Гудович, со своей стороны, также хлопотал о скорейшей доставке хлеба в Дербент и Баку и торопил Булгакова выступлением.

«Я полагаю, – писал главнокомандующий, – по рапорту от десантной флотилии, которая готова была 27 августа к выходу в море и ожидала ветра, что вы завтра или послезавтра выступите от Дербента к Баку для покорения оной, покоривши прежде Хамбутая (хана Казикумухского) и Кубу. Флотилия должна прежде прибытия вашего туда стать на рейде пред Баку. Я не думаю, чтобы оная (Баку), увидевши с моря(?) ваш корпус, осмелилась держаться»[102 - Булгакову от 9 сентября, № 40. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 166.].

Булгаков предупредил желание графа Гудовича относительно выступлений из Дербента, но, руководствуясь требованием, чтобы крепость была покорена в сентябре, двинулся прямо к Баку, оставив в стороне Кубу и Сурхай-хана Казикумухского.

Как только 5 сентября прибыла к Дербенту флотилия с десантом и с частью продовольствия[103 - Рапорт капитан-лейтенанта Веселаго графу Гудовичу, 5 сентября, № 187, дело № 20.], Булгаков тотчас же выступил в поход. Не доходя верст девяносто до города, он вечером 28 сентября отправил к бакинцам письмо, в котором писал, что если жители не раскаются и не повергнут себя милосердию русского императора, то он «потрясет непобедимым войском российским основание города». Совершенно неожиданно Булгаков получил ответ от самого Хусейн-Кули-хана и письмо от одного из преданных хану лиц – Сулейман-Бека. Первый раскаивался в поступке своем с князем Цициановым, просил прощения и помилования, а второй довольно хитро и вкрадчиво объяснял, что народ без воли хана ни к чему приступить не может. Прибывшие с письмами в то же время объяснили Булгакову, что если хану не будет обещано прощение, то он будет защищаться до последней капли крови, а затем прибавляли, что в случае неудачи он уйдет из города, для чего и приготовил лодки.

Булгаков обещал прощение хану и с этим ответом отправил своего сына, подполковника Борисоглебского драгунского полка. Подъезжая к городу в десять часов вечера 1 октября, подполковник Булгаков заметил, что весь почти народ выбрался из Баку.

Собственное сознание убеждало Хусейн-Кули-хана в его тяжкой и неискупимой виновности. Не дождавшись приближения русских войск, он скрылся, оставив жителей в большом волнении. Хан бежал в Кубу, где и поселился с другим изгнанником, Ших-Али, бывшим ханом Дербентским. Там оставались они до тех пор, пока снова не были изгнаны русскими войсками и пока Куба не покорилась русскому оружию…

Всю ночь подполковник Булгаков ходил по улицам, объявляя населению, что он сын генерала, командующего войсками, прислан затем, чтобы успокоить жителей и объявить им прощение. Бакинцы мало верили словам посланного, и народ по-прежнему спешил оставить город. Наступило утро 2 октября; большинство населения встретило его за чертой родного города. Подполковник Булгаков должен был и за городом останавливать народ, собравшийся, со всем своим имуществом и семействами, бежать за реку Куру, где Хусейн-Кули-хан обещал им дать новое место для заселения[104 - Рапорт подполковника Булгакова отцу, 4 октября.]. Только убеждения беков и старшин заставили жителей возвратиться в город и там с покорностью ожидать прихода русских войск.

Отряд между тем подходил к Баку.

Навстречу к Булгакову, за несколько верст от городской черты, вышел самый почтенный из беков, Касим, с 16 эфендиями и старшинами. Поднося знамя города, Касим просил пощады и помилования не от своего только имени, но от лица всего народа, стремившегося навстречу русским войскам. Стрельба с крепостных стен, туземная музыка, сопровождаемая фиглярами, армяне с духовенством, крестами и хоругвями вышли приветствовать русские войска. Преклонив знамена и головы, бакинцы, по азиатскому обычаю, ожидали решения своей участи. Скоро все опасения их рассеялись, и из уст майора Тарасова туземцы узнали о своем прощении.

– Народ бакинский! – сказал он, обращаясь к присутствующим от имени генерала Булгакова. – Государь император Всероссийский, давно страдая об участи вашей и о том угнетении, которому вы бесчеловечным образом подвергались от управляющих вами ханов, имел человеколюбивое намерение избавить вас от оного и в прошлом году для сего присылал к вам войска. Злоковарный Хусейн-хан, предусмотрев вам, бакинскому народу, пользу, а свою пагубу, разными неприязненными хитростями, как изверг человечества, умертвил полного генерала российских войск изменой и тирански у самых стен города и помышлял даже об истреблении победоносного войска его императорского величества.

Такой поступок мог ли остаться ненаказанным? Мог ли город Баку существовать после сего злодейства? Государь император Всероссийский действительно послал меня, с частью победоносных войск своих и сильным флотом, наказать злодейство достойно поступку и, когда город и жители не повергнут себя его милости и покровительству, не оставить в нем камня на камне и истребить злодеев без остатка. Но когда хан, еще умышлявший зло, как изверг, как недостойный человечества правитель, оставил город, опасаясь заслуженного возмездия, когда Бог, милосердовавший о вас, внушил вам благую мысль упасть к милосердному престолу всемогущего монарха, то я именем его императорского величества объявляю вам прощение и помилование, с тем что не будет уже у вас отныне и навсегда хана и вы, отрицаясь от всякого дурного управления, единогласно должны теперь доброхотно все вообще учинить присягу его императорскому величеству государю Всероссийскому.

Ежели же из вас есть кто такой, который не расположен быть верным подданным, тот да отделится от благонамеренных общества, не опасаясь никакого со стороны моей насилия, и пусть всякий таковой ищет, если может сыскать себе, другого владыку, ибо милосердый государь наш Александр Павлович приемлет одних только истинно приверженных и преданных, а не коварных лицемеров, надевших одну личину раскаяния и приверженности; пусть, говорю, всякий противник удалится отсюда, оставив одних, истинно и душевно желающих быть подданными государю императору Всероссийскому, а вы, новые односоименники мои, заключите присягой свое желание и будьте в полном уверении на милосердие, небам ниспосланного вам, нового государя.

После речи Тарасова народ начал тотчас же присягать.

Таким образом, 3 октября 1806 года город Баку был окончательно покорен и занят нашими войсками. В тот же день на бакинский рейд прибыл бомбардирский корабль «Гром» и два купеческих судна с 1000 четвертей муки и 500 четвертей овса[105 - Рап. Булгакова графу Гудовичу, 8 октября, № 190, дело № 200.].