Под гнетом страсти

– Это хорошо! – заметил князь и перешел к отдаче приказаний по осуществлению задуманного им нового плана.

Степан почтительно и внимательно выслушал Сергея Сергеевича и не сразу выговорил свое стереотипное «слушаю-с» – единственный ответ, до сих пор слышанный Облонским от своего неизменного наперсника, «человека на все руки», на все отдаваемые ему приказания.

Видимо, важность поручения заставила задуматься даже оборотистого камердинера.

Несколько минут длилось молчание. Князь сидел диване и щелкал ногтями, что у него служило признаком нетерпения.

Погруженный в размышление, Степан стоял перед ним.

– Это можно-с, ваше сиятельство, – наконец проговорил он. – Есть у меня здесь один человек, он служит в духовной консистории и все эти порядки знает. Я ему только скажу, конечно, что бумаги невесты и жениха в порядке, но необходимо повенчать без огласки в несколько дней…

– Послезавтра, – нетерпеливо вставил Облонский.

– Слушаю-с!

– Свидетели при браке могут быть он да двое из его товарищей. Ни он, ни они никогда и в глаза не видали ни ваше сиятельство, ни Владимира Геннадиевича.

– Это отлично! – воскликнул Сергей Сергеевич. – Да ты-то откуда его знаешь? Согласится ли он на это?

В голосе князя появились ноты беспокойства.

– Не извольте сомневаться, он маленький чиновник, жалованье получает грошовое, доходишки по его месту тоже не Бог весть какие, и притом он мне свой человек – родственник.

– Родственник? – вопросительно поглядел на Степана Облонский.

– Так точно-с, ваше сиятельство, он женат на моей сестре, – не без оттенка гордости проговорил камердинер.

– Так действуй и денег не жалей! – радостно воскликнул князь, вставая.

– Слушаю-с! – отвечал Степан и удалился.

Облонский остался один и стал задумчиво ходить по комнате.

Составленный им так быстро план, при всестороннем его рассмотрении, казался ему весьма удачным. Добиться от Ирены той «не бессознательной взаимности», без которой он чувствовал, что не будет в состоянии обладать ею, и без которой, наконец, обладание этим чистым, наивным существом, если бы оно было возможным, представлялось ему не только лишенным всякой прелести и наслаждения, но просто омерзительным, можно было только исподволь, в продолжение более или менее долгого времени. В России, не рискуя оглаской, ежедневно возможным скандалом со стороны ее матери, женщины, прошедшей тюрьму и, видимо, способной на все, оставаться долго было нельзя.

Князь вспомнил метрическое свидетельство Ирены, лежавшее у него в кармане.

Увезти молодую девушку за границу без паспорта было также затруднительно, почти невозможно.

Жениться ему самому, ему – князю Облонскому – на незаконной дочери кокотки, родившейся в остроге!

Князь презрительно повел плечами. Он ни на секунду не мог остановиться на этой мысли.

Придуманный же им способ давал возможность получения заграничного паспорта Ирене Владимировне Перелешиной по просьбе ее мужа. Для Сергея Сергеевича, имевшего в Москве сильные связи, это было делом нескольких часов.

Кроме этого, Рена, вступив, по ее мнению, в брак с ним, Облонским, сделается тотчас же покорной женой и не испугается, как вчера, его ласк.

При воспоминании об инциденте, случившемся накануне, вся кровь бросилась в голову князя, он нахмурил брови, и лишь надежда на скорое исполнение его страстного каприза вновь озарила его лицо довольной улыбкой.

«Она будет моей, будет сознательно, а после можно будет даже покаяться ей во всем, – она простит, ведь она же женщина! Когда же надоест, обеспечить ее и ввести в тот же полусвет, где ныне царит ее мать. Она будет ее достойной преемницей в годы полного развития женской красоты».

Этой «чудной» мыслью заключил князь Облонский свои сладкие думы.

Пройдя в отделение Ирены, он застал ее всю в слезах.

– Что с тобою, моя ненаглядная? – спросил князь, целуя ее руку и садясь с нею рядом на диване.

Молодая девушка порывисто, прерывая свою речь всхлипыванием, рассказала ему, что Марфуша, посланная от няни Ядвиги, сообщила ей между прочим, что ее мать, может быть, и не приедет в Москву совсем, а проедет прямо за границу, где и встретится с ними.

– Когда же я увижу ее, когда увижу? – зарыдала Рена.

– Я не понимаю, о чем ты плачешь, – начал князь.

– Я и сама измучилась, ваше сиятельство, уговаривая Ирену Владимировну, они было утешились, занялись завтраком и потом конфетами, а тут, незадолго перед приходом вашего сиятельства, опять плакать принялись, – вставила бывшая в комнате Феня.

Облонский молча, но выразительно посмотрел на нее. Феня быстро догадалась и вышла.

– Повторяю, – начал снова он, – я не понимаю, о чем ты плачешь? Разве прежде ты так часто видела свою мать?

– Нет! – сквозь слезы ответила Ирена.

– То-то и есть. Если когда ты была одна с няней, когда около тебя не было человека, который на днях будет твоим мужем, она вследствие своих дел, для твоей же пользы, не виделась с тобой по нескольку месяцев, то теперь, когда она знает, что около тебя я, ей менее всего нужно о тебе беспокоиться… Ведь ты сама знаешь, какие у нее запутанные дела.

– Да, – прошептала Ирена.

– Эти-то дела, как передала мне г-жа Дюгамель, у которой я был сегодня и которая передала мне, по поручению твоей матери, твои бумаги, мешают Анжелике Сигизмундовне приехать на нашу свадьбу, которая будет послезавтра…

– Свадьбу… послезавтра… без мамы… – уставилась на него она, перестав плакать.

– Да, послезавтра… это также воля твоей матери, чтобы мы обвенчались скорее и без огласки. Выход твой в замужество за меня, человека с громким именем и очень богатого, может вредно отразиться на близком окончании ее дел. Приезд же на твою свадьбу породит непременно толки и совершенно нежелательную и несвоевременную огласку нашего брака. Поверь мне, что Анжелика Сигизмундовна знает, что она делает, а делает она только то, что клонится к твоей пользе, – докторальным тоном закончил князь.

– Мне это самое всегда говорила и няня… – чуть слышно пролепетала она.

– Конечно, я не хочу вести тебя со мной под венец насильно, если ты раздумала и не хочешь, то напиши своей матери – она приедет за тобой сюда или пришлет твою няньку…

– Нет, нет, как не хочу, я хочу, хочу!.. – она стремительно обвила руками его шею и поцеловала в губы.

Он едва удержался, чтобы снова не сжать ее в своих объятиях.

– В таком случае напиши своей матери, что князь и княгиня Облонские будут ожидать ее в Венеции.

– Ах, это там, где вместо улиц все каналы! – уже совсем радостно воскликнула Ирена.

– Да, – улыбнулся он.

– Я могу написать сейчас?

– Успеешь после обеда. Письмо отдашь мне. Я сделаю на нем приписку Анжелике Сигизмундовне и завтра утром отправлю на почту.