В действующей армии

Трудно дышать в раскалённом воздухе.

Кругом поля скошенного гаоляна, вдали, совсем вдали горы, порой возвышающиеся прямо отвесными скалами.

Нельзя себе даже представить, что можно взобраться человеку на такую гору, а между тем наши солдатики ещё так недавно взбирались на них.

Палаток нет, виднеется только одна зелёного цвета под цвет травы.

Ружья сложены пирамидами, солдаты расположились на земле кучками.

Затишье.

Неприятель сравнительно далеко, из части посланы разъезды для разведки о его позициях.

Пока эти разъезды не возвращались.

Солдатики отдыхают.

Шинели и амуниция сброшены, иные сняли и пояса, но жара даёт себя знать: пот льётся градом с загорелых лиц, смочил усы, бороды, рубахи прилипли к телу и, как говорится, «хоть выжми».

Это не мешает, однако, в некоторых группах «чаёвничать», т. е. пить из жестяных кружек чай, заваренный обыкновенно в большом жестяном, а иногда и медном походном чайнике, закусывая чёрным, а порой и пшеничным хлебом.

Иные лежат на земле и смотрят в высь, в небо, следя за летающими птицами неизвестного в России оперения и неизвестного названия.

– Глянь, большая, да красноглазая, не ворона, кажись, а смахивает…

На полях то и дело мелькают человеческие фигуры.

– Гляди, гляди, кажись, он…

Под «он» подразумевается японец…

– Дурья голова, «он», откуда ему взяться, наш это, видишь, наш вытянулся… Ведь от начальства был приказ на сторожевых постах лежать, а он, на поди, во весь рост… Достанется малому…

– Тоже и лежать сласть-то небольшая… – слышится молодой голос.

– Приказано, так и лежи, умри, да лежи… – степенно говорит, видимо, бывалый солдатик уже в летах. – «Он» вот всё лежит, от земли-то и не видать его…

– Махонький, потому и не видать…

– Поскорей бы на него… Нанизал бы на штык штук пять, ровно чернослив…

– И впрямь чернослив, черномазый… – слышится добродушный смех, совсем не гармонирующий с выраженным желанием нанизать врага на штык…

– А это не «он», братцы? – указывают даже приподнявшиеся с земли солдаты на несколько фигурок, появившихся на горизонте.

– Китайцы, с косами… Впервой я их всё издали за девок принимал, прости Господи, – замечает всё тот же бывалый солдатик.

– А есть и стриженые…

– Попы это ихние, бонзы…

– Намедни есаул сказывал, есть и японцы…

– А кто их разберёт…

– Разобрать бы надоть, а японца и приколоть… – говорит молодой солдатик.

– Начальство разбирает, надо только предоставить…

– Эх, кабы попался мне… Душеньку бы я отвёл…

Вот в одной группе солдат читает письмо с родины, пришедшее по «летучке», т. е. по летучей полевой почте, состоящей из казаков.

Собрались всё земляки.

Письмо пришло одному, но радость общая.

В нём нет ничего, кроме мелочей крестьянского обихода, да поклонов от многочисленных родственников и соседей, – этими поклонами заняты три четверти письма – но в них-то вся и суть.

Имя соседа или родственника вызывает воспоминания не только того, кому адресовано письмо, но и всех земляков.

«А дядя Парфён шлёт тебе нижайший поклон», – читает солдат.

– Дядя Парфён!.. – слышится радостное восклицание.

– Жив старый!

– Ногу ему надысь телегой пришибло…

И восстают перед солдатиками картины их родины.

За кучкой, окружившей чтеца и счастливца, получившего весточку с родины, сидят и прислушиваются несколько солдатиков с грустными лицами.

Им ничего не говорят доносящиеся до их слуха имена.

Они из других мест.

И никто из них не получил письма.

С завистью смотрят они на переживающих родные воспоминания.

Но вот наступает время обеда.

Задымились походные кухни.

Подаётся сигнал к обеду.

Солдатики бегут за котелками, вынуты из за голенища или из за пазухи ложки.