Тебя усаживал к себе на колени…
Дым времени. Свечками гаснут годы,
Прихваченные пальцами слюнявыми из тени.
Черное небо
Божьего гнева,
Яркое небо
Божьей любви…
Что тебе левый
Берег, что правый,
Почести, слава,
Малыш Луи?
Где твоя мама?
Оставлен, брошен.
Жутко тебе
От судьбы мужчины.
Тихо по озеру
Лебедь-лодочка.
Вагнеру скоро
Писать «Лоэнгрина».
Пусто. Голо.
Грубей гарроты,
Что-то
Стискивает малышу горло.
Играй соло,
Малыш Луи!
Если оркестр
Куда-то сгинул,
Если папа
Не той присунул…
Прости, пресвятая.
Ныне и присно.
Что портянки, что лихолетье,
Что мне свирелька твоей печали,
Если век – это вепрь, и поэту
Нужно перо несгибаемей стали,
Нужно иго свирепей перса,
Словно греку, что нежен сердцем,
Нужно все, чего нет? И страшно,
Что – не сможем, что жизнь – не наша.
Мы падучи на лихорадки –
Золотые, да и не очень…
Расшаталась в потомстве кладка
Отцова – крепкая, прочная.
Лист осенний, ветр невечерний!
Лорелея мелькнет рыбешкой.
Сердце перемещается в печень.
Менее больно. Много пьешь ты.
Дремой горячей охвачен твой дом.
Слезы – бессильною нотою дыму.
Все мы за пиршественным столом