Перестрелка. Год девяносто первый

Он поинтересовался так, на всякий случай, но Рославлев посмотрел на него как-то странно, подумав: «Как всегда? Завтра уже ничего не будет как всегда… Впрочем, прежде всего неведомо, буду ли я?».

Тем не менее, ответил:

– Да, да, конечно. Как обычно.

И пошёл в подъезд, несколько сутулясь и невесело думая о том, как Алёна прочтёт в газетах или услышит по телевидению сообщение о самоубийстве ещё одного генерала, близкого к путчистам. А впрочем, могут в средствах массовой информации и не сообщить – ведь не так заметен, как Ахромеев или Пуго.

Рославлев постоял в вестибюле, возле лифта, потом, подумав, спустился по ступенькам к чёрному ходу и вышел во внутренний дворик, решив дождаться там Петровича, чтобы узнать о результатах поездки и быть спокойным за дочь и внука. По телефону об этом говорить не стоило. Он сел на лавочку в уже опустевшем в этот час скверике с таким расчётом, чтобы видеть то место, где обычно ставил свою машину Петрович.

«Поговорю с ним, а уж потом пойду домой», – решил он, чувствуя, как не хочется ему возвращаться в свою квартиру, ставшую сегодня столь опасной.

Пока ездил по Москве, заметил, что за его машиной следят. Попытался предугадать их действия. Сколько их будет? Что попытаются сделать? Повесить, выбросить в окно или просто застрелить?

Вот так, заслуженный генерал, прошедший горнила многих конфликтов, не сгибавшийся под пулями венгерских ублюдков во время путча в пятьдесят шестом и душманов в начале 80-х, оказался незащищённым в своей стране, оказался неугодным тем, кто рвался к власти, чтобы разграбить и поделить богатства этой страны.

Все, кто мог помешать этому грабежу и дележу, были сначала спровоцированы на действия, которые теперь легко подводились под антигосударственные. Грабители и бандиты, рвавшиеся к власти, спешили ликвидировать опасных для себя людей. Сами же они, зачастую, происходившие и из бывшей партийной номенклатуры, и из теневой экономики, а то и просто из уголовного мира, рвались к власти ради того, чтобы узаконить воровские порядки в стране и уже без оглядки на органы правосудия продолжать набивать карманы. И, казалось, не было силы, которая могла бы спасти генерала от этой грязной своры, состоящей из столь разнородных элементов, но собирающейся и сплачивающейся в момент грабежа в стаю гиен, объединённую единой целью, и единым паханом.

Шесть лет шла травля КГБ, МВД и армии. Во всех этих ведомствах всегда состояло на службе большинство честных и порядочных людей, но таковых мгновенно дискредитировали, отодвинули от рычагов власти, а некоторых, наиболее авторитетных, спешно устранили. Замену им уже подготовили. День другой и запестрят новые фамилии выдвиженцев из окружения Ельцина. Это будут люди, призванные способствовать грабежу, называя его разными псевдонаучными словами. Им и самим дадут пограбить и нажиться – ведь именно с этой целью был затеян развал советской системы. Смешно верить, что те, кто всё это затевал, думал о народе, смешно верить, что вообще как-то учитывали интересы народа эти банды, возглавляемые ловким партийным функционером и авантюристом Ельциным.

Как же всё произошло? Как страна докатилась до такого рубежа? Рославлев родился в советской стране, хотя был сыном и внуком и правнуком русских генералов. Его отец остался с Россией в годы революции, не желая завоевывать её для Антанты. Он сражался на фронтах гражданской и к началу Великой Отечественной был командиром стрелкового полка, с которым встретил нашествие на самой границы. Немало досталось ему. Долгий выход из окружения, когда после ранения комдива, пришлось выводить к своим дивизию, ранение при прорыве, госпиталь, снова бои. В сорок третьем он уже командовал стрелковой дивизией, но снова был ранен и вдруг после излечения в госпитале по прямому указанию Сталина получил назначение начальником одного из только что созданных суворовских военных училищ.

