Стояла тихая весенняя ночь, как будто не было ни крови, ни смертей, лишь тихо шумела на перекате река, да где-то на болоте покрякивали не пуганные утки. Сунув прицел в карман, я уже начал подремывать, как вдруг в тишину ночного леса вторгся посторонний тихий звук. Несколько мгновений я еще вслушивался, а затем, осознав, что это все же вертолет, быстро разжег костры. Разогнув усики у гранат, приведя их в боевое действие, я поспешил к лесу, ощущая, как рокот вертолета быстро нарастает. Вертолет вынырнул из-за леса за болотом и стал быстро приближаться к кострам, я только успел добежать до опушки и скрыться за деревьями. Зависнув над кострами, летчик стал опускать машину ниже и ниже, и вот она уже коснулась колесами грунта, который с готовностью их поглотил. Винты, поработав еще немного, остановились. Из открытой двери никто не показывался, лишь на миг блеснули стекла бинокля: по-видимому, их смутило, что нет Хмурого, и кто зажег огни. Костры слепили их, мне же хорошо было видно все, что происходило у вертолета. Наконец, из вертолета выпрыгнули двое, в пятнистой униформе, с автоматами наготове. Тяжело продвигаясь по сырому грунту, они разбросали костры и, обойдя вокруг вертолета, махнули рукой, что все спокойно. Из двери стали вылетать вещмешки, а следом за ними, переговариваясь, стали выпрыгивать одетые в униформу «боевики». Рассматривая их через прицел, я насчитал десять человек, девять автоматов АКМС и ручной пулемет. Один, по-видимому, летчик, наверное, остался в вертолете, так как рисковать им они не станут.
Разобрав свои вещи и взяв оружие наизготовку, они, проваливаясь в сыром грунте, направились к горе. Шедший ближе к маяку, завернул, чтобы его взять, и тут же вспышка взрыва отбросила его. Идущий рядом с ним боевик, схватившись руками за грудь, медленно оседал на землю. Остальные, как по команде, упали в осоку, готовые отражать атаку. Спустя некоторое время, двое подползли к убитым. Забрав вещи и оружие, они поползли не обратно к группе, а к вертолету, по-видимому, чтобы оставить оружие и вещмешки. Вдруг ползущий впереди замер и поднял одну руку вверх, как бы останавливая ползущего сзади. Я понял, что вторая ловушка обнаружена. Поймав его голову в перекрестье оптического прицела, я начал плавно нажимать на курок, но тут он вдруг повернул лицо, что-то говоря напарнику, и я, глядя на его молодое, свежее лицо, опустил карабин. Не поднялась у меня на него рука, не было той злости, что толкала раньше против Хмурого и его компании. Я понимал, что меня они не пощадят, но не мог я сейчас стрелять. Собрав свои вещи, я поднялся и, прячась за деревьями, направился в сторожку, где решил отдохнуть и обдумать сложившуюся ситуацию.
… В то время, пока я шел к сторожке, мои новые «знакомые» обнаружили трупы Хмурого и Кавказца, так как Шеф предусмотрительно взял с собой следопыта, и тому не составило большого труда разобраться в ситуации и обнаружить трупы погибших. Передав по рации Шефу о том, что первая группа уничтожена, они получили приказ: прочесать всю и уничтожить всех посторонних, главное же – найти вход в бункер. Разделившись по парам и одев бронежилеты, они разошлись по маршрутам, поддерживая связь с Шефом и друг с другом по рации. Двое направились в сторону моей сторожки, осматривая все подозрительные кусты и выемки, продвигаясь все ближе и ближе к моему убежищу. Это были уже профессионалы, охотники за головами, и они как псы шли по следу…
Придя в избушку, я разогрел чай и попил его с сухарями, после чего решил немного поспать после неспокойной ночи. На всякий случай я установил на тропинке, уже протоптанной мною, последнюю свою гранату, своим испытанным методом – метрах в ста от избушки, чтобы у меня было время скрыться в случае тревоги. Все же кошмарная ночь сказалась, и я уснул, как будто провалился в пустоту. Организм стремился восстановить потраченную энергию, и ему было не до сновидений.
