Инженеры

– Бунтовщики!

– Не знаю, как в остальном организме, – ответил весело Борисов, – а в желудке у меня так даже целая голодная революция… Как известно, самая ужасная из всех.

– Ну, и пейте водку, – грубо сказал инспектор.

– Водки не пью, а вот есть буду и квасу бы выпил, если есть.

Квасу не было.

– Пошлите к землекопам, – предложил Борисов.

Послали – и принесли.

Инспектор обратился к Карташеву и, показывая на Борисова, сказал:

– С этим господином я вам советую подальше…

– Он благодарит вас за совет, – ответил Борисов, – и просит разрешить ему руководствоваться своими собственными соображениями.

Инспектор налил себе новую рюмку и ответил:

– Вольному воля…

Борисов сел с Карташевым в стороне и, пока не подали обед, закусывая, продолжал делать замечания по поводу своего осмотра. Замечания были дельные, и Карташев, слушая, думал, что Борисов обнаруживает не только большие и теоретические и практические познания, но и большую вдумчивость, способность обобщать вопросы.

Когда Карташев высказал ему это, Борисов ответил:

– Через несколько лет и вы накопите и опыт и знания, так же будете и думать и обобщать. Несомненно, что у инженера поле зрения большее, пожалуй, чем у других специалистов, да, пожалуй, что и в умственном отношении инженеры представляют из себя большую силу. Вероятно, и по своему опыту вы могли прийти к заключению, что в наш институт попали сливки гимназий, – и по способностям, и по энергии пробиваться в первые ряды. Даже недостатки нашей инженерной среды говорят хотя и о больных отчасти, но и способных людях: пьянство, размах разгула, адюльтерство, больное самолюбие, сумасшествия, постоянные самоубийства… Среда, во всяком случае, исключительная, а особенно наша строительная. Если вы по постройке пойдете, – вот всегда такое же напряжение. Калифы на час, на мгновение люди сходятся, сближаются в общей работе и опять расходятся. И все это вокруг одного священного кумира, где все страсти сильнее разгораются.

– Люди гибнут за металл… – приятно и верно пропел Борисов.

– Вот чему человека учит, – уже совсем пьяным голосом отозвался инспектор, – говорю вам, господин Карташев, лучше идите водку пить, потому что из всех погибелей это самая благородная и приятная. Там деньги, женщины, молодость – все изменят, а водка всегда найдется, если даже дойдешь и до Ломаковского…

Инспектор пригнулся и с своей грубой, циничной манерой спросил Карташева:

– Ломаковского знали?

– Нет.

– Наш инженер тех времен, когда наше ведомство еще именовалось министерством публичных работ и общественных зданий. Этот Ломаковский спился и в последнее время просил милостыню, протягивая руку и говоря: «Помогите благородному человеку, которого вчера выгнали из общественных работ, а сегодня из публичных зданий!» И ему всегда давали, и до конца дней своих он был пьян…

Инспектор помолчал, ткнул носом и пробормотал:

– Такой вот и я буду…

Борисов, наклонившись к уху Карташева, шептал:

– В свое время дельный человек был. Написал прекрасную книгу по новому совсем вопросу – сопротивление малоисследованных материалов.

Когда наконец подали обед, инспектор заплетающимся языком, сделав широкий жест, сказал:

– Есть больше не буду, а вот если б минут на двадцать прилечь где-нибудь…

Принесли сена, и инспектора уложили на него в соседней комнате.

– Вот связался, – досадливо проговорил Борисов, – как теперь его повезешь домой? Придется, как тушу, уложить на паровоз и везти напоказ.

Когда инспектор ушел, Сикорский лукаво подмигнул Борисову и, показывая на Карташева, сказал:

– Расспросите-ка вы его, как он за три фунта сала пятьсот рублей заплатил…

И Сикорский весело рассмеялся.

Борисов, выслушав, сказал:

– Что ж тут смешного? Савельев дороже – жизнью заплатил. И, конечно, надо было войти в его положение и заплатить ему по стоимости, а не придерживаться мертвой формальности.

– Не мое ж это, а Полякова достояние.

– Не нанялись же вы у этого Полякова разорять и отправлять на тот свет людей? Наконец, могли бы запросить главную контору, и, я думаю, вы и сами не сомневаетесь, какой ответ через час был бы… И Савельев не спал бы теперь в земле. И как хотите, а на вас и вина в его смерти… – И, слегка заикаясь, Борисов кончил: – И ничего смешного и веселого в этом нет.

К концу обеда инспектор уже вышел и с виду был совершенно трезвым, но угрюмым и молчаливым.

– Ну, что ж, поели, можно и ехать? – спросил Борисов.

– Я готов, – мрачно ответил инспектор.

– На дорожку, ваше превосходительство, – предложил Сикорский.

– Не буду, – отрезал инспектор.

Он сухо, не смотря, едва протянул руку Сикорскому и Карташеву и полез на паровоз.

Борисов шепнул, кивая на инспектора:

– Как вам нравится? Пьян ведь, как стелька, был, а через полчаса – ни в одном глазе, и водой голову не поливал, если не считать рюмочку водки, которую унес с собой…

– И в которую влил несколько капель нашатыря, – сказал Бызов.

– Да, так вот что! А вы меня еще называете опытным инженером, – обратился Борисов к Карташеву, – а я, можно сказать, мальчишка и щенок вот даже перед таким Володенькой, который и не курит и не пьет…

– Ну, ну, полезай, полезай… – толкал Бызов подымавшегося на паровоз Борисова.

– Ну-с, до свиданья, как говорят в наших палестинах, – кивнул Борисов, сидя уже на тендере, когда паровоз тронулся в обратный путь.

Когда паровоз скрылся, Карташев слегка разочарованно сказал Сикорскому:

– Ну, вот и открыли дорогу.