История войны и владычества русских на Кавказе. Новые главнокомандующие на Кавказе после смерти князя Цицианова. Приготовления Персии и Турции к открытым военным действиям. Том 5

Признавая уступку Порты делом нечистосердечным и имея в виду, что занятие нашими войсками Молдавии и Валахии должно было служить только к скорейшему побуждению турецкого министерства согласиться на остальные наши требования, император не отменил повелений, данных Михельсону, но приказал Италийскому повторять свои настояния по прочим статьям данной ему инструкции. Графу Гудовичу приказано было, однако же, до уведомления не начинать военных действий[151 - Отношение барона Будберга графу Гудовичу 14 ноября 1806 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 920.], а, напротив, сохраняя дружественные отношения с турецкими пограничными начальниками, склонять их на нашу сторону.

«При первом шаге военных действий, – писал барон Будберг графу Гудовичу, – и даже при сомнении о разрыве нашем с Портою, осторожность требует удостовериться, нет ли каких тайных сношений между Баба-ханом и турецким двором, невзирая на оказательство ныне возгоревшейся неприязни, может быть только наружной. Во всяком случае, настоит нужда не допустить турок соединиться с персиянами, чтобы не иметь против себя в одно время двух неприятелей.

Достижение сей первоначальной цели весьма важно для дальнейших наших действий, военных и политических. Открывшаяся недавно вражда между Портой и Баба-ханом весьма к тому благоприятствует, буде сии слухи справедливы. Как скоро разрыв с турками у нас решительно воспоследует, кажется, не бесполезно было бы отправить к Баба-хану доверенную особу, с обнадеживанием нашей помощи против турок и с изъявлением желания вступить с ним в мирные переговоры. Причем можно внушить ему, что российский двор, будучи издревле в союзе с шахами персидскими, при успешном действии оружия употребит все старания, чтобы возвратить Персии завоеванные от нее турками провинции. Известно, что в числе сих находится Карс, Баязет и Эрзерум, составлявшие прежде часть Курдистана. Объяснения, касающиеся до уступки земель по Куру и Араксу и до признания его в шахском достоинстве, можно отложить до формальных переговоров чрез посредство уполномоченных с обеих сторон, а на сей раз, кажется, достаточно было бы заключить с Баба-ханом перемирие, с тем чтобы вслед за сим от него отправлены были уполномоченные в С.-Петербург.

С другой стороны, не менее нужно стараться приобрести доверенность и добрые расположения пограничных пашей турецких, которые, невзирая на повеления, от Порты получаемые, могут оказать нам важные услуги, пользуясь независимостью, в коей они находятся, и своевольным образом управления тамошними пашалыками»[152 - От 25 сентября 1806 года, № 25. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 13, 1806–1808, № 9.].

Приехав в Тифлис, граф Гудович узнал, что карсский паша, казавшийся преданным России и во владениях которого приобреталась большая часть провианта для наших войск, присылал за грузинским лекарем. Главнокомандующий тотчас же отправил ему в подарок соболью шубу в 600 рублей и своего доктора, которому поручил внушить паше, что Россия всегда бывает признательна к тем людям, которые оказываются к ней доброжелательными[153 - Письмо графа Гудовича барону Будбергу 31 октября, № 69. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.]. Паша принял подарок, благодарил за него Гудовича и уверял, что всегда останется расположенным к русскому правительству[154 - То же, от 3 декабря. Там же.].

– Хотя бы и случился разрыв России с Портой, – говорил он, – я все-таки останусь преданным России; прошу только, в случае надобности, прислать для моей защиты пятьсот человек русской пехоты с двумя орудиями, ибо я уверен, что Порта отрешит меня от управления пашалыком.

Он сообщил, между прочим, что турки приготовляются к военным действиям и что Юсуф-паша прибыл уже в Эрзерум с войсками. По другим сведениям, турецкие крепости Карс, Баязет и Ахалцих снабжались военными припасами; Анапа исправлялась, и хотя туда прибыло до шестисот человек турецких войск, но говорили, что они присланы только по просьбе самих жителей, искавших защиты от шапсугов.

