Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах

– Не могу, ваше превосходительство. Терпел, терпел и уж перетерпел! Довольно.

Лифанов сделал рукой решительный жест. К нему подошла Лидия Пятищева, взяла его пустой стакан и спросила:

– Так прикажете вам налить?

– Позвольте, барышня, позвольте… Но вот с папенькой-то вашим я никак сговориться не могу. А на скандал лезть не хочется. Лучше же ладком… Честь честью… Вы вот что, ваше превосходительство… Вы во флигелек для управляющего покуда переезжайте. Ведь там у вас теперь никто не живет, управляющего не держите.

– Невозможно этому быть, невозможно! – замахал руками Пятищев, в волнении поднялся со стула и заходил по столовой большими шагами.

– Отчего невозможно? В лучшем виде там на недельку поместитесь, – продолжал Лифанов.

– Как? Туда, где живет экономка Василиса Савельевна?! – воскликнула Лидия.

– А на что вам теперь экономка? Что вам теперь экономить, коли у вас хозяйства нет? Да и экономке место найдется, коли уж на то пошло. Она в кухне, с кухаркой.

– Нет, должно быть, вы не знаете эту женщину, совсем не знаете. Она уж и так-то…

Лидия покачала головой, не договорив. Отец строго взглянул на нее и сказал:

– Оставь, Лидочка… Брось… Это не твое дело. Ступай в свою комнату. Один я лучше сговорюсь с Мануилом Сергеичем. Так я вас называю? Верно? – спросил он Лифанова.

– Прокофьич, ваше превосходительство.

– Ах да… Прокофьич… Ну, извините, пожалуйста… Оставь нас, Лидия, вдвоем. Уходи к себе…

Лидия стала уходить, бормоча:

– Вы не знаете нашу Василису Кукину. Она из-за кухни целый скандал поднимет. А папаша считает ее заслуженной у нас в доме… Папаша не станет с нею спорить.

А Пятищев покраснел, морщился, делал гримасы и произносил вслед дочери:

– Глупости ты все говоришь, глупости… Необдуманные слова… Но, конечно же, я не могу выгнать эту женщину из-под крова, если она много лет служила нам верой и правдой, ведя все домашнее хозяйство.

– Так-с… Это точно… Это ваше дело… – проговорил Лифанов, чтобы что-нибудь сказать, и стал наливать из стакана чай на блюдечко. – Но, с другой стороны, можно и их вразумить, то есть экономку эту самую, что по одежке протягивай ножки… Ну, были в силе и благости всякие ей распространяли, а теперь другой конец пошел. Покоряйся хозяйскому горю. Конечно, это горе для вас. Но что ж поделаешь!

– Да ничего подобного нет, что вам дочь рассказывала, – смущенно оправдывался Пятищев. – Дочь это так… по легкомыслию. А Василиса Савельевна – самая преданная мне женщина. Мне и всему дому нашему, – прибавил он.

– Ну, уж там как хотите, а вот мое последнее решение, – сказал Лифанов, торопясь выпить чай, схлебнул его с блюдечка и налил еще.

– Ужасное дело вы мне предлагаете! – тяжело вздохнул Пятищев, снял феску, которая была у него на голове, и стал вытирать платком лысину.

– Все лучше, чем силой выселять, ваше превосходительство. А мне уж непременно надо послезавтра в дом въехать, въехать и ремонт при себе производить. Начнем не торопясь: сначала в одной комнате, потом в другой и так далее. Живем и при себе ремонт. При себе, знаете, первое дело… Свой глаз – алмаз. А в том флигельке помещения вам будет достаточно. Там сколько комнат?

– Не помню, решительно не помню. Об этом меня не спрашивайте. Я своего хозяйства никогда не знал, а теперь и подавно.

Пятищев мерил шагами комнату, совсем растерявшись.

– Четыре или пять да кухня… – припоминал Лифанов. – Я осматривал, но хорошенько не помню. Но уж все не меньше четырех. А вас и всей семьи-то четверо, стало быть, аккурат по комнате на каждого. Куда вам больше-то на неделю? И так, извините, ваше превосходительство, болтаться будете. Ведь всю мебель с аукциона купил я, стало быть, она при мне останется. А при вас только что из комнат княжны и из комнат капитана… Ну, кабинетик ваш куплен был подставным лицом.

– Да, да, да… Вы правы… Вы ко мне добры и снисходительны, вы более чем снисходительны, – бормотал Пятищев. – Но мое-то положение ужасное! Княжна, капитан… Как я их переселю туда? Ведь это все надо силой.

– Да уж понатужьтесь, ваше превосходительство! Как-нибудь вразумить надо. А если что насчет экономки этой самой вашей… хе-хе-хе… Если она такая строгая будет насчет кухни, то ведь здесь еще есть домишко садовника, в котором теперь никто не живет. Можно их туда перевести. Там две комнатки с кухонькой, и они успокоятся. Госпожа экономка то есть.

– Да, да… Вы мне даете мысль… Это прекрасно… – несколько оживился Пятищев, тронув себя рукой по лбу. – Это подходит… Это отлично… Но княжна и капитан… Капитан – друг нашего дома, он так нас любит, любовь его доходит даже до слепоты, до обожания… Это преданнейший мне человек, оттого он иногда и выступает с необдуманными словами, с необдуманными действиями. Чуть кто против меня – он уж думает, что это мои враги… и бросается, накидывается на них. Княжна – вы сами видели: она добрая, хорошая старушка, но почти невменяемая… Вот что я с капитаном и княжной-то буду делать! Эх! – крякнул Пятищев.

– Переселяйтесь завтра сами во флигелек управляющего, и они все за вами в тот же улей, как пчелы за маткой, перелетят, – сказал Лифанов, залпом отпил с блюдечка последний чай и опрокинул на блюдечко стакан кверху дном.

Пятищев соображал:

– Мой милейший, мой многоуважаемый Мануил Сергеич, – обратился он к Лифанову, опять переврав его отчество. – Испытую еще раз вашу доброту. Позвольте нам всем остаться в этом доме еще на одну неделю, только на неделю, а сами переезжайте покуда во флигель управляющего. Только на неделю. А сами оттуда вы можете на ваших глазах и ремонт в доме производить. Мы не попрепятствуем. Голубчик! Согласитесь.

Пятищев схватил Лифанова за обе руки и крепко пожал их. Лифанов поднялся, отрицательно покачал головой и произнес решительно:

– Нет, ваше превосходительство, не подходит, совсем не подходит.

– Василиса Савельевна будет завтра же переселена из дома управляющего в домик садовника. Даю вам слово, – сказал Пятищев.

– Не подходит, – стоял на своем Лифанов. – Судите сами: я хозяин. Вы вот опасаетесь княжны и капитана… А я-то как же? Ведь я уж приеду с семьей. Меня самого тогда вся семья засмеет. Хозяин, полный хозяин, владелец – и вдруг приехал жить на задворки. Нет, уж оставьте… Совсем это не подходит и даже обидно… Так вот-с, я сказал… и слово мое твердо… Послезавтра… – закончил он. – А затем, до приятного… За чай и сахар благодарю покорно, ваше превосходительство. Пора ко дворам ехать. Будьте здоровы.

Лифанов взял картуз и стал раскланиваться, удаляясь в прихожую.

VI

На дворе Лифанова ждали кровельщик Гурьян Васильев и маляр Евстигней Алексеев.

– Так когда же работать начинать прикажете, Мануил Прокофьич? – спрашивал кровельщик.

– Да уж вы назначьте, пожалуйста, верно, так, чтоб можно было рабочих послать, – прибавил маляр. – А то пошлешь, а капитан не допустит их и по шеям… Что хорошего!

– Послезавтра я переезжаю сюда, – отвечал Лифанов. – Подводы уж для всякого добра подряжены. Послезавтра я перееду и привезу сюда железо, обои, сурик и стекла… Стекла кое-где придется вставить… Ведь безобразие… Стекла разбиты и сахарной бумагой заклеены.

– Хозяева на срам… Что говорить! Все запущено… – вставил свое замечание маляр.

– Ну, так вот мы переедем послезавтра, а вы являйтесь на другой день с мастеровыми. При мне и начнете… – прибавил Лифанов.

– Вот так… Это будет лучше. А то где ж нам справиться с капитаном! Уж ежели вы, хозяин, не в состоянии, то где же нам-то, маленьким людям… – говорил маляр.

– Ну, уж тогда, когда перееду, я его так пугну, что своих не узнает, – похвастался Лифанов.

– Трудненько их выживать, Мануил Прокофьич… Ох как трудно! – покачал головой кровельщик Гурьян Васильев. – Вы думаете, что генерал выедут к послезавтра? Ни за что им не выехать.

– Нет, он дал мне слово, что ко вторнику он переберется в дом управляющего.

– Да ведь там мамулька евонная существует. Она так расположилась, что ее и данкратами не поднять. Прямо корнями вросла.

– Это Василиса-то? Генерал обещался ее перевести в домишко садовника. Ведь только неделю им здесь жить я позволил. Только на неделю генерал выпросил еще посуществовать здесь. Оказия! – покрутил головой Лифанов. – Оказывается, им и выехать некуда. До сих пор еще генерал ничего не сообразил, куда ему деться. Говорил, что в губернии будет жить, что уж и квартиру там нанял, а оказывается, что это все вздор, что и не думал.

– Какое малоумие! Ах! – прищелкнул языком маляр. – В таком чине и так себя допускают! Удивительно.