Тогда же генерал Рославлев и отдал его, своего сына, в училище, но не в то, которым командовал сам. Это он посчитал неправильным. Отправил в Калининское суворовское военное училище. Он был старой закалки и закваски – его отец. Окончил Воронежский кадетский корпус, затем Алексеевское юнкерское училище. Григорий Александрович пошёл тем же путем – суворовское военное училище, затем Московское краснознамённое пехотное… Служил самоотверженно и честно. Стал членом партии, верил в её идеалы. Эта вера несколько поколебалась после позорного спектакля, организованного Хрущёвым и названного ХХ съездом КПСС. Партия предала Сталина, предала того, кто поднял Россию из разрухи, сделал её могучей индустриальной державой и одержал победу над фашизмом. Ещё больше сомнений возникло, когда эта же самая партия бросила в 1956 году «своих сынов» на борьбу с венгерскими ублюдками и питекантропами, до зубов вооружёнными натовскими заправилами. Нашим же воинам первые несколько дней не выдавали боеприпасы. Он помнил, как в те суровые дни водил в отчаянную атаку свой взвод, имея всего лишь несколько рожков с холостыми патронами, чтобы отбить захваченную фашиствующими молодчиками машину медсанбата с ранеными. Его солдаты сначала напугали бандитов грохотом холостых, затем штыками разбросали изумлённых и ошеломлённых ублюдков, надеявшихся на безнаказанность, а, разбросав, добили негодяев их же оружием. Но спасти удалось не всех. Бандиты успели поглумится над ранеными… Поразила на всю жизнь жуткая картина – поверх раненых, некоторые из коих оказались живыми, лежала, прикрывая их собой, растерзанная женщина, молодая, удивительно красивая, в погонах майора медицинской службы. Уже потом он узнал, что это была жена генерала Теремрина, которая до последней возможности защищала раненых воинов и всё-таки сумела кого-то из них спасти ценою своей жизни.

Боеприпасы выдали после того лишь, как руководивший от имени партии теми событиями партократ, испугался сам за свою жизнь, ведь без защиты армии его могла скосить шальная пуля распоясавшихся ублюдков и питекантропов. Чернь во время революции всегда выходит из-под контроля. Ещё Суворов говорил, что народ в революции есть лютое чудовище, которое надобно укрощать цепями.

А как потрясли события в Новочеркасске, о которых Рославлеву довелось узнать от участника их, достаточно осведомлённого во всех перипетиях! Результаты были страшными. На площади перед обкомом было расстреляно – не военными, а наёмниками Хрущёва – гораздо больше, чем 9 января 1905 года. А ведь Хрущёв, бичуя царский режим, и сам частенько вспоминал о том, так называемом, кровавом воскресенье.

А потом повеяло ветром добрых перемен – выгнали поганой метлой Хрущёва со всех должностей. И уже мятеж в Чехословакии, поднятый ублюдками и питекантропами, направляемыми теми же натовскими спецслужбами, что и в Венгрии, подавили в течение нескольких часов, потому что руководил этими действиями Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко, целиком и полностью опиравшийся на гений десантника № 1 генерала армии Василия Филипповича Маргелова.

Рославлев помнил ту блестящую операцию. Но помнил он и другую – Афганистан. Там всё сложилось иначе. Предложение Маргелова стремительным ударом воздушно-десантных дивизий, десантированных в районе перевалов, отсечь душманов от гор и занять перевалы, было отклонено. Тайным врагам удалось даже добиться отстранения и увольнения в запас блистательного генерала. Планы по вводу войск подручные тёмных сил Запада выдали врагу, и началась длительная война, подрывающая и мощь, и авторитет Советского Союза.

Где только не довелось послужить Рославлеву. Был в разных горячих точках. В одной из них впервые услышал о комбате Теремрине. Хотел даже повидать его, чтобы рассказать о подвиге его матери во время Венгерских событий. Но Теремрин сам совершил подвиг, был ранен и исчез в ненасытном жерле госпиталей. А потом всё забылось, потому что появилось немало партийных функционеров, заявлявших, подобно одному из таковых мерзавцев, израненному афганцу: «Я вас в Афганистан не посылал! Какие ещё льготы?»

Много странного происходило в Советском Союзе, очень много. Почему-то высшие партийные власти иногда совершали действия, которые шли во вред стране, действия же, которые могли пойти на пользу, шельмовались и охаивались. И всё же Рославлев верил в советский строй, верил в социалистическую идею. Когда в годы перестройки стали говорить о том, что советская власть принесла вред России, он вспоминал, что отец всегда предостерегал: «Не верь… Это говорят те, кто хочет реставрировать капитализм. А капитализм в любом случае уступает социализму. Я признаю лишь то, что Самодержавная власть, сама по себе выше любой другой власти, а всякие там -измы это не власть, это способы закабаления трудящихся. Социализм тоже в какой-то степени закабаляет, но в неизмеримо меньшей степени, чем капитализм, и у социализма человеческое лицо, а у капитализма – звериное. Не всё было хорошо и в Российской империи. А вот в послевоенные сталинские годы делалось то, что нужно было делать…

И обещал дать почитать работу Сталина «Экономические проблемы социализма», которую запретили сразу же после загадочной смерти вождя. Он всегда говорил, что нужно служить России, служить честно, ибо военные обязаны защищать целостность страны и её территорию. Ну а в верхах всегда свара – там слишком много врагов, как социализма, как советской власти, так и самой России.

Минули годы, не стало отца. Григорий Александрович Рославлев сам уже прошёл многие ступени – взвод, рота, батальон, затем академия. После неё полк, дивизия, и снова академия, теперь уже Генерального Штаба. Затем армия, округ и… Москва. Центральный аппарат.

