В Сардинии

– Что же вам снилось, дедушка?

– Страшно, страшно… Мне снилось, что я хожу в галерее, где висят портреты предков моих. Вдруг мрачные фигуры их отделяются от рам; они сходят на пол и окружают меня; лица их важны и строги; взгляды грозны и укорительны. Я стою посереди их и с трепетом ожидаю своего приговора. И ты тут же, Сорильо; ты подле меня, бледный как смерть, растрепанный как страшилище; в руке твоей окровавленный кинжал, на шее красная полоса запекшейся крови… на лице, на пальцах твоих тоже кровь… страшно, страшно!..

Старик остановился, заметив необыкновенное смущение внука.

– Что с тобой? – спросил он, взяв его за руку…

– Дальше, дальше, дедушка! вы меня заинтересовали! – отвечал он с поддельной усмешкой, поспешно вырвав свою руку и опустив ее на колени. Старик продолжал:

– Они долго шептались между собою. Отец мой говорил больше всех, и я заметил, что он плакал, упрашивая о чем-то своих товарищей. «Нет! – отвечали они грозно. – Он поддерживал честь нашего рода, но он не умел воспитать ему достойного преемника… Он возрастил то семя, из которого выросло древо нашего позора! нет ему места между Варрадосами! прочь его, прочь!» Тут подошел ко мне отец мой и рыдая вывел меня из круга моих знаменитых предков… А ты, Сорильо, ты… На тебя налетела туча черных, безобразных теней… Ты упал к ногам своих предков… Ты молил, ты плакал… напрасно! Один из них махнул рукой, и черные страшилища увлекли тебя за собою… Всё исчезло… Я оглянулся кругом: портреты предков моих, как всегда, висели на стене мрачные, молчаливые, только двух крайних, Сорильо, крайних двух между ними не было… Я проснулся; страх оковал мои ноги, но я кой-как дотащился до галереи, и что же, Сорильо! все портреты висели в прежнем порядке, а твой и мой, крайние… Сорильо, они лежат на полу… Они сорвались со своих перержавевших петель и упали. Но это сон, Сорильо, пустой сон!

– Сон, пустой сон! – глухо повторил внук, падая головой на подушку.

VI. Перстень

– Где твой брат, Линора? что его не видно? – говорил молодой Хозе, входя в дом рыбака. Ответа не было. Хозе подошел к постели, взглянул на покойницу и с ужасом отскочил к двери; крик дикого отчаяния вырвался из груди его. Хозе любил покойницу, любил безнадежно, но горячо и сильно. Смерть ее, о которой он только что узнал, поразила его в самое сердце… Хозе рассказал своим товарищам о том, что видел в доме рыбака. Все были тронуты и удивлены. Вопрос: «Куда же девался брат ее, где Фиорелло?» – повторялся на всех устах, и никто не решил его. Фиорелло был любим товарищами, и потому смерть сестры, его собственная печаль в последнее время и, наконец, странное, ничем не объяснимое его отсутствие – всё это сильно взволновало умы рыбаков. Прошло около трех дней. Тело Линоры было положено в гроб, всё было готово к погребению, ждали – не придет ли брат проститься навсегда с сестрою, которую он так горячо любил, – его не было; прошел еще день – Фиорелло не было. Линору похоронили. Рыбаки не переставали искать своего товарища, но долго их поиски оставались без успеха. Хозе на другой день шел домой из города, где он тщетно расспрашивал о пропавшем товарище, грустный, взволнованный. Проходя площадь, чрез которую лежал путь к предместью рыбаков, он вдруг остановился, увидев на одном из камней круглое пятно засохшей крови; в то же время обоняние его поразил неприятный запах. Хозе стал разрывать в разных местах песок и находил под ним кровавые пятна. К нему присоединилось еще несколько догнавших его товарищей; скоро они разрыли подозрительный костер, и труп Фиорелло был найден.

– Он убит! – воскликнул Хозе, рассматривая покойника. – Он весь изранен. Он умер ужасною смертию!

– Да, кто-то ловко поработал около него! – заметил один из рыбаков.

– Ловко, – подхватил другой. – Очень ловко!

– И славно похоронил его. Если б не случай, не скоро бы мы нашли покойника!

– Да, да, славно, славно! – подхватили второй и первый.

– Ловко, славно! – перебил с досадою Хозе. – Вы готовы произнесть похвальную речь его убийце, вы готовы смеяться! Стыдно, стыдно! И над вами также будут, сложа руки, подшучивать ваши товарищи, если вас постигнет такая же участь. А она легко может постигнуть всякого из нас, если мы так хладнокровно будем смотреть на погибель своих братьев.

– Что ж нам делать, Хозе? – спросили пристыженные рыбаки.

– Действовать, а не говорить; мстить, а не издеваться. Кто его убийца? говорите, говорите, если вы знаете.

– Не знаем! – печально отвечали рыбаки. – О, если б мы знали!

– Мы должны найти его.

– Да, да! – подхватили все, хватаясь за свои кинжалы.

Ханэта целый месяц не видала Фиорелло, целый месяц не имела о нем известия. Она ждала, страдала, терпела и наконец, измученная тщетными ожиданиями, растерзанная неизвестностью о судьбе своего любовника, решилась сама идти к нему. Рыбаки еще стояли над трупом своего товарища, когда она проходила площадь. Ханэта также остановилась, стараясь сквозь столпившуюся массу народа рассмотреть предмет общего внимания. Вдруг она безумно вскрикнула и бросилась к трупу.

– Фиорелло! Фиорелло! ты мертв! ты убит! – Она упала на труп; громкие рыдания заглушили ее слова.

– Она, видно, любила его! – сказал кто-то.

– Да, я любила его, любила! – вскричала девушка вскакивая. – О, как он был хорош, как он любил меня! Но его убили! отняли у меня моего Фиорелло, отняли моего мужа! – Она ломала руки и рвала на себе волосы.

– Не знаешь ли, кто убил его? – спросил Хозе.

– Ты, ты! – дико закричала она и побежала прочь, повторяя имя своего любовника…

Долго с безмолвной тоскою смотрели рыбаки за удаляющейся девушкой.

– Что же мы будем делать? – наконец сказал один из них.

– Отнести его в дом, похоронить и потом искать его убийцу…

– Но как мы узнаем, кто он?

– Нужно узнать, нужно узнать, друзья мои!.. Берите же труп…

Хозе подошел к разрытой могиле, и в то самое время что-то звякнуло под ногой его, скатилось в яму и опять звякнуло, ударившись о камень. Хозе нагнулся и поднял красивый перстень, осыпанный драгоценными каменьями.

– Вот его убийца! – радостно закричал он, рассмотрев перстень и торжественно показывая его товарищам. – Смотрите, смотрите, друзья мои! Чей это герб? Чье имя вырезано на перстне?..

– Дон Сорильо, внук старого Варрадоса! – воскликнули в один голос изумленные рыбаки.

– Он, он, друзья мои! Бог попутал его. В одну могилу с телом жертвы своей он закопал и свидетеля своего преступления, свидетеля, который разрушит все его старания скрыться! Теперь мы знаем убийцу Фиорелло… Пойдемте, пойдемте, друзья мои! Ни минуты лишней не должен жить тот, кто безвинно принес в жертву своей прихоти нашего лучшего товарища и бедную сестру его. Да, и сестру. Я уверен, что убийца брата есть также убийца и сестры! Что другое могло быть причиною ее нечаянной смерти? Что другое могло заставить Фиорелло драться с доном Сорильо? Сестра, сестра! Он погубил ее и страшно будет ему отвечать за нее, за брата перед судом земным, перед судом божиим! Вы видите, друзья мои, вы поклянетесь, если потребуют, что перстень с гербом дона Сорильо де Варрадоса был найден вместе с трупом Фиорелло?

– Видели, поклянемся!

– Идем нее, идем, друзья мои! Смерть Варрадосу!

– Смерть ему, смерть!

* * *

Дон Сорильо очень жарко рассуждал с доньею Инезильею о назидательных поучениях отца Пио де Элизальда. Вдруг в комнату вбежала Ханэта. Лицо ее было бледно; взгляд выражал безумное отчаяние, волосы были распущены, слезы крупными каплями висели на ее ресницах.

– Он умер, он умер! – болезненно простонала девушка. – Его убили!

– Кто умер?

– Кого убили?

– Фиорелло, Фиорелло! Его нет уже здесь, он там, он на небе, он ждет, он зовет меня. Кто убил его? О, если б он убил также и меня! Дорого бы заплатила я ему; я отдала бы ему то, что нужно было для нашего счастья на земле. Теперь на что нам золото, возьмите, возьмите его!.. – Ханэта рассыпала по полу кошелек с золотом, который прежде хранила на груди своей залогом счастья. Донья Инезилья была сильно поражена глубокой горестью своей камеристки.

– Но точно ли ты уверена, что он умер? – спросила она с участием.

– О, вы хотите утешать меня! Нет, я сама видела его труп…

– Ты видела его труп? – невольно вскрикнул Сорильо. – Когда ты его видела?

– Сегодня, сейчас я видела труп его… Он обезображен, он покрыт кровью… Но я узнала его… О, я узнаю его из тысячи… Нет другого Фиорелло, нет его во всем свете! Около него толпятся товарищи, они сожалеют, они плачут… Но что их слезы, что их сожаления… О, если б вы могли заглянуть в мою душу!

Сорильо между тем беспрестанно переменялся в лице. Судорожный трепет пробегал по его членам. Он скорыми шагами вышел из комнаты.

– Простите, простите, добрая моя госпожа!