Имея высочайшее повеление принять меры к обеспечению границ, граф Гудович, при первом известии о сборе турецких войск, сформировал, под начальством генерал-майора Портнягина, особый отряд, которому и приказал расположиться в Шурагеле для занятия постов в Талыне и Мостарахе[155 - В состав шурагельского отряда были назначены: батальон Троицкого полка с тремя орудиями, 150 казаков Агеева полка и 100 человек конницы Джафар-Кули хана Хойского.].

Осматривая Талынь и Мостарах, Портнягин нашел их совершенно опустевшими. В обоих селениях не было ни одного человека; сакли все разорены так, что в них ничего не оставалось, кроме каменных стен: все дерево, какое только могло быть в строениях, было увезено жителями. Обширные сады в Талыне были по большей части вырублены, и в окрестностях по сю сторону Арпачая и Аракса леса вовсе не было. «Словом, – доносил Портнягин, – в Мостарахе, кроме одной опустелой церкви, а в Талыне, кроме одного ветхого большего в замке здания и небольшой церкви, нет ни одного строения покрытого». Необходимость заставила изменить расположение шурагельского отряда, и впоследствии войска были расположены близ Артика в селениях Мечетле, Тамардаши и Казанча[156 - Рапорты Портнягина графу Гудовичу 3 и 12 ноября 1806 г., № 3 и 10.].

Между тем поездка генерал-майора Портнягина встревожила эриванского хана; со дня на день эриванцы ожидали прибытия наших войск и рассказывали, что русский отряд в 15 000 человек с 12 орудиями выступил уже в поход. В крепости было не более тысячи человек гарнизона, не обеспеченного продовольствием. Еще по первым известиям, разнесшимся в сентябре о том, что русские намерены овладеть Эриванью, хан стал укреплять город и просил помощи у Баба-хана, от которого были присланы чиновники разведать действительное положение дел. Посланные нашли ханство в самом печальном положении: свирепствовавшая болезнь опустошала население, голодающее от недостатка хлеба, выпуск которого из карсского пашалыка был вовсе прекращен. Занятый внутренними делами и утверждением своей власти, Баба-хан не мог оказать существенной помощи и решился хотя временно облегчить положение жителей и отдалить нашествие русских. Властитель Персии отправил одновременно двух посланных: одного в Константинополь с просьбой о прекращении существовавшей вражды и о дозволении персиянам покупать хлеб в ближайших турецких провинциях; другого – в Россию с предложением мирных условий.

Посланному в Константинополь вменялось в обязанность, сверх мирного соглашения с турецким правительством, представить Порте дела Персии с Россией в самом блестящем виде. Он должен был говорить, что последний поход Аббас-Мирзы на Мугань увенчался большою победой, после которой русские принуждены были оставить мусульманские провинции и отплыть в Астрахань, но так как Волга покрыта льдом, то они останутся некоторое время в море, прежде чем высадятся в Астрахани; что русские потеряли всю артиллерию и что персидский принц собирает новые войска, чтобы изгнать русских из Ганжи. На вопрос великого визиря о численности персидских войск посланному приказано отвечать, что сам повелитель стоит во главе 100 000 человек; у Аббас-Мирзы – 40 000 человек, у Мухамед-Вели-Мирзы 30 000 человек и, наконец, у Ибрагим-хана-беглербея 20 000 человек войска. Из Константинополя персидский посланный должен был пробраться в Париж, где уверить французское правительство в небывалых победах персиян над русскими, в искреннейшем расположении шаха к Наполеону и постараться выхлопотать помощь Баба-хану.

Поручение, данное отправленному в Россию, не было так запутано и обременительно. Он посылался только с письмом и не от имени властителя Персии, опасавшегося, чтобы почином от своего лица не подать повода к неблагоприятным для него заключениям, а от имени правителя Гилянской области.

Желая вступить в мирные переговоры с Россией и пользуясь назначением нового начальника, тегеранский двор, под предлогом поздравления главнокомандующего, поручил правителю Гилянской области, Мирза-Мусе, войти в сношение с графом Гудовичем и предложить себя в посредники, при переговорах наших с персидским правительством.

В сентябре 1806 года Мирза-Муса, одно из довереннейших лиц Баба-хана, человек, которого персияне считали весьма умным и знающим, прислал через Астрахань чиновника Мирзу-Мамед-Али с письмом к главнокомандующему. Известие о прибытии посланного в наш порт с важным поручением, и именно в то время, когда вопрос о наступательных действиях на Эривань и Нахичевань не был еще оставлен, ввело в заблуждение графа Гудовича. Предполагая, что Персия искренно желает прекратить вражду и опасаясь наступательных действий со стороны Турции, граф Гудович надеялся мирным путем достигнуть того, что генерал Несветаев предлагал взять силой оружия. Мнение о необходимости безотлагательного занятия Эривани было отвергнуто, и присланный персиянин потребован из Астрахани в Георгиевск. Впоследствии граф Гудович должен был жалеть, что не последовал совету Несветаева;

но тогда, смотря на дела из Георгиевска, он считал свои действия безошибочными и полагал, что идет прямо к цели.

Развивая ту мысль, что государи назначают начальников для того, чтобы они делали всем добро и жили мирно с соседями, Мирза-Муса предлагал графу Гудовичу сделать добро и помириться с Персией. По словам правителя Гиляна, тегеранский двор никогда не желал войны с Россией, но был вовлечен в нее своевольством князя Цицианова. Мирза-Муса предлагал графу Гудовичу, через его посредство, войти в сношение с Баба-ханом или отправить своего посланного прямо в Тегеран с предложением мирных условий[157 - Письмо графа Гудовича Будбергу, 17 сентября 1806 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.].

– Будучи старшим генералом, – говорил граф Гудович при свидании с Мамед-Али, – я прислан сюда с значительным войском, конечно, не для того, чтобы искать мира. Только одно неизреченное человеколюбие государя может содействовать желаемому персиянами миру, но и то тогда, когда он будет заключен сообразно с достоинством величайшего в свете императора.

В дальнейшем разговоре с персидским посланным главнокомандующий старался выставить все выгоды, которые может приобрести Персия если не от союза, то, по крайней мере, от мирных сношений с нашим правительством.

– Продолжая войну с Россией, – говорил он, – Баба-хан ничего не приобретет, а может потерять многое. Мне кажется, что прежде Баязет, Эрзерум и Карс были персидскими провинциями.

Последнее замечание служило намеком на то, что при содействии России провинции эти могли бы быть опять возвращены Персии. Мамед-Али тотчас же понял мысль главнокомандующего.

– А Россия может нам возвратить их? – спросил он с увлечением.

– Я упомянул об этом только в разговоре, между прочим, – отвечал граф Гудович, – я считаю преждевременным входить с Персией в какие-либо переговоры по этому делу, когда мы в войне с ней. Об этом я не имею никаких повелений от императора[158 - Письмо графа Гудовича Будбергу, 31 октября, № 69. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.].

Мамед-Али просил главнокомандующего, чтобы ответ на привезенное им письмо был отправлен прямо в Тегеран с русским курьером.

Не желая показать персидскому правительству, что мы ищем мира или нуждаемся в нем, граф Гудович не согласился на эту просьбу. Под предлогом того, что Мамед-Али не представил никаких полномочий от своего двора, главнокомандующий отвечал ему, что не имеет ни оснований, ни повода входить в сношение с персидским правительством, а будет отвечать гилянскому правителю.