Сколько людей было в подчинении – таких разных, не похожих друг на друга. И всё же подавляющее большинство порядочных, честных офицеров и генералов. Подлецы встречались редко. Из каких же тараканьих щелей они теперь вылезли? Где таились? Где ждали своего часа?

И вот они сплочены и готовы к действию. А честные и порядочные люди даже защитить себя не могут, как не может сегодня защитить себя и сам Рославлев. Ситуация действительно оказалась невероятной. Он был уверен, что уже принято решение его ликвидировать, но предотвратить это не мог. Не мог же он, в самом деле, пойти в милицию и заявить о том, что его готовятся убить. Никто не поверит. Подумают, что генерал сошёл с ума. Не мог обратиться ни в КГБ, ни в МВД, хотя многих знал в центральном аппарате. Не мог даже найти убежище в комендатуре города. Потому что убийцы были никому неизвестны, потому что они были прикрыты на самом высоком уровне, потому что действовали с соизволения самых главных криминальных авторитетов – партийных криминальных авторитетов, предавших партию и перекрасившихся в демократы.

Он мог лишь оттянуть расправу над собой, но этой оттяжкой поставить под удар других людей и в первую очередь дочь и внука.

Постепенно мысли обратились именно к ним, дорогим для него существам. Он послал их к Андрею Световитову, отправил, потому что верил этому молодому генералу, направленному в Академию Генерального штаба с должности командира мотострелковой дивизии и получившему это звание на первом курсе.

Зашумела въезжающая во двор машина. Рославлев присмотрелся: «Москвич» Петровича. Встал, неслышно подошёл к только что открывшему дверку Петровичу и негромко спросил:

– Что скажешь мне?

– Всё в порядке… Передал из рук в руки. Приняли с радостью. Давай ко мне. Чайку попьём, а то и покрепче чего?

– Нет, к сожалению, не могу. Я должен быть дома… Да, я должен быть дома, – сказал Рославлев, подумав, что, приняв приглашение на чай, он поставит под удар этого своего старого знакомого, давно уволившегося в запас и охотно выполнявшего некоторые просьбы.

Он даже не захотел вместе с Петровичем заходить в подъезд. А вдруг там уже ждут… Зачем же? Нужно всё самому, только самому.

Он передёрнул затвор своего пистолета и положил его в правый карман, ещё не решив, может ли он защищаться, или тем самым навлечёт беду на своих близких.

Сумерки уже сгустились, августовская прохлада обволакивала двор, повлажнели гравиевые дорожки. Она освежала и бодрила, помогала сосредоточиться.

Рославлев попытался представить себе, что сейчас делается в доме отдыха, представить, как произошла встреча и что означает сказанное Петровичем: «Приняли с радостью». Представил, насколько был удивлён и поражён Световитов.

В доме отдыха сейчас благодать. Радует глаз тенистая берёзовая аллейка, что ведёт от КПП к входу, зеркало залива уже раскрашивается отражением мерцающих пока ещё не в полном мраке небесных светил, и над всем этим тихим и уютном уголком Подмосковья, растворяется тишина, нарушаемая лишь гулом самолётов, заходящих на посадку в аэропорт Шереметьево.

Рославлев любил бывать там, да только вот отдыхать выдавалось редко. Чаще просто заезжал повидать дочь и внука.

Постояв ещё немного в сквере под защитой густой августовской зелени, Рославлев, собрался, готовясь к неведомым испытаниям и решительно направился к дому…

Световитов не знал, как объяснить Алёне, чем встревожил его телефонный звонок. Понял одно – надо действовать. Он набрал номер Теремрина и заговорил, рассчитывая на сообразительность своего бывшего боевого командира:

– Дмитрий Николаевич, это я, Андрей…

– Рад слышать, – отозвался Теремрин, не задавая лишних вопросов и ожидая, что Световитов сам пояснит цель своего звонка.

– С одним нашим суворовцем случилась беда… Точнее, ещё не случилось, но может вот-вот случиться.

– Я его знаю? – спросил Теремрин.

– Да, конечно… Это достойный человек. У нас времени в обрез. Можно я к вам сейчас приеду?

– Как найти помнишь? Жду…

Световитов положил трубку и сказал:

– А не пора ли Володе в ванну перед сном?

– Пора, – сказала Алёна. – Володечка, быстро мыться и спать… Завтра купаться пойдём, потом на спортплощадку – словом, дел по горло.

– А на лодке?

– И на лодке тоже.

– А в бильярд? – и посмотрел на Световитова. – Может, разрешат, – он помялся и решительно прибавил, – с папой… С папами иногда разрешают.

В бильярдную детей не допускали, хотя иногда и делали исключения для тех, кто приходил с отцом, особенно, если умел играть.

– Да, да, обязательно пойдём, обязательно, – сказал Световитов. – А теперь в душ и спать.