Пробуждение мое было весьма неприятное. Прямо перед глазами у меня застыло дуло автомата, который держал одетый в пятнистую униформу кавказец, второй – тот самый, которого я недавно держал на мушке, вытряхивал вещи из моего рюкзака. Увидев знакомую рацию, он понял, что я тот, за кем они охотились. Ухмыльнувшись, он подошел ко мне и, отстегнув от пояса наручники, защелкнул мои запястья на спинке кровати:
– Это он, Басмач, кого мы и искали!
– Я это сразу понял, едва увидел его разукрашенную рожу, видно здорово его ребята обработали, жаль только, что упустили!
– Надо сообщить Шефу, что одного мы взяли!
– Давай, заодно узнай, что с этой сукой делать! – Дуло качнулось перед моими глазами.
Я, как завороженный, смотрел за его движениями. Усилием воли оторвал взгляд от ствола автомата и перевел его на боевика. Униформа сидела на этом кавказце как влитая. Из кармана на бедре торчала рукоятка кинжала, с ремня свисал подсумок с характерными очертаниями гранат, на груди – сумка с тремя запасными магазинами.
– Шеф, мы одного взяли, что с ним делать? – проговорил в рацию молодой, которого я мысленно окрестил Кудрявым. Рация ответила сразу, видно Шеф был наготове:
– Молодцы, кто он такой, сколько их!? И быстро, главное – быстро! Все, что узнаете интересного, передадите мне! Кончать его пока не надо, сам хочу еще с ним напоследок поговорить, ну а сведения выжимайте, как можете! Жду!
Кудрявый взглянул на меня и кивнул на рацию:
– Слышал?! Так что давай по-хорошему: кто, откуда, зачем мужичков наших замочил, ну и так далее. Глядишь, шеф и отпустит тебя, если все расскажешь!
– Все слышал! И твой разговор, и басни Хмурого, так что пошел ты, пес смердячий, сам знаешь куда!
– Басмач, займись им! – прошипел от злости он.
– Жаль, пожалел я тебя, когда ты гранату мою обнаружил, а ведь держал тебя на мушке.
– Зато я тебя не собираюсь жалеть! – подскочил ко мне молодой и ударил меня в печень. Дыхание перехватило, как будто из меня разом выжали воздух, колени подогнулись, руки резко дернулись, так что наручники с силой врезались в запястья. Минуты через две, когда дыхание восстановилось, и боль немного прошла, вопросы стал задавать кавказец:
– Слухай, паралитик! Если будешь парашу пускать, так до конца дней печенками у нас рыгать будешь, так что не гони пластинку, петушара, тебе же лучше!
– Ну, кто… откуда… сколько вас… Где остальные? – нанося удары, шипел Кудрявый. Я, как мог, отворачивал лицо, которое вновь было в крови.
– Ша! Оставь его мне! – доставая кинжал, произнес Басмач.
Он поднес острие к моему глазу:
– Хрюкало не лакшит, что его моргало посадят сейчас на пиковину!.. Ну, будешь ботать? – он поднес кинжал к самому зрачку, и я понял, что еще секунда – и я лишусь глаза.
– Хорошо, все скажу!.. Трое нас, трое, туристы мы… А тут в нас пулять начали, гоняться за нами… И вообще, я никого не трогал, это все Серега, это он притащил сюда рюкзак, и про Хмурого он рассказывал…
– Где они? – не отнимая кинжал от глаза, стал спрашивать Басмач.
– В лагере, у Сторожевого камня. – У меня от напряжения и ожидания удара ножа выступили слезы, но это были слезы не от страха, а слезы от бессилия, от закипевшей злости – на себя, на этих урок, это была та самая злость, которой так не хватало мне на лугу.