«Письмо ваше я получил, – писал граф Гудович Мирза-Мусе[159 - От 15 сентября 1806 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.], – и, увидев из оного желание Персии спокойствия, доброго согласия и мира, уведомляю вас, что Государь император мой, сколько велик, столько и человеколюбив, жалеет пролития крови не только своих верноподданных, но и неприятельской. Ведая потому сию волю, я не удаляюсь от клонящегося к доброму согласию и миру сношения, с тем, однако же, чтобы мир был сходственный высочайшему достоинству величайшего в свете государя императора. Твердость и постоянство мира зависят наипаче от постановления постоянных, твердых и самою натурой доказуемых границ, как, например, реки Кура и Араке. Ежели доброе и искреннее намерение к миру с вашей стороны есть, и сей первый о вышеписанных границах пункт постановлен будет основанием мира, то я осмелюсь о том донести всеподданнейше его императорскому величеству и надеюсь, что великий государь император мой даст свое высочайшее мне повеление на дальнейшее постановление мирного договора и затем великодушное признание может последовать владеющего ныне персидскими провинциями в настоящем его, по прежним обыкновениям персидским, достоинстве»[160 - То есть что Баба-хан может быть признан шахом всей Персии.].

Почин гилянского владельца принят был нашим правительством с тем большим удовольствием, что при тогдашнем положении двора нашего с Портой Оттоманской необходимо было употребить все старание к отвлечению персиян от соединения с турками. Не допуская того, чтобы Баба-хан согласился на уступку нам земель по реки Куру и Араке, петербургский кабинет разрешил главнокомандующему, по получении ответа Мирза-Мусы, смотря по степени податливости тегеранского двора, видоизменить условия, но объявить категорически те главные основания, на которых Россия готова приступить к переговорам с уполномоченными Баба-хана[161 - Письмо Будберга графу Гудовичу, 5 октября 1806 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1-10, 1806–1814, № 3.].

«Усматривая из донесения вашего, от 17 сентября сего года, – писал император графу Гудовичу, – что письмо, присланное к вам от гилянского правителя Мирзы-Мусы, заключает в себе наклонность Баба-хана к миру с Россией, я почитаю нужным предписать вам предварительно основания, на коих Вы имеете вступить в переговоры с уполномоченными от Баба-хана.

Сходно с ответом, вами учиненным, Кура и Араке долженствуют быть непременной чертой, определяющей границы между Российской империей и Персией. Но как при стечении настоящих обстоятельств, прекращение воинских действий с Персией представляется важнейшим предметом, я повелеваю вам, не входя в переговоры о границе и предоставляя оные до формального трактования, о мире, предложить уполномоченным от Баба-хана следующие прелиминарные статьи, как скоро поручите вы удовлетворительный ответ на письмо, писанное к гилянскому правителю:

1) Прекращение с обеих сторон воинских действий.

2) Всякой стороне оставаться во владении тех мест, где какой державы находятся войска.

3) До заключения мира, или до разрыва переговоров, могущие встретиться пограничные несогласия разбирать полюбовно чрез нарочно определяемых для сего с обеих сторон комиссаров, назначая им съезд в Елисаветполе или в ином пограничном городе.

4) По подписании сих прелиминарных статей уполномоченными от персидского владельца Баба-хана, те же уполномоченные или другие немедленно назначены будут к отправлению в С.-Петербург для заключения мирного постановления»[162 - В рескрипте от 4 октября 1806 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, 790.].

По свойственному персиянам характеру и их нерешительности можно было ожидать, что переговоры будут весьма продолжительны, а потому петербургский кабинет признавал необходимым ограничить прелиминарные пункты заключением перемирия, оставляя обе воюющие стороны во владении тех мест, в которых войска их находятся.

