Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах

– Да теперь уж скоро. Вот барышня княжна прикажет самовар ставить – сейчас они и встанут, – говорила женщина, стоя около форточки. – Вам, может статься, Ивана Лукича надо, так этот проснулся уже и с трубкой давно ходит.

– Это шершавый-то такой? – задал вопрос Лифанов.

– Да, старичок, капитан, который при них существует.

– Нет, этого-то мне не надо. Ты вот что… Ты, гладкая, спроси у старой барышни, можно ли мне комнаты в доме посмотреть. Покои любопытно бы мне видеть. Пока генерал проснутся, я покои бы осмотрел.

В это время в кухне раздался дребезжащий электрический звонок, и женщина в красном платке сказала:

– Да вот барышня уж звонят для самовара. Стало быть, барин проснулись. Идите смело в подъезд. Если заперто – звонитесь. Иван Лукич отворит.

– А ты все-таки доложь. Так неловко… Я политичность понимаю, – просил Лифанов.

Женщина отправилась в покои. Лифанов подошел к подъезду.

– Маляр приехал, – сказал ему кровельщик. – Маляр Евстигней Алексеев.

– Ну, вот и ладно. Стало быть, тебе есть попутчик обратно. Это я его насчет внутренней отделки… – проговорил Лифанов.

– То-то уж… крышу-то позвольте мне красить. Не лишайте меня… Кровельщик всегда лучше…

– Ты и будешь красить крышу, а Евстигней – что внутри потребуется: шпалеры, потолки, двери…

Подбежал маляр, очень юркий человек в пальто, в сапогах бураками и в фуражке с глянцевым козырем.

– Полдороги пешком шел, нет лошадей, хоть ты плачь. В посаде-то я не запасся возницей, думал, к попутному подсяду. Ан не вышло. Уж на половине дороги попутный мужичок согласился подвезти, – рассказывал он, сморкнулся в руку и отер нос красным бумажным платком, который вынул из кармана пальто. – Фасадик-то тоже придется окрасить. Очень уж запущен, – прибавил маляр.

– Помолчи немного и уходи. Потом позову, – махнул ему рукой Лифанов.

В это время отворилась стеклянная дверь в подъезде. На пороге стоял небольшого роста старичок, худой и жилистый, в нафабренных подстриженных усах, с короткой седой щетиной на голове. Он был в кожаной куртке, в брюках с красным кантом и в туфлях.

Это-то и был тот самый капитан, который, по словам прислуги, при генерале «существует». Его звали Иваном Лукичом Тасканьевым. Жил он на пенсию и состоял не то в качестве компаньона, не то в качестве приживалки при бывшем владельце усадьбы Льве Никитиче Пятищеве, когда-то предводителе дворянства, которого Лифанов, как новый владелец имения, приехал понудить выселиться из усадьбы.

Лифанов приподнял картуз и сказал:

– Здравствуйте. Комнатки бы посмотреть любопытно насчет ремонта, так как я с маляром… Да и самого генерала очень нужно повидать.

Капитан сморщился и с презрением посмотрел на Лифанова.

– Подождите. Сейчас я спрошу у Льва Никитича, – проговорил он.

– Подождем. Время терпит.

Капитан на минуту удалился, вернулся и произнес:

– Идите. Только ноги обтереть!

– Да я в калошах. Господи! Чистоту-то мы любим больше вашего, – отвечал Лифанов, входя в прихожую, раскрашенную когда-то в красный цвет в помпейском стиле, но сильно облупившуюся, и стал снимать калоши. – Вон как хорошую-то горницу запустили, – кивнул он на стены и потолок.

– Прошу без замечаний! – строго огрызнулся на него капитан.

– О?! Уж будто и говорить нельзя? Я затем приехал. Я говорю у себя в доме… Да и говорю маляру. Ну, вот что, Евстигней Алексеев: все эти букетцы и колонки подправить надо. Сможешь ли? – спросил маляра Лифанов, сняв калоши.

Снял калоши и маляр и дал ответ:

– Освежить? В лучшем виде освежим и подправим. Алебастрецом пройдемся, где требуется. Смотри-ка, рисунок-то какой занятный!

– Ну, теперь пойдем по порядку в другие горницы.

Но тут капитан загородил Лифанову дорогу и злобно процедил сквозь зубы:

– В порядочный дом в пальто не входят. Надо раздеться.

– Экий сердитый! – вскинул на него глаза Лифанов и прибавил: – Ну что же, снимем.

Он снял пальто, а маляр только распахнулся и сказал:

– А мне, барин, если снять пальто, то хуже будет, потому я без спиньжака, в одной жилетке.

Капитан пропустил их молча. Они вошли в гостиную со старинной мебелью Жакобс, красного дерева, с бронзовыми полосками, обитою желтым штофом, местами протертым так, что торчал волос. Стены гостиной были тоже стильные, с позолотой, засиженной мухами, но так же, как и в прихожей, облупившиеся. С потолка висела тоже старинная бронзовая люстра в несколько свечей на стрелах, с гранеными хрусталиками, которые звенели при шагах по местами выбитому узорчатому паркету, лежащему, по всем вероятиям, на изрядно подгнивших балках. Со стен торчали бронзовые бра, тоже с подсвечниками на стрелах и с хрустальными украшениями.

– Плохи стены-то… Смотри-ка, как под подоконником-то… Сырость… облупилось… обвалилось… – указывал маляру Лифанов. – Да и в углах… Подновишь, что ли?

– Да чтоб уж вам оклеить их обоями заново? – предложил маляр. – Светленький узорец, по четвертаку кусок, с веселеньким бордюрчиком покраснее – загляденье будет.

– Ты думаешь?

– Да конечно же. А ежели перетирать, да потом красить и подгонять под старинное – возни много, да и куда дороже. Теперь ведь уж и фасона такого нет для стен.

– Ну, трафь обоями. Эх! Обойщика надо! – крякнул Лифанов, трогая продранную обивку на кресле. – Материя-то шелковая, аховая, но вот на некоторых изъянцы.

– Теперь такой материи не найдете для поправки. А вот пожертвовать одним креслицем, снять с него обивку да и велеть обойщику на дырки заплатки наложить, – посоветовал маляр. – Простоит лет пять в лучшем виде.

– И то ладно, – согласился Лифанов.

Они осмотрели гостиную, диванную, залу, и в каждой комнате Лифанов давал маляру свои приказания об обновлении. Капитан не отставал от них. Он запасся трубкой на коротком черешневом чубуке и дымил немилосердно, все время косясь на Лифанова. В зале Лифанов долго рассматривал две гигантские изразцовые печи в углах с громадными изразцами посредине с выпуклыми изображениями Минервы во весь рост и сказал:

– И что эти печи дров зимой жрать будут! Тут в топку по доброй четвертке сажени упрятать можно. Конечно, это зало для нашего обихода не подходит, и в него заглядывать будем редко…

– А не подходит, так зачем усадьбу покупал, зачем озорничал? Кулак! Паук сосущий, ростовщик! – сквозь зубы злобно процедил капитан.

Лифанов вспыхнул, посмотрел на него через плечо и сказал:

– Потише, барин… И ругательную эту словесность брось… Не люблю… Если мы с вами учтиво, то обязаны и вы учтиво… Да-с… Очень просто… – прибавил он.

В ответ на это капитан только отвернулся и пустил изо рта огромную струю дыма.

III