Рэкетиры никому не нужны

Когда человеку достается столько возможностей проявить себя в борьбе с преступностью по дороге на работу, можно себе представить, сколько он делал всего на работе. Руководство это оценило и сделало его начальником уголовного розыска.

Никитин был отличный опер. И стал не менее отвратительным начальником. Он все забывал. Не в состоянии был нормально провести ни одного совещания. Все пытался сделать сам, что похвально, но не эффективно. Ну и самое неприятное, он совершенно не мог молчать при начальстве. От волнения его распирало, и он нес дикую чушь, абсолютно не предусмотренную его полномочиями. Поэтому Евсеев отправил его в отдел. Никто же не знал, что замминистром двигает исключительно ностальгия по уходящей эпохе и разговаривать он особо не собирался. Впрочем, Никитин почти обязательно должен был успеть удивить высокое начальство. Делов-то умеючи.

В рекреации становилось все оживленнее. Прибыли парни из второго отдела МУРа. Отдел по расследованию убийств. Сейчас эти отделы по всей стране на сленге стали «убойные». Это все питерские штучки. Убойный отдел, глухарь вместо висяка. Конечно, когда у кого-нибудь что-нибудь висит, неприятно, зато честно. Поребрик, булка, парадное, греча, кура – все это болота виноваты. Плохо влияют на пешеходов. Тогда в нашей речи был просто второй отдел. Оттуда прибыли мой почти друг Гоша Данилов и его стажер Володя Смирнов. Если честно, Смирнов работал уже год. И стажером не был. Точнее, вообще, по-моему, стажером никогда не был. Но привязалось. Он был хороший парень, но блатной.

Отец не только устроил его работать в отдел по расследованию убийств, что было немного странно для блатного, но и подарил хромированные американские наручники в честь окончания школы милиции. В результате Володя переживал перманентный стресс. С первого дня работы он мечтал применить спецсредство – наручники, – но не знал куда. Пошел бы он работать в ОБНОН, каждый день пристегивал бы наручниками наркодилеров. Ну, через день. Особенно цыган: не пристегнешь – не поговоришь.

А во втором отделе кого пристегивать? По бытовым убийствам местные своими силами справлялись. А по серьезным делам злодея еще найти надо. А когда он найдется, желательно поручить его задержание специально подготовленным людям. На чем Гоша всегда настаивал и не пускал своего стажера на задержания серьезных злодеев, несмотря на активное желание последнего. И не потому, что он блатной, а потому, что просто нефиг. С Гошей мы сразу и крепко подружились. Причина нашей дружбы была одна: и он, и я прочли полностью школьную программу по литературе вместе с литературой, рекомендованной для внеклассного чтения. Нам было что обсудить.

Я пошел в кабинет к Евсееву с тайной надеждой, что у него остались бутерброды с сыром. Евсеев явно отогрелся после кладбища, был чрезвычайно свежим и бодрым.

Это потому, что ему было очень мало надо. Его срубало с количества, от которого просто не может быть никакого постинтоксикационного состояния вследствие злоупотребления. Подполковник Евсеев мог убраться в дым в свободное от службы время, но утром будет руководить вверенной ему криминальной милицией без единой царапины на чисто выбритом лице.

И еще у него был удивительный талант. Он мог убраться с подчиненными. Со всеми перебрататься. Одолжить денег на такси, точнее за него кто-нибудь должен был заплатить. А с утра быть абсолютно начальником. Немало новеньких, поцеловавшись взахлеб с ним вечером, поплатились, решив, что они теперь друзья. Ничего, кроме нескольких лишних дежурств в ближайший месяц, это им не обещало. Евсеев молча брал график и вписывал новых друзей вместо старых сотрудников, которые знали его давно и не напрасно.

Вчера праздновали его подполковника. Две большие звезды Евсеев выпивал вместе с водкой. Выплевывал себе на погоны. Все как надо. Я ничего не видел, заехал на несколько минут. Поздравить. Он был уже почти готов. И поэтому сегодня так понимал мое состояние, думая, что я недостаточно бодр и измучен потому, что злоупотребил за его звезду. Самого Евсеева уже минут через 20 отправили домой на жене, которая предусмотрительно за ним заехала на семейной машине в этот не простой для него вечер.

