– Нет, денег он не возьмет… – печально покачала она головой.
– Чего же ему надо?
– Чего? Ему надо мучить меня… отравлять мою жизнь… Он, вероятно, узнал теперь, что я счастлива и довольна, вот он и едет, чтобы все испортить, чтобы сделать меня снова несчастной.
– Ну, это ему не придется, Муся… Положись на меня и будь спокойна.
– Но что же ты можешь сделать… Он муж, а ты…
Она горько усмехнулась.
– Я ему покажу «муж»… Я его так проучу, что он позабудет, как отворяется наша дверь и на какой улице мы живем… Пусть только явится, – горячился Николай Герасимович.
– Это скандал!.. – вздохнула Строева.
– Скандал, так скандал, но до тебя я его не допущу, пока жив, можешь быть спокойна.
Скандал действительно произошел.
Спустя полторы недели после получения Маргаритой Николаевной письма от мужа, в их общей с Савиным квартире раздался резкий звонок.
Был двенадцатый час утра, и Николай Герасимович сидел у себя в кабинете.
– Там господин Строев просят доложить барыне… Я сказал, что они почивают, требует, чтобы разбудили, кричит… – доложил вошедший испуганный лакей.
Вся кровь бросилась в голову Николая Герасимовича.
– Где он?
– В зале.
Савин быстро вышел из кабинета и застал посетителя уже входившего из залы в гостиную.
Это был низенького роста толстенький человечек, с опухшим, видимо от беспрерывного пьянства, лицом, всклокоченными черными с сильной проседью вьющимися волосами, седым, давно не бритым подбородком и торчащими в разные стороны щетинистыми усами.
Одет он был в изрядно потертый репсовый сюртук, в петлице которого была орденская ленточка, и темно-серые брюки с сильно обитыми низками, лежавшими на порыжелых, стоптанных сапогах.
В руках он держал барашковую вытертую шапку.
Он был и теперь очень сильно выпивший и посоловелыми, заплывшими маленькими глазами, в которых светилось какое-то странное насмешливое добродушие, глядел на Николая Герасимовича.
«И этот оборванец – ее муж… – мелькнуло в голове последнего. – Он обладал ею и, конечно, прибыл сюда, чтобы предъявить ка нее свои права».
Ревнивая злоба чуть не задушила его.
Маленький человечек еще более подлил масла в огонь.
– Честь имею представиться… – заговорил он заплетающимся языком, – отставной капитан и георгиевский кавалер Эразм Эразмович Строев, законный супруг живущей в этой квартире Маргариты Николаевны Строевой… Хорош-с?.. – вопросительно насмешливым тоном добавил он. – С кем имею честь?
– Это все равно… – задыхаясь от злобы, отвечал Савин. – Что вам угодно?
– Хе, хе, хе… Все равно… Это действительно все равно, какой мужчина живет в одной квартире с моей супругой… Это действительно все равно… Только, по-человечески, вас жаль… Попали вы в логовище пантеры… Я-то не боюсь, я укротитель.
– Довольно болтать вздор, я вас спрашиваю, что вам угодно?
– Что угодно? Это уж я, государь мой, скажу своей супруге… Вот что-с… Повидать мне ее надо… кралю-то эту красоты неописанной.
– Если вам надо видеть Маргариту Николаевну, то можете уйти, с чем пришли… Вы ее не увидите…
– Это как же понимать прикажете?.. Вы кто же ей приходитесь? Сожитель? А я муж, законный муж, ну, значит, и брысь.
– Что-о-о… – заревел вне себя от гнева Савин… – Говорю тебе, убирайся вон сейчас же, или я тебя вышвырну!
– Чтоб я ушел!.. Это атанде… Я в своем праве, я к супруге, за меня закон.
Он совершенно неожиданно для Николая Герасимовича поспешил сесть в кресло.
– Подождем, пока изволят проснуться.
– Так ты честью уйти не хочешь?.. Хорошо, – подскочил к нему Савин и, схватив за шиворот, приподнял с кресла и понес через гостиную и залу в переднюю.
Эразм Эразмович барахтался и руками и ногами, но Николай Герасимович, обладавший, особенно в припадках гнева, колоссальной силой, нес его на весу и так, видимо, затянул ему ворот рубашки, что и без того красное лицо Строева сделалось сине-багровым.
Отворив дверь на парадную лестницу, Савин выпустил отставного капитана и пинком ноги сбросил его с лестницы.
Эразм Эразмович покатился вниз, колотясь головой о ступени.
– Караул, убили! – раздались его крики по всей лестнице.
Два каких-то господина, поднимавшиеся в это время по лестнице, бросились на помощь к кричавшему Строеву; явился швейцар.
– Это я спровадил этого нахала! – крикнул последнему Николай Герасимович. – Если он вздумает явиться второй раз – не пускай, не то совсем убью.
Он вернулся в квартиру и запер дверь.
Возвратившись в кабинет и несколько успокоившись, Савин позвонил.
Явился лакей.
Он улыбался во весь рот.
– Маргарита Николаевна не должна знать, что этот господин был здесь… Слышишь, Петр?
– Слушаю-с… А на отличку вы его попотчивали, Николай Герасимович… Вся голова разбита и рыло в крови.
– А почему ты знаешь?
– Дворник прибегал на кухню, сказал. К мировому жалиться идти грозился. Имена и фамилии записал швейцара и двух господ, которые видели, как он по лестнице ступени считал. Умора-с.