Паровоз, покачиваясь и точно подпрыгивая, понесся вперед. Карташев, замирая, сидел, впившись глазами вперед, и напряженно ждал каждое мгновенье чего-то ужасного.
Борисов весело наблюдал его.
– Постойте, я сейчас приведу его в чувство, – подмигнул он инспектору, и, толкая Карташева, он спросил: – Ну, господа песочные подрядчики, как ваши подряды?
Карташев действительно сразу пришел в себя и, как обожженный, ответил:
– Я не подрядчик.
– Как так?
– Не подрядчик и подрядчиком никогда не буду.
– Вот это настоящий бандурист, – сказал Борисов, ласково, даже нежно обнимая Карташева.
Карташев сразу повеселел, почувствовал себя хорошо.
– Он тоже, – кивнул Борисов на Бызова, – отказался от этого подряда, и Лепуховский.
Теперь, когда они с такой быстротой неслись, ему стала ясна бесполезность его сегодняшней проверки, и он сказал:
– Мне прямо совестно признаться, какой я неграмотный дурак. Вы знаете, сегодня с таким же другим умником из деревни мы прошли с подштопкой весь путь, проверяя подшивку шпал.
– Зачем?
– Боялись, что опрокинется паровоз.
– О-о! Где ж этот другой?
– Он там, на паровозе.
– Покажите его.
– Тимофей! – закричал Карташев.
– Ась! – отозвался Тимофей, а затем показалась и вся довольная фигура.
– Как думаешь, – спросил его Борисов, – доедем до станции или опрокинемся?
– Надо доехать, – ответил весело Тимофей.
– Надо доехать, – это, брат, знать наверняка надо: вы-то шпалы пробовали?
– А как же, – ответил Тимофей, – каждую шпалу удостоверили, иначе разве возможно?
Все смеялись, а Борисов говорил Тимофею:
– Молодец, братец. А вы, – обратился он к Карташеву, – пишите новый учебник.
– Вы когда кончили? – сипло спросил Карташева коренастый, обросший бородой инженер.
– В этом году.
– Бывали на практике раньше?
– Нет.
Инженер помолчал и сказал:
– Ну, вот теперь вы научились, как не надо строить.
– Ну, вот уж, – вскинулся Борисов, – как не надо?
– Конечно, – грубым голосом заговорил инспектор, – эти уроды – так надо? – ткнул он в проносившуюся мимо них будку. – Этот урод мост, как надо?
– Я насчет этого особого мнения, – помолчав, заговорил Борисов. – Слов нет, красивая будка приятнее для глаза и для жизни. Но если сто миллионов живут в неизмеримо худших избах, то еще большой вопрос в смысле справедливости и правильности затраты денег этих миллионов на жизнь нескольких счастливцев, которые будут жить в таких будках. Ну, будки еще туда-сюда. А красавцы мосты, по которым тоскует ваше сердце… На кой леший, спрашивается, красота наших мостов, на которые и смотрят-то только зайцы да волки. Или эти вокзалы-дворцы, зеркала и бархат в вагонах? Роскошная наша русская жизнь, прежний тип почтовых станций вдохновили нас? А между тем каких денег все это стоит? В результате ведь вот что: нам нужно, скажем, двести тысяч верст, а так, как мы размахнулись, мы на эти деньги выстроим только пятьдесят тысяч верст, и того не выстроим. А дело между тем коммерческое прежде всего, и если оно не оправдывает своих расходов, то вместо пользы оно бременем ложится. При нашей постановке вопроса выходит так: чем больше мы будем строить, тем больше будем разоряться. И причина в том, что нам, как самой бедной в мире стране, надо было выбрать самый дешевый тип, а мы выбрали самый дорогой, какого до того и не было, самый ненормальный, следовательно, только назвавши его при этом нормальным. И все потому, что император Николай Павлович с крепостническим размахом, опасаясь иноплеменного вторжения, вместо того чтоб сузить путь против остальной Европы, уширил его на полфута.
Борисов обратился к Карташеву и серьезно сказал ему:
– Несомненно, грамотеями тех времен владело чувство и вашего сегодня опасения: как бы не опрокинуться. Ведь Царскосельскую-то дорогу они шестифутовую закатили. Тара-то на вагон, мертвый груз, значит, семьсот пудов, а подъемная сила – триста, а за границей подъемная сила семьсот пятьдесят, а тара двести двадцать пудов. Помимо двойной стоимости.
– Ну-с, извините, я не согласен с вами, – резко и угрюмо возразил инспектор.
– Извиняю, – развел руками Борисов.
– И я вам докажу…
– Не докажете, потому что уже приехали, и сам господин подрядчик приветствует нас на перроне.
Сикорский махал шляпой, и при ответном махании паровоз остановился.
В окнах пассажирского здания уже виден был накрытый стол.
– Первая умная вещь, которую вижу, – показал на него пальцем инспектор.
– Не было бы подрядчика, – ответил Борисов.
– Не завидуйте, зуда! – смеясь, ткнул его в бок Сикорский.
– А, зуда! – поддержал Сикорского инспектор.
– И чтоб доказать вам, что я зуда, я не дам вам есть, пока не осмотрите всей станции, – сказал Борисов.
– Ну, пока хоть по рюмке водки, – предложил Сикорский.
– Да об чем же толковать? – забасил инспектор. – Кто не желает, может не пить.
И инспектор, а за ним Сикорский и соседний начальник дистанции пошли в пассажирское здание, а Борисов с Карташевым отправились на осмотр. Инспектор так и не пришел. Когда Борисов с Карташевым возвратились после осмотра в пассажирское здание, остававшиеся уже успели выпить и закусить. Инспектор сидел, откинувшись на спинку стула, положив руку на спинку другого стула, глаза его посоловели, и он встретил входивших не то шуткой, не то упреком: