Наши за границей

– Франц.

– Ну, хер Франц, так уж вы так при нас и будете с вашим русским языком. Три полтины обещал дать на чай за выручку наших вещей на железной дороге, a ежели при нас сегодня вечером состоять будете и завтра нас в какой следует настоящий вагон посадите, чтобы нам, не перепутавшись, в Париж ехать, то шесть полтин дам. Согласен?

– С удовольствием, ваше превосходительство. Теперь не прикажете ли что-нибудь из буфета?

– Чайку прежде всего.

– Даже русский самовар можем дать.

Швейцар позвонил, вызвал кёльнера и сказал ему что-то по-немецки.

– Глаша! Слышишь! Даже русский самовар подадут, – сказал Николай Иванович жене, которая сидела насупившись. – Да что ты, дурочка, не бойся. Ведь уж эта комната неподвижная. Никуда нас в ней не потянут.

– Пожалуйста, за немцев не ручайся. Озорники для проезжающих. Уж ежели здесь заставляют по телеграммам обедать, то чего же тебе?..

– Ах, да… Поужинать-то всё-таки сегодня горячим будет можно?

– О, да… У нас лучший кухня.

– И никакой телеграммы посылать сюда не надо? – спросила швейцара Глафира Семёновна.

Швейцар посмотрел на неё удивлённо и отвечал:

– Зачем телеграмма? Никакой телеграмма.

Люди без понятия

После того, как швейцар удалился, кёльнер подал чай и тот русский самовар, которым похвастался швейцар. Глафира Семёновна хоть и была ещё всё в тревоге от испуга на подъёмной машине, но при виде самовара тотчас же расхохоталась.

– Смотри, смотри… И это они называют русский самовар! Ни трубы, ни поддувала, – обратилась она к мужу. – Какое-то большое мельхиоровое яйцо с краном, a внизу спиртовая лампа – вот и всё.

– Брось уж. Не видишь разве, что здесь люди без понятия к русской жизни, – отвечал презрительно Николай Иванович. – Немцы, хоть ты кол им на голове теши, так ничего не поделаешь. Ну, я пока буду умываться, a ты разливай чай. Напьёмся чайку и слегка булочками закусим, a уж на ночь поужинаем вплотную.

– Геензи, кёльнер… ничего больше. Нихтс, – кивнула Глафира Семёновна кёльнеру.

Напившись чаю, Николай Иванович опять позвонил швейцару.

– Ну, хер Франц, надо нам будет немножко Берлин посмотреть. Веди, – сказал Николай Иванович.

– Нет, нет… Ни за что я никуда не пойду! – воскликнула Глафира Семёновна. – Ещё опять в какую-нибудь машину вроде подъёмной попадёшь и перепугаешься.

– Да что ты, глупая! Хер Франц теперь предупредит, коли ежели что.

– Да, да, мадам. Будьте покойны. Больше ничего не случится, – отвечал швейцар.

– Пойдём, Глаша, – упрашивал жену Николай Иванович.

– Ну, хорошо. Только уж спускаться я ни за что не буду на вашей подъёмной машине.

– Вы где это, хер Франц, русской-то образованности обучались, в какой такой академии наук? – задал Николай Иванович вопрос швейцару.

– Я, мосье, в Варшава один большой хотель управлял, там и научился.

– A сам-то вы немец?

– Я больше поляк, чем немец.

– Еврей, что ли?

– Что вы, ваше превосходительство? Я поляк, но родился в Кёнигсберге…

– В Кёнигсберге? Ну, проку не будет! – воскликнула Глафира Семёновна. – Я умирать буду, так и то этот город вспомню. В этом городе нам обедать не дали и потребовали какую-то телеграмму, в этом городе мы перепутались и попали вместо берлинского поезда в какой-то гамбургский поезд, и приехали туда, куда совсем не следует.

– Да ведь гамбургский поезд тот же, что и берлинский поезд. От Кёнигсберг оба поезд идут до Диршау…

– Диршау? Ох, про этот город и не говорите. Этот город просто ужасный город! – воскликнул, в свою очередь, Николай Иванович. – Там живут просто какие-то разбойники. Они обманным образом заманили нас туда, сказав, что это Берлин, и продержали целую ночь в гостинице, чтобы содрать за постой.

Швейцар пожал плечами.

– Удивительно, как это случилось, что вы говорите про Кёнигсберг. От Кёнигсберга до Диршау один поезд и на Гамбург, и на Берлин. Вам нужно было только слезть в Диршау и пересесть в другой поезд.

– Ну, a нам сказали, что надо поехать обратно в Кёнигсберг, и мы, не доезжая Диршау, вышли из вагона на какой-то станции и поехали обратно в Кёнигсберг, чтоб из Кёнигсберга сесть в берлинский поезд.

– Это шутка. Это кто-нибудь шутки с вами сделал.

– Как шутки! Нам кондуктор сказал и даже высадил нас чуть не силой. Нам начальник станции сказал и даже штраф хотел взять.

– Вас надули, господин, или вы не поняли чего-нибудь. Поезд от Кёнигсберга как на Берлин, так и на Гамбург – один и только в Диршау он делится, – стоял на своём швейцар.

– Да нет же, нет! – воскликнул Николай Иванович.

– Ну что ты споришь, Коля! – остановила его жена. – Конечно же, нас могли и надуть, и в насмешку; конечно же, мы могли и не понять, что нам говорили по-немецки. Толкуют, a кто их разберёт, что толкуют. Я по-немецки только комнатные слова знаю, a ты хмельные, так разве мудрено понять всё шиворот-навыворот? Так и вышло.

– Уверяю вас, господин, что вам не следовало ехать обратно в Кёнигсберг, чтобы садиться в берлинский поезд. Дорога до Диршау одна. Я это очень хорошо знаю, – уверял швейцар. – Я служил на эта дорога.

Николай Иванович досадливо чесал затылок и повторял:

– Без языка, без языка… Беда без языка! Ну, однако, что ж у вас в Берлине сегодня вечером посмотреть? – обратился он к швейцару.

– В театры теперь уже поздно, не поспеем к началу; но можно побывать в нашем аквариуме.

– Ах, и у вас, так же, как и в Петербурге, есть аквариум? Глаша! Слышишь, и у них в Берлине есть аквариум.

– Наш берлинский аквариум – знаменитый аквариум. Первый в Европа.

– Браво. A кто у вас там играет?

Швейцар посмотрел на него удивлёнными глазами и отвечал: