Под гнетом страсти

– Ничего, Александр Михайлович, – тихо возразила она, – теперь Владимиру Николаевичу гораздо лучше, и я вхожу к нему в комнату только тогда, когда он спит.

– Почему только тогда, когда он спит? – удивился Ртищев.

– Графиня Лора говорит, что ему неприятно будет видеть меня у себя в комнате, – с горечью сказала она.

– Неприятно? Как ей не стыдно говорить это? – вспылил Александр Михайлович. – Кто, как не вы, спас его? Сам доктор сказал мне вчера об этом. Никогда, никогда я не поверю, чтобы Владимиру могло быть неприятно ваше присутствие.

– Не говорите этого, Александр Михайлович, это очень возможно, может быть, на этот раз графиня Лора права.

В комнату вошел доктор.

– Ну, что, моя маленькая чародейка, – весело сказал он, пожимая руку Анжелики, – теперь, я думаю, вас можно освободить и полечить немного? Ложитесь-ка отдохнуть, и если будете беречь себя, то через неделю опять будете молодцом.

Анжелика улыбнулась и сказала, что чувствует себя хорошо, но тем не менее послушалась и ушла к себе.

Через неделю она, действительно, поправилась настолько, что снова начала свои занятия. Владимира она не видала две недели и потому, вернувшись в субботу домой, с нетерпением ожидала увидеть его здоровым.

Пройдя в свою любимую голубую гостиную, она села у окна, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь? Через минуту вошла Марья Осиповна и, поцеловав ее, сказала, что они сегодня едут на вечер, но что Владимир останется, так как еще очень слаб.

Анжелика осталась сидеть у окна.

Она слышала, как все уехали, и хотела уже идти в свою комнату, как услышала тихие, неровные шаги, и на пороге показался граф Владимир.

Он похудел и похорошел после болезни.

Увидев Анжелику, он подошел к ней.

– Здравствуйте, Анжелика, – сказал он, садясь против нее и беря ее руку. – Я, право, не знаю, как мне благодарить вас за все то, что вы для меня сделали. Я слышал, как вы были добры ко мне; поверьте, я никогда, никогда не забуду этого, – горячо добавил он, не выпуская ее руки.

– Что вы… Владимир Николаевич… – прошептала растерявшаяся девочка, – это совсем не стоит такой благодарности.

– Как не стоит? Вы спасли меня от смерти и говорите, что это ничего! Вот я, действительно, не стоил, чтобы вы заботились обо мне; я дразнил и мучил вас. Простите ли вы меня, Анжелика? – спросил он и, прежде чем она успела опомниться, прижал ее маленькую ручку к своим губам.

Эта неожиданная ласка чуть не свела ее с ума. Она вспыхнула, потом побледнела и, залившись горькими слезами, вскочила и выбежала из комнаты. Он пошел за ней и застал ее в турецкой комнате.

– Анжелика, что с вами? – испуганно спрашивал он, нагибаясь к лежавшей в кресле девочке. – Я испугал вас? Полноте, голубчик, успокойтесь.

Она встала, хотела выйти, но зашаталась и чуть не упала, если бы он не подхватил ее.

– Анжелика… – растерянно прошептал он, смотря на ее побледневшее, с закрытыми глазами лицо.

Она открыла глаза и взглянула на него.

– Что вы… – начал он и внезапно остановился, любуясь чудным блеском ее глаз и непонятным светом, озарившим ее лицо под влиянием зародившегося нового чувства.

XVIII. На сцену

Прошло еще около года. Был холодный сентябрьский день. В доме Ладомирских был праздник – рождение их дочери, которой исполнилось 23 года.

С двух часов начали съезжаться поздравители. Лора, в зеленом шелковом платье, цвет которого очень шел к ее глазам и волосам, сидела в гостиной и принимала гостей.

Анжелика была в пансионе.

В числе поздравляющих был и Александр Ртищев. Он сидел у окна и вполголоса разговаривал с Владимиром.

К ним подошел Раковицкий.

– Послушай, Володя, неужели правда, что ты уезжаешь за границу? – спросил он.

– Да, уезжаю. Доктор уверил отца, что мне это после болезни необходимо. Кроме того, отец давно хотел, чтобы я поехал за границу и заехал в Париж, к моему двоюродному дяде, которого он любит как родного брата. Теперь случай представился, я выхожу в отставку и еду.

– Надолго?

– На два года.

– Как хороша твоя сестра, Володя, – продолжал Дмитрий Петрович. – Посмотри на князя Вельского, он совсем теряет голову.

Владимир с усмешкой посмотрел на сестру и на ее обожателя.

Около Лоры сидел высокий, стройный брюнет, с замечательно красивой, но несколько самоуверенной и дерзкой физиономией.

– Не нравится он мне что-то, – сказал Владимир, – кажется, порядочный фатишка.

– Как здоровье Анжелики Сигизмундовны? – спросил Ртищев.

– Ничего, кажется, здорова. Только не знаю, что с ней сделалось за последнее время.

– А что?

– Она положительно избегает меня. Странное создание, ее никто никогда не поймет, – пожал плечами Владимир.

– Напротив, я стал ее отлично понимать последнее время, – сказал Александр Михайлович, – только я теперь ее давно не видал, так что не мог заметить перемены. Что у нас сегодня? Пятница. Завтра я ее увижу и скажу тебе, что с ней.

– Ого, Саша, – засмеялся Раковицкий, – ты, кажется, хорошо изучил натуру маленькой смуглянки. Ты можешь теперь перевоспитать ее по-своему и приготовить себе сносную жену.

– Что за глупости, Дмитрий; я для нее буду всегда другом и ничем другим.

На другой день, после обеда, Ртищев зашел к Ладомирским и нашел Анжелику сидящей перед роялем. Она не играла, а сидела неподвижно, устремив глаза в одну точку.

Увидев Ртищева, она встала и пошла к нему навстречу.

– О чем вы так сосредоточенно думали? – шутливо спросил он.

– О чем? О своем голосе. Вы знаете, что наш учитель пения был у Николая Николаевича и уговорил его отдать меня в консерваторию. Вчера я была там, и профессор, слушавший меня, сказал, что у меня редкий голос, так что у меня есть надежда петь когда-нибудь, как моя мать…

Голос ее прервался, но через минуту она продолжала:

– Тогда я поступлю на сцену.