Наши за границей

– Hier ist Dirschau, Madame… Stadt Dirschau…

Глафира Семёновна начала соображать и вспыхнула.

– Как Диршау? Какой штат Диршау?! – воскликнула она. – Берлин!

– Nein, Madame.

Кёльнер снял со стены карту гостиницы, поднёс к Глафире Семёновне и указал на заголовок, где было напечатано по-немецки: «Hotel de Berlin in Dirschau». Читать по-немецки Глафира Семёновна умела, она прочла и вскрикнула:

– Николай Иваныч! Да знаешь ли ты, что мы приехали не в Берлин, а в какой-то город Диршау?

– Да что ты… Неужели?.. – пробормотал Николай Иванович, разинул рот от удивления и стал скоблить затылок.

Третья попытка

– Ну что ж это такое! Ведь уж это совсем из рук вон! Ведь это ни на что не похоже! – сердилась Глафира Семёновна, всплескивая руками и бегая по комнате. – Вот уж сколько времени едем в Берлин, колесим, колесим и всё в него попасть не можем. Второй раз не в то место попадаем. Диршау… Какой это такой Диршау? Где он? – остановилась она в вопросительной позе перед Николаем Ивановичем.

Тот по-прежнему сидел, досадливо кряхтел и чесал затылок.

– Николай Иваныч, я тебя спрашиваю! Что ты идолом-то сидишь?! Где это такой Диршау? В какой он такой местности? Может быть, мы опять не по той железной дороге поехали?

– Да почём же я-то знаю, матушка! – отвечал муж.

– Однако ты всё-таки в Коммерческом училище учился.

– Всего только полтора года пробыл, да и то там всей моей науки только и было, что я на клиросе дискантом пел, да в классе в стальные перья играл. A ты вот четыре года в пансионе у мадамы по стульям елозила, да и то ничего не знаешь.

– Наша наука была дамская: мы танцевать учились, да кошельки бисерные вязать и поздравления в Рождество, в день ангела папеньки и маменьки писать; так откуда же мне о каком-то Диршау знать! Справься же, наконец, как нам отсюда в Берлин попасть! Наверное, мы в какое-нибудь немецкое захолустье заехали, потому что здесь в гостинице даже самовара нет.

– Как я справлюсь? Как?.. Начнёшь справляться – и опять перепутаешься. Ведь я ехал за границу, так на тебя понадеялся. Ты стрекотала, как сорока, что и по-французски, и по-немецки в пансионе училась.

– И в самом деле училась, да что же поделаешь, ежели все слова перезабыла. Рассчитываемся же скорее здесь, в гостинице, и пойдём на железную дорогу, чтоб в Берлин ехать. С какой стати нам здесь-то сидеть?

– Я в Берлин не поеду, ни за что не поеду! Чтоб ей сдохнуть, этой Неметчине! Провались она совсем! Прямо в Париж. Так и будем спрашивать, где тут дорога в Париж.

– A багаж-то наш? A чемоданы-то наши? A саквояжи с подушками? Ведь они в Берлин поехали, так надо же за ними заехать. Ведь у нас все вещи там, мне даже сморкнуться не во что.

– Ах, чёрт возьми! Вот закуска-то! – схватился Николай Иванович за голову. – Ну, переплёт! Господи Боже мой, да скоро ли же кончатся все эти немецкие мучения! Я уверен, что во французской земле лучше и там люди по-человечески живут. A всё-таки надо ехать в Берлин, – сказал он и прибавил: – Ну, вот что… До Берлина мы только доедем, возьмём там на станции наш багаж и сейчас же в Париж. Согласна?

– Да как же не согласна-то! Мы только едем по Неметчине и нигде в ней настоящим манером не останавливаемся, a уж и то она мне успела надоесть хуже горькой редьки. Скорей в Париж, скорей! По-французски я всё-таки лучше знаю.

– Может быть, тоже только «пермете муа сортир» говоришь? Так эти-то слова и я знаю.

– Что ты, что ты… У нас в пансионе даже гувернантка была француженка. Она не из настоящих француженок, но всё-таки всегда с нами по-французски говорила.

Николай Иванович позвонил кёльнеру.

– Сколько гольд за всё происшествие? Ви филь? – спросил он, указывая на комнату и на сервировку чая. – Мы едем в Берлин. Скорей счёт.

Кёльнер побежал за счётом и принёс его. Николай Иванович подал золотой. Ему сдали сдачи.

– Сколько взяли? – спрашивала Глафира Семёновна мужа.

– Да кто ж их знает! Разве у них разберёшь? Сколько хотели, столько и взяли. Вон счёт-то, бери его с собой. В вагоне на досуге разберёшь, ежели сможешь. Скорей, Глафира Семёновна! Скорей! Надевай пальто и идём.

Супруги оделись и вышли из комнаты. Кёльнер стоял и ждал подачки на чай.

– Дай ему два-три гривенника. Видишь, он на чай ждёт, – сказала Глафира Семёновна.

– За что? За то, что вместо Берлина облыжно в какой-то паршивый Диршау заманил? Вот ему вместо чая!

И Николай Иванович показал кёльнеру кулак.

– Mein Herr! Was machen Sie! – попятился кёльнер.

– Ничего, майн хер! Не заманивай. Мы явственно спрашивали: Берлин ли это или не Берлин.

– Да ведь не у него, a у швейцара.

– Одна шайка. Проезжающих тут у них нет, вот они давай надувать православный народ.

Глафира Семёновна, однако, сжалилась над кёльнером, обернулась и сунула ему в руку два «гривенника».

Спустились к входной двери. Им кланялся швейцар, ожидая подачки.

– Я тебя, мерзавец! – кивнул ему Николай Иванович. – Ты благодари Бога, что я тебе бока не обломал.

– Да брось. Ну, чего тут? Ведь нужно будет у него спросить, где тут железная дорога, по которой в Берлин надо ехать, – остановила мужа Глафира Семёновна, сунула швейцару два «гривенника» и спросила: – Во ист айзенбан ин Берлин?

– Это здесь, мадам. Это недалеко. Дорога в Берлин та же самая, по которой вы к нам приехали, – отвечал швейцар по-немецки, указывая на виднеющееся в конце улицы серенькое здание.

– На ту же самую станцию указывает! – воскликнул Николай Иванович. – Врёт, врёт, Глаша, не слушай. A то опять захороводимся.

– Да ведь мы на станции-то опять спросим. Спросим и проверим. Язык до Киева доведёт.

– Нас-то он что-то не больно-то доводит. Ну, двигайся.

Они шли по улице по направлению к вокзалу.

– Ах, кабы по дороге какого-нибудь бродячего торговца-татарина встретить и у него носовой платок купить, a то мне даже утереться нечем.

– Утрёшься и бумажкой.

По дороге, однако, был магазин, где на окне лежали носовые платки. Супруги зашли в него и купили полдюжины платков. Пользуясь случаем, Глафира Семёновна и у приказчика в магазине спросила, где железная дорога, по которой можно ехать в Берлин. Приказчик, очень учтивый молодой человек, вывел супругов из магазина на улицу и указал на то же здание, на которое указывал и швейцар.

– Видишь, стало быть, швейцар не соврал, – отнеслась к мужу Глафира Семёновна.

На станции опять расспросы словами и пантомимами. Кое-как добились, что поезд идёт через полтора часа.