Под гнетом страсти

– Очень. Она наследовала талант и красоту своей матери. Вы недоверчиво смотрите на меня, Дмитрий Петрович, – засмеялась графиня, – но уверяю вас: Анжелика не только что красива, – она прекрасна, этого нельзя у нее отнять. Впрочем, вы сами увидите: она должна скоро вернуться с прогулки. Графиня взглянула на часы.

– ? propos[4 - Кстати (франц.).], – начала она снова, – не писал ли вам Владимир? Он, кажется, хочет явиться как снег на голову, а потому и не пишет ничего, когда думает приехать.

– Да и мы в положительном на этот счет неведении, – сказал Александр Михайлович. – Вероятно, он вернется не раньше как через две недели. Когда назначена его свадьба?

– На будущую осень. Траур по ее отцу раньше не кончится. Она приедет вместе с ним и будет жить у нас, так как осталась круглой сиротой.

– Вот и Анжелика, – добавила Марья Осиповна, – я слышу ее голос.

Молодые люди с нетерпением глядели на дверь.

Через минуту она отворилась и на пороге появилась стройная молодая девушка.

Неужели это Анжелика – эта маленькая, некрасивая девочка?

Ничто не напоминало прежней чернушки в этом грациозном, прелестном создании.

Среднего роста, с маленькой головкой, покрытой роскошными черными волосами, с классически правильными чертами лица, Анжелика производила чарующее впечатление. Все переменилось в ней: желтый цвет кожи исчез, хотя лицо было матовое, смуглое, с нежным, то вспыхивающим, то пропадающим румянцем; даже выражение чудных глаз стало другое: неуверенность и упрямство заменились твердым взглядом, в котором светились энергия и уверенность в себе.

Гранатовое кашемировое платье очень шло к ее, с южным оттенком, лицу.

Каждое ее движение было полно бессознательной грации и изящества. Она была неотразима, чудно хороша, и это сказали себе оба товарища, с немым восторгом смотря на нее.

Анжелика прочла в их глазах произведенное ею впечатление, и легкая улыбка скользнула по ее красным, полным губкам, открыв два ряда жемчужных зубов. Она подошла к ним и протянула свои маленькие, изящные руки.

– Как давно, давно мы не видались, – мягким грудным голосом сказала она, – мне кажется, что десять лет прошло с тех пор.

Один за другим пожимая ее руку и не спуская с нее глаз, Ртищев и Раковицкий засыпали ее вопросами о прошедших двух годах.

Марья Осиповна, извинившись, удалилась в свою комнату.

– Я не верю, чтобы вы жили в Риме, – говорил Дмитрий Петрович, – мне кажется, что вы были в какой-то волшебной стране, которая превратила вас в фею.

Анжелика снова улыбнулась.

– Не говорите мне комплиментов, – сказала она, – я не люблю их, да и не привыкла к ним, так как нигде не бываю.

– Это не комплимент, Анжелика Сигизмундовна, это сущая правда, вы…

– Оставим мою наружность, – уже серьезно сказала она, – будем говорить о другом. – Где вы были все время, Александр Михайлович? Я слышала, что вас не было в Варшаве.

– Я был… на Кавказе, иначе бы непременно побывал у вас в Риме. Скажите, как вы проводите время? Веселитесь?

– Веселюсь, но иначе, чем, может быть, вы думаете. Я не бываю ни на одном вечере, которые посещает Лора.

– Неужели вы до сих пор не любите общества?

– О нет, этого я не могу сказать. Меня просто не занимают танцы, хотя, по желанию Марьи Осиповны, я довольно долго брала уроки, чтобы научиться танцевать; но мне кажется, что труды моего учителя пропали даром, – с улыбкой добавила она.

Анжелика говорила просто и непринужденно – прежней застенчивости не осталось и следа.

– Но что же вы делаете все время? – спросил заинтересованный Раковицкий. – Не все же занимаетесь музыкой?

– Конечно, нет, хотя большую часть времени провожу за роялем. Я много читаю одна и с Николаем Николаевичем. Это чтение принесло мне более пользы, чем мои прежние занятия.

– Извините за нескромный вопрос: вы все в таких же отношениях с Элеонорой Николаевной, как и два года тому назад? – спросил Александр Михайлович.

Анжелика засмеялась.

– Нельзя сказать, чтобы мы были с ней дружны, – сказала она, – но по крайней мере не ссоримся. Лора и я одинаково избегаем этого. Предметом наших настоящих столкновений служит мое желание поступить на сцену.

– Ну, это едва ли будет! – воскликнул Дмитрий Петрович. – Прежде чем вы соберетесь, Анжелика Сигизмундовна, вы будете замужем.

Тень прошла по ее лицу.

– Я думаю, что мое замужество зависит только от меня, – несколько резко ответила она, – а у меня нет ни малейшей охоты выходить замуж.

– Полноте, Анжелика Сигизмундовна, я хотел только сказать, что… что если бы вы захотели, то это было бы так, – сконфуженно оправдывался Раковицкий.

Веселое выражение исчезло с лица Анжелики. Она больше не улыбалась и заговорила о варшавских знакомых.

Говорил с ней почти один Раковицкий.

Александр Михайлович больше молчал и наблюдал удивительную перемену, происшедшую в его бывшей приятельнице.

«Захочет ли она, чтобы все было по-прежнему? – мелькало у него в голове. – Конечно, нет, ей теперь не нужно ни утешений, ни советов. Она сама за себя постоит».

– Спойте что-нибудь, Анжелика Сигизмундовна, – вдруг сказал он.

– Сейчас не могу. Когда нет охоты, я пою нехорошо, «безжизненно», как говорит мой профессор.

– Барышня, их сиятельство просит вас на минуту, – проговорила горничная, появляясь на пороге.

– Извините, я сейчас вернусь, – и с этими словами Анжелика вышла.

Несколько минут молодые люди молчали. Первый отозвался Раковицкий.

– Видел ли ты что-нибудь подобное, Саша?

– Действительно, она бесподобна; я никогда не встречал такой девушки.

– А я никогда не думал, что из нее выйдет такая прелесть, – продолжал Дмитрий Петрович. – Помнишь, мы спорили и ты говорил, что она будет хорошенькая?

– Мы оба ошиблись, потому что она не хорошенькая, а красавица.

Он замолчал, потому что Анжелика вернулась. Они поболтали еще с полчаса и ушли, обещав прийти в воскресенье.

Проводив их, молодая девушка ушла к себе и села писать письмо к подруге. Вот что написала она: