Пока она искала книгу, он опомнился и сказал:
– Елен хочет ехать кататься на тройках по первой пороше. При ее здоровье я не могу этого позволить…
– Напрасно вы даете мне объяснения, – сухо перебила она его, – я совершенно удовлетворена вашим ответом: «ничего».
С этими словами она удалилась. «Гордая девушка», – подумал граф, смотря ей вслед. Он отправился к невесте, заговорил с ней, но она дулась и отворачивалась от него.
– Да вразумите ее хоть вы, maman, – обратился Владимир к сидевшей тут же Марье Осиповне, – ведь это верная смерть.
– Ну, до этого еще далеко, снег и не думает выпадать, – уклонилась графиня, не желая раздражать ни того, ни другую. – Как вам понравилась опера? A pro pos, Лора, когда выступит Анжелика в первый раз?
Владимир быстро обернулся к сестре.
– Как? Она… она будет петь на сцене?
– Да. А ты думал, что она на это не способна? – иронически заметила Лора.
– Но, maman, этого нельзя дозволить. Девушка из порядочного дома выступит на подмостках! – возмутился молодой граф.
– Да, вот поди, поговори с ней; никого не слушает, – покачала головой графиня, – была упрямицей и осталась.
– Я это сейчас и сделаю, – решительно произнес о и отправился разыскивать Анжелику.
Он нашел ее стоящей в зале у рояля и перебирающей ноты.
– Анжелика, неужели вы серьезно решили поступить на сцену?
«Что ему за дело? – подумала она. – Не все ли ему равно, где я буду?». – И холодно ответила:
– Да, серьезно!
– Зачем вам? Разве вы не можете давать концерты, петь в домашнем кругу? Разве этого мало?
Анжелика подняла голову и прямо посмотрела на него.
– Что вам-то за дело? – медленно, ледяным тоном произнесла она. – Мое будущее зависит от меня и… ни от кого больше. А зачем это мне? Отчета в моих действиях отдавать я никому не обязана.
– Как вам угодно, если вы не хотите слушать совета друзей, – сухо заметил он, уязвленный ее словами.
– Друзей?! – горько усмехнулась она. – Где они, эти мои друзья?
– Вы отрицаете, что я… – начал он.
Она резко рассмеялась.
– Оставим это. Я хочу петь.
Она села за рояль, начала нервно брать аккорды, взяла первую ноту, оборвалась и глухо, отчаянно зарыдала, прислонив голову к пюпитру.
Точно ножом резануло по сердцу Владимира.
– Анжелика… что с вами? – прошептал он, вспоминая такую же сцену в ее детстве.
Но на этот раз она не упала беспомощно на его руки, а сейчас же затихла и, подняв на него свои чудные, полные слез глаза, спокойно, с едва заметною дрожью в голосе сказала:
– Ничего, это нервное. Сейчас пройдет. Оставьте меня одну, пожалуйста.
Он ушел, и она с отчаяньем думала: «Господи, как я люблю его; даже сил не хватает притворяться спокойной! Глупая, думала, что все пройдет, а между тем, что приходится выносить теперь! Умереть – со смертью все кончится».
Она испугалась этой мысли, пошла в свою комнату, оделась и уехала к Горловой.
С этого дня Анжелика начала замечать, что Владимир стал избегать ее, говорил с ней таким холодным тоном, что Марья Осиповна заметила ему это. С Елен он обращался ласково и почти не отходил от нее.
Бедная Анжелика страшно страдала. Она ненавидела Елен всеми силами души. Не спала целые ночи, стонала, металась, доходила до бреда.
Это отозвалось на ее здоровье.
Она похудела, и выражение страдания не покидало ее лица. Улыбка и смех пропали. Нервы были в высшей степени напряжены. Анжелика презирала себя за эту слабость и боролась с ней, насколько могла.
Она страдала не одна.
Александр Михайлович Ртищев, бывая у них довольно часто, до безумия влюбился в свою бывшую приятельницу.
Она по-прежнему доверчиво относилась к нему и своим мягким обращением подавала ему надежды.
С односторонней проницательностью и слепотой влюбленных он видел, что она что-то имеет на душе, и надеялся, что это «что-то» было начало любви к нему.
Это казалось ему слишком большим счастьем, и он боялся поверить, мучился сомнениями и вместе с тем старался всеми силами скрыть от всех, и в особенности от нее, свое, день ото дня увеличивающееся чувство.
XXIII. На горах
Наступила зима, со своими балами и другими удовольствиями.
После долгих капризов, просьб и истерик Елен добилась, наконец, согласия Владимира на катанье с гор.
Она была в восторге.
Когда же все общество, собравшееся у Ладомирских, высыпало на улицу и с шумом и смехом усаживалось в тройки, Анжелика стояла на лестнице и колебалась: не вернуться ли ей назад?
Вся душа ее была измучена. Последнюю неделю Елен почти все время висела на шее Владимира, будучи счастливой его позволением. Анжелика переносила все муки ревности, и радостное оживление молодежи страшным диссонансом отзывалось в ее душе.
«Но нет, надо ехать! Что скажут все, если она останется?» – и, запахнувшись в ротонду, она сошла вниз и села в тройку с Раковицким, Елен и Ртищевым.
Веселый Дмитрий Петрович чрезвычайно нравился Елен, и она без умолку болтала и хохотала с ним.
Какая-то странная апатия овладела Анжеликой.
– Что с вами, Анжелика Сигизмундовна? – спросил Александр Михайлович, пораженный ее безжизненным взглядом.