Я положил на стол ключи от «шестерки». И сказал предельно нежалостливым голосом:

– А нет ли у тебя еще одного бутерброда? С чем-нибудь?

– Бутербродов нет. Чай, кофе хочешь?

– Хочу.

– Сейчас попросим девочек из отдела по несовершеннолетним. У них всегда есть печенье.

– Не надо печенья. Я после сладкого могу слона сожрать.

– Это да. Все детство нас пугали: не ешь сладкого, аппетит пропадет. А он пропадает от сковородки жареной картошки. Потерпи два часа и пойдем обедать в «Узбечку». Город по колено в крови. Видишь, суета какая.

– Вижу. Давай пока кофе. И я готов начинать допрашивать. Есть кого?

– Есть. Труп обнаружен гражданкой Забелиной. А она сообщила уже охраннику. Забелина – это…

– Я помню, кто это. Давай одного охранника.

Евсеев кивнул. Никто не хотел видеть Забелину.

Два ее сына лежали на кладбище рядом, прямо на центральной аллее. Она растила их одна. Возила в секцию бокса, чтобы без отца они могли вырасти мужчинами. Они и выросли. Борзые и храбрые. Стали основными в одной из московских группировок. Их могилы были врублены в асфальт в прошлом году. Старший был мой ровесник – когда его убили, ему было 23 года. А младшему было 21, он погиб через 4 месяца. Их так и похоронили рядышком. Были очень пышные похороны. Я хорошо представляю, как братва подходила к женщине, пацаны солидно произносили слова соболезнования, передавали деньги. Тащили десятками огромные венки. А потом мать осталась одна. Она ходила по району сгорбленная, как столетняя старуха. А было ей сорок пять лет. Но потом что-то с ней произошло. Она выпрямилась, надеюсь, от безумия, походка стала ровной, шаг – четким, движения – резкими.

С открытием кладбища она каждое утро приходила навестить своих сыновей. В любую погоду, в дождь или в снег, каждый день там убиралась. Потом садилась на лавочку и завтракала. Рассыпала остатки хлеба птичкам и шла на выход навстречу первым посетителям. Холодная, прямая, всегда в черном толстом платке.

Сегодня утром она пришла, как всегда, к открытию. Прошла мимо через перекресток, где лежал убитый Рюриков. Совершила свою тихую тризну. А на обратном пути сказала охраннику: «Там лежит». И ушла. Охранник пошел посмотреть и обнаружил тело Рюрикова. Мне совершенно не хотелось ее допрашивать. От одной мысли, что я не увижу в ее глазах безумия, мне становилось не по себе. А искать ее и приглашать на допрос с помощью милиции было каким-то особым кощунством. Да и толку. Нашла и нашла. А вот к охраннику было много вопросов.

В те годы только начиналась эпоха частных охранников в брендированной форме и обязательно с фирменными шевронами. Все охранялось двумя видами бойцов. Пенсионеры в чем попало и пенсионеры в камуфляже. Иногда они были не пенсионеры, но очень похожи на тех, кто всегда пенсионеры. А объекты покруче охраняли милиционеры в свободное от службы время. Но крутых объектов на нашей «земле» не было.

Охранника привел Сева. Это его люди. Каждый уважающий себя и власти ночной сторож на московских кладбищах с удовольствием сотрудничал с местным розыском. Именно – с удовольствием. Я подозреваю, что это было не только в 90-е. Мне кажется, эта трогательная традиция уходила корнями во времена Гиляровского, который не хотел историей о кладбищенских сторожах портить аппетит своим читателям.

Охранник оказался высоким мужиком в поношенной брезентовой штормовке и культовых туристических ботинках. Они на туристическом сленге в Союзе звались «полуторные вибрамы» или «вибрамы ВЦСПС». Для меня так и осталось загадкой, почему они именно ВЦСПС. И какое отношение имеет союз профессиональных союзов к туризму?

К ботинкам у сторожа был нос, как у французского актера, и кадык какого-то невероятного размера, как у двужильного геолога, после экспедиций с участием которого у северных народов рождаются высокие дети с нехарактерной для этих народов мощной алкогольдегидрогеназой.

Я вспомнил охранника. Он стоял при входе на кладбище. Его с остальными сотрудниками держали немного в стороне, чтобы не попался на глаза замминистру.