«Если бы, сверх чаяния, случилось, – писал при этом барон Будберг графу Гудовичу, – что персидское правительство не окажет больших затруднений касательно первоначального предложения, вами учиненного, о утверждении границы по рекам Куре и Араксу, в таковом случае Его Величество соизволяет, чтобы ваше сиятельство воспользовались сей удобностью и вместо второго пункта прелиминарных статей, помещенных в высочайшем рескрипте, включили бы следующую статью:

Впредь до определения границ во всей точности между Россией и Персией, да будут пределом следующие реки: Кура от устья своего до Джевада и Араке от стечения своего с Курою до впадения в Араке реки Арпачая, где начинается турецкое владение Карсского пашалыка; таким образом, что буде российские или персидские войска переступят чрез вышеупомянутую черту, сие примется за нарушение мирных переговоров.

Поелику же ханства Эриванское и Нахичеванское находятся еще в зависимости Баба-хана и несовместно было бы требовать прекращения между ними сношений прежде окончательного постановления о мире и о границах, то ваше сиятельство можете письменно объясниться с министерством персидским, что запрещение персидским войскам переходить чрез Араке относится только до тех войск, которые могли бы подать сомнение о неприятельских действиях, а не до тех команд или конвоев, которые, по тамошним обычаям, необходимо нужны для беспечного сообщения. Одним словом, все торговые и гражданские сообщения чрез Араке могут оставаться на прежнем положении, лишь бы под видом оных не укрывались воинские ополчения»[163 - В письме от 5 октября 1806 года, Арх. Мин. иностр. дел. 1 – 10, 1806–1814, № 3.].

Граф Гудович находил неудобным заключить перемирие, не положив границей между двумя государствами реки Аракса от устья до впадения в нее реки Арпачая. Главнокомандующий надеялся, что совершившееся уже покорение Баку и известие о движении отправленного с линии Херсонского гренадерского полка заставят персиян согласиться на все предложенные нами условия[164 - Отношение графа Гудовича барону Будбергу, 31 октября, № 69, там же, № 794.]; но на самом деле предположениям этим не суждено было осуществиться.

Посланный гилянского правителя был задержан бурями в Астрахани до 24 октября, и, следовательно, нельзя было ожидать, чтобы ответ Мирза-Мусы был получен ранее декабря месяца, а между тем, ввиду постепенно усложнявшихся переговоров и враждебных отношений наших с Турцией, петербургский кабинет настаивал, чтобы граф Гудович поспешил заключением мира с Персией. Успехи нашего оружия в Дагестане и на берегу Каспийского моря дозволяли главнокомандующему, не нарушая достоинства России, самому предложить персидскому правительству вступить с нами в переговоры о мире.

«Приобретение Кубы и Баку, – писал министр иностранных дел графу Гудовичу[165 - От 14 ноября 1806 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 795.], – заставляет тем паче помышлять о скорейшем окончании мирных переговоров, начавшихся с Баба-ханом; а потому государь император соизволяет, чтобы употреблены были всевозможные средства для достижения сей цели. Имея в руках Дагестан и часть Азербайджана, ваше сиятельство можете без унижения российского достоинства отозваться к Баба-хану прямо с повторительными предложениями мира. Сей поступок при новых успехах, вами одержанных, не иначе может быть почитаем, как явным опытом умеренности российского двора, и не чаятельно, чтобы персияне учинили из сего другое заключение. А между тем я должен открыть вам, что мир с Баба-ханом весьма нужен в теперешних обстоятельствах, чтобы иметь развязанные руки на случай войны с Портою Оттоманскою и чтобы самих персиян обратить против турок, буде сие возможно».

Главнокомандующий сам находил это необходимым и еще ранее получения письма из Петербурга просил разрешения отправить посланного в Тегеран, под тем предлогом, чтобы спросить Мирза-Мусу Гилянского, получил ли он письмо, посланное к нему с Мамед-Али. Теперь же, когда граф Гудович имел разрешение императора, он отправил в Тегеран своего адъютанта, майора Степанова, с письмом и подарком к Мирза-Шефи, первому визирю и наиболее доверенному министру Баба-хана.