– Где ваш лагерь, показывай! – отцепил меня от кровати Кудрявый, Думая, что они меня сломили и теперь я выполню все их приказания. Он защелкнул наручники у меня на руках спереди и даже дал мне прикуренную сигарету, что по его меркам было сверх благородство.
Толчок дулом автомата в спину дал мне понять, что от меня требуется. Я покорно вышел из избушки и показал рукой с зажатой сигаретой на тропинку:
– По ней – до ручья, а дальше – вдоль болота до Сторожевого камня…
Кудрявый осмотрелся и, взяв автомат наизготовку, тронулся по тропинке вперед. Он шел пружинистым шагом, весь напряженный, готовый в любую минуту открыть стрельбу. Толчком автомата Басмач дал мне понять, чтобы я шел следом за боевиком. Сам же он отстал шагов на пять от меня, шел так же настороженно, держа оружие наготове. В лесу стояла тишина, только сухие ветки да хвоя похрустывали под ногами у моих спутников.
"А ходить-то осторожно вы, сволочи, не умеете, хоть и натасканы для драки", – злорадно зачем-то подумал я, хотя во все глаза старался увидеть место установки последней гранаты… Вот она, шагах в тридцати моя елочка… двадцать шагов, только бы получилось. Передний от меня в трех шагах, задний тоже держится на расстоянии. Пятнадцать… Кудрявый приостанавливается и смотрит по сторонам. Ну иди же, иди козел! Молодец! Десять… Пять…Три… Вот она, в траве, моя проволока. Передний прошел, не задев ее и не заметив, я же, затаив дыхание, зацепил ее ногой и одновременно со щелчком бойка прыгнул на переднего бандита, накинув ему на горло наручники. Резко сжав ими горло, упал вместе с ним на землю, откатываясь в ложбинку.
Автоматная очередь с опозданием прошла над нами, но резкий взрыв гранаты оборвал ее. Просвистели осколки, глухо врезаясь в стволы деревьев, на голову посыпались срезанные ветки и кора. Противно запахло взрывчаткой. Удар локтем в бок привел меня в чувство. Кудрявый, держась одной рукой за наручники, стараясь освободить горло, другой бил в бок, пытаясь вывернуться из-под меня. Упершись ему коленом в спину, я резко сдавил горло наручниками. Руки его ослабли, по телу пробежала судорога, и он затих.
Осторожно опустив его на землю, я достал ключи и освободил ободранные наручниками руки, после чего прицепил их к поясу и стал собирать трофеи. Стараясь не смотреть на обезображенное смертью лицо Кудрявого, я снял автомат, боеприпасы, бронежилет, штык-нож и бинокль. После чего, держа наготове автомат, осторожно подошел к Басмачу, чьи ноги торчали из сосенок, куда отбросил его взрыв 600г "феньки" (Ф-1). Ребристые осколки гранаты, от которых трудно укрыться, тем более вблизи, разнесли ему всю правую сторону лица, руки и ноги были изрешечены и залиты кровью. Так как я был уже тяжело нагруженный бронежилетом и оружием, поэтому пошагал к горе. Ну, что ж, господа вояки, война – так война! Вы сами этого хотели, когда решили убить меня! Только я не баран, который смирно идет на заклание, я дорого ценю свою жизнь, и не один из вас еще отправится на тот свет прежде, чем вы убьете меня.
– Басмач, что за шум у вас? – раздался хриплый голос Шефа из рации Кудрявого, которую я повесил на пояс.
– А это, засранец, означает то, что еще двоих урок нет! – злорадно произнес я в рацию. Немного помолчав, видно осмыслив изменившуюся ситуацию, Шеф произнес:
– Может, попробуем договориться с вами?
– О чем?
– Вы отдаете карту входа, мы – платим за это валютой!