Сева привел охранника на закланье, переполненный невероятной эмпатией к его судьбе. Он хлопал его по спине, придерживал его за рукав, чтобы охранник чувствовал, что здесь он не одинок в своей судьбе, постоянно улыбался и даже положил ему руки на плечи, когда охранник сел.

– Андрей Николаевич дежурил в эту ночь на кладбище, всегда готов помочь следствию, – это прозвучало даже трогательно. – Да, Андрей Николаевич?

– Если что-то в моих силах, то несомненно, – ценя каждое произнесенное слово, произнес охранник. Я сразу понял, что передо мной, скорее всего, бывший преподаватель и точно нарцисс. Это неплохо. Нам все пороки годятся, лишь бы знать про них.

– Люблю смотреть, когда ты работаешь, – непонятно к чему процитировал Сева, неточно и очень радостно обращаясь ко мне из-за спины охранника. В кабинет вошли Гоша со стажером. И громко уселись рядом с Севой. За спиной у охранника становилось неуютно.

Охранник всем своим видом показывал, как важно для человека иметь высокое мнение о себе в любых обстоятельствах. Другими словами, как важно нести себя высоко, даже если ты алкоголик. Он сидел нога на ногу и несколько томно смотрел в мою сторону. Не на меня. Это лишнее. По направлению. Ожидая, когда все эти люди увидят в нем, прежде всего, неординарную личность и только потом – охранника, который пустил ночью за деньги, причем очень небольшие, скорее всего, две иномарки с бандосами. То, что это было именно так, я практически не сомневался. Был небольшой шанс, что его напоили и он мирно спал в сторожке, когда кончали Рюрикова. Для следствия этот вариант менее интересен. По всей стране тогда спали охранники и медсестры.

– Андрей Николаевич, расскажите, как вы обнаружили труп сегодня ночью?

– Я не хожу обычно ночью по кладбищу, – важно сообщил охранник, – только летом иногда. Очень упорядочивает мысли.

Если бы он видел, как беззвучно смеются опера у него за спиной, то, наверное, мог обидеться. Хотя нет, нарцисса обидеть невозможно.

– Да, это было утром… А ночью ты взял денег и пустил две машины с бандитами, которые застрелили криминального авторитета. А ты в это время сидел в сторожке и бухал. Еще недавно ты был нормальным человеком. Геологом. Преподавал в «Горном». Песни пел у костра про изгиб гитары и дым костра. А теперь допился до такого состояния, что на тебя смотреть противно. И дышишь сейчас на меня свежей алкашкой и перегаром одновременно. И так от тебя воняет уже не один год каждый день. А где-то твоя бывшая жена, твой ребенок уже взрослый. И когда ты сдохнешь от пьянства, жена заплачет обо всей своей жизни, которую ты погубил, а твой взрослый ребенок похоронит тебя и никогда больше не вспомнит, – не сказал я.

– Да, это было утром… Как вы обнаружили труп?

– Я открыл кладбище и запустил нашу постоянную посетительницу. И потом пошел варить кофе. Я день начинаю с кофе. У нас есть конфорка…

Я понял, что сейчас нанесу ему тяжелые увечья, возможно, несовместимые с общественной моралью.

– Андрей Николаевич, давайте к делу…

– Я предположил, что вам нужны подробности, – он был явно разочарован низким уровнем следствия. – Когда наша постоянная посетительница уходила, она ко мне обратилась....

– Скажите, а если бы она не обратилась, вы могли бы самостоятельно обнаружить труп?

Сторож на пару секунд застыл, пытаясь понять, какую выгоду его личному эго несет самостоятельное обнаружение трупа. И понял, что так он, несомненно, выглядит компетентней.

– Безусловно, – с достоинством ответил сторож.

– Вы, Андрей Николаевич, важный свидетель. Давайте начнем сразу с момента обнаружения тела лично вами.

Сторож был крайне удовлетворен своим новым статусом. Он изменил положение и сложил руки на колене верхней ноги. Я решил не давать шанса охраннику говорить. Пока он менял позу и мысленно понижал голос, я все сказал:

– Вы вышли проверить периметр кладбища и обнаружили тело неизвестного мужчины. Вернулись в сторожку и вызвали милицию. Так?

– Да, я бы хотел добавить… – охранник был откровенно расстроен.

– Обязательно. Вы можете пояснить, как две машины смогли ночью въехать на территорию кладбища?