Рассказав в подробности свои сношения с правителем гилянским, граф Гудович писал Шефи, что он уполномочен заключить перемирие с тем, чтобы «чертою между нами остались реки Кура и Араке до впадения в нее реки Арпачая». Впредь до совершенного заключения мира главнокомандующий предлагал не переходить этих рек ни русским, ни персидским войскам, не возбраняя персиянам переходить их в тех местах, которые не находились во власти России. В случае согласия персидского правительства на предложенные условия граф Гудович просил Мирза-Шефи прислать в г. Шушу двух уполномоченных, для заключения окончательных условий перемирия[166 - Письмо графа Гудовича к Мирза-Шефи, от 10 декабря, 1806 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 797.].

В половине декабря майор Степанов выехал из Тифлиса, и, хотя главнокомандующий знал, что посланный в Тегеран не может миновать Тавриза, где жил Аббас-Мирза, он не счел, однако же, нужным снабдить его хотя бы рекомендательным письмом к наследнику персидского престола. Самолюбие азиятца чрезвычайно щекотливо, и нигде этикет не соблюдается так строго, как на Востоке. Упущение в этом отношении имело немалое влияние на мирные переговоры наши с Персией.

31 декабря Степанов прибыл в Тавриз и в тот же день имел свидание с Мирза-Безюрком, первым визирем и наставником Аббас-Мирзы. Безюрк принял посланного с подобающей почестью и уважением; он ожидал, что Степанов передаст письмо графа Гудовича или к нему, визирю, или к Аббас-Мирзе; но Степанов должен был ограничиться одним словесным изъявлением почтения главнокомандующего.

– Прежде сего наши государи, – говорил Безюрк, – были всегда в дружбе и добром согласии между собою, но с некоторого времени злые люди поселили между ними вражду. Мы знаем, что граф Иван Васильевич Гудович, когда и прежде был на линии, всегда покровительствовал персиянам, и наши купцы всегда возвращались с благодарностью и похвалою о нем. Я удивляюсь, однако же, почему граф, отправляя вас к Мирза-Шефи, не написал ни слова ни к шах-заде (Аббас-Мирзе), ни ко мне. У нас также принято за правило, чтобы лица, отправляемые к государю императору, не проезжали мимо графа, а шах-заде – наследник престола, и весь здешний край поручен его управлению. Не знаю, чему приписать, что граф не подумал об этом и не написал нам ни слова. Князь Цицианов иногда писал мне сам или через других поручал слова; я отвечал ему точно так же.

Степанов не мог объяснить причины столь важного, по мнению Безюрка, упущения со стороны главнокомандующего, а между тем визирю очень хотелось знать, с каким именно поручением он отправлен в Тегеран.

– С чем вы приехали? – спрашивал он русского посланного. – Если с одним письмом к Мирза-Шефи, то я так и должен доложить шах-заде; если имеете какие словесные поручения к наследнику, то также должны мне сказать, какие именно.

Степанов отвечал, что никаких поручений к Аббас-Мирзе не имеет и отправлен только с одним письмом к визирю Баба-хана. Безюрк не верил.

– Неужели же вы, – говорил он, – будучи адъютантом столь великого человека и служивши прежде при князе Цицианове, отправлены только с одним письмом? Этого быть не может. Вы не курьер, чтобы с одной бумагой скакать. Вас граф так не пошлет, да и я бы в таком случае не позвал бы вас к себе и не посадил бы.

Степанов подтвердил свое прежнее показание и уверял Безюрка, что не имеет никаких поручений к наследнику. Предполагая, однако же, что цель посылки имеет важный политический характер, визирь надеялся окольными путями и продолжительною беседою выведать тайну.

– Полковник Карягин сказывал ли князю Цицианову, – спрашивал Безюрк, – что шах-заде посылал ему хлеб и что он дал нам письмо, с обязательством через три дня вступить в нашу службу? Или русские думают, что мы не могли его истребить? Неужели вы думаете, что, если бы мы хотели, не могли разорить Карабага, Ганжи и Грузии?