– И во сколько вы оценили эту карту… Шеф? – с издевкой добавил я.
– Я думаю, десятка тысяч долларов на всех вас хватит!
– Мало, мы рассчитываем на весь бункер плюс ваши жалкие душонки! – я выключил рацию, оставляя таким образом последнее слово за собой.
Осторожно ставя ногу на камни, я взбирался на гору все выше и выше, прислушиваясь к каждому шороху. Деревья стали редеть, и вот впереди замаячила вершина, откуда я смогу осмотреться и составить план дальнейших действий. То, что боевики будут теперь настороже – это было ясно, так как потеря в первый же день четырех человек, почти половину всего состава – это серьезный урон, недаром у него нет даже мысли, что я могу быть один. Теперь он будет рвать и метать, чтобы взять реванш.
Поднявшись на гору, я залег за валунами и стал в бинокль осматривать округу. Второй горб горы, находящийся в полукилометре, скрывал от меня ту сторону, да к тому же я боялся, что если Шеф посадил на него наблюдателя, то он мог меня уже засечь. Осматривая округу, я заметил двоих бандитов, которые направлялись из лагеря вдоль болота в сторону избушки. Я прополз между валунами и, только оказавшись у кедров, которые скрывали меня от возможных глаз с соседней горы, бросился за этими двумя. Тяжелый бронежилет давил плечи, три гранаты РГД-5 постукивали по боку, сумка с магазинами висела на груди, пот заливал глаза, но жажда мести толкала меня вперед. Вскоре я услышал треск сломавшейся под ногой ветки и стук скатившегося с осыпи камня. Движения мои стали осторожными, шаг мягкий, почти кошачий; я достал штык-нож, острый, как бритва, и, тихонько придерживая рукой, срезал ветки с молодого кедра, которые укрепил на туловище и голове, превратившись, таким образом, в зеленое «чучело», не выделяясь теперь на фоне тайги. Двигаясь параллельно им, я уже ощущал запах дорогой сигареты и слышал их разговор:
– Шеф передал, что Басмача с Груздем кончили, наткнулись на засаду! – говорил низкорослый, с раскосыми глазами, боевик.
– Сам не наткнись на них! – пыхтя сигаретой, проговорил флегматично второй, краснолицый, с резкими чертами лица и светлыми волосами.
Оба они, как и остальные, были одеты в защитную одежду, с бронежилетами. На голове кепи с длинным козырьком. Отцепив фляжку и сплюнув сигарету, краснолицый отпил содержимое и, поболтав ее возле уха, с сожалением прицепил обратно:
– Слушай, Монгол, у тебя коньяк еще целый?
– Целый, но не дам, а то Шеф мне голову оборвет, а пришить обратно забудет!
– Не остри, а то язык оборву и самого сожрать заставлю!
Так, переругиваясь, они стали спускаться па склону. Вспомнив, что тропинка там узкая и извилистая, я пошел им наперерез. Пот лил с меня градом, когда я одолел последние метры и засел в зарослях сосняка на изгибе тропинки. Напротив меня тропинка делала крутой поворот, огибая скалу, и шла резко вниз в лощину. Пока мои подопечные шли, не спеша, я приготовился к встрече, дыханье выровнялось, руки перестали дрожать от напряжения. Вскоре я услышал приглушенный разговор и, подобравшись, стал ждать. Первым, как я и ожидал, появился краснолицый, не спеша пройдя в метре от меня, он стал легкой рысцой спускаться вниз. Следом из-за скалы выплыл Монгол; как только он прошел меня, я бесшумно подскочил к нему сзади и, зажав рот, приставил красноречиво штык к горлу. Он испуганно замычал и бросил автомат. Не отпуская штыка, я прошептал ему на ухо: «Вякнешь – убью!». Он кивнул, я отпустил руку, зажимающую ему рот. Снял с него подсумки с гранатами и магазинами, нож, ощупал карманы, оружия больше не было.