Разбойничья Слуда. Книга 2. Озеро

Разбойничья Слуда. Книга 2. Озеро
Николай Омелин

«Озеро» – вторая книга романа «Разбойничья Слуда». И снова события в глухой северной деревушке выходят на передний план. Действие разворачивается на фоне Первой мировой и Гражданской войн в России. Судьбы новых героев переплелись с уже известными персонажами из первой книги. Всех их ждут непростые испытания, но, несмотря ни на что, поиски похищенного золота ведутся и в эти непростые для страны годы.

Разбойничья Слуда

Книга 2. Озеро

Николай Омелин

© Николай Омелин, 2019

ISBN 978-5-4496-2557-1 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-2361-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иллюстрации автора

От автора: любое сходство с реальными людьми, названиями и событиями случайно.

Пролог

1927 год

Митька Гавзов от злости чуть не заревел. Если бы не дружок Толька, он наверняка бы дал волю накопившейся за это лето обиде. Но в присутствии своего закадычного приятеля сделать это никак не мог. Толька Уткин был не из тех, кто мог хранить тайну, и обязательно рассказал бы деревенским мальчишкам. А Митьке этого уж никак не хотелось. Ребятня живо бы подняла его на смех за такую девичью слабость. Им только дай повод. Да что повод. Для них достаточно было лишь намека на него, чтобы кого-нибудь да подразнить.

Он только представил как тот же Сережка Егоркин, скривив рот, непрерывно повторяет: «Рева-корова, рева-корова…», и слезы, готовые уже выкатиться, так и остались где-то глубоко в глазах.

Митька потер заблестевшие от досады глаза. Сглотнув неприятный в горле комок, он в сердцах ударил удилищем по воде.

– Ну, черт…, – не глядя на приятеля, только и смог он сказать.

«Ну, что за напасть такая! Который раз как ужу, тут лесу рву! Будто кто-то специально сидит в реке и ждет, когда я тут удить буду, чтобы уду оторвать, – возмущался он про себя, глядя на обрывок лески без крючка». В прошлые разы он хотя бы самодельные крючки тут терял. Но в этот раз совсем другое дело. Два дня назад крючок ему с городу родственник привез. Красивый такой, гладкий. И острый, острый – такой самому ну никак не сделать.

Митька любил рыбачить в этих местах, а особенно в этом плесе. Чуть выше по реке грохотал Савеловский порог. Здесь же течение несколько ослабевало, и речные буруны растворялись в глубокой яме. Он был намного ниже своих сверстников. Его большая голова с черной кудрявой шевелюрой нарушала все пропорции худенького с узкими плечикам тела мальчишки. Но это никак не сказывалось на его рыбацких способностях. В ней он был не на одну, а даже на две головы выше своих приятелей. Да и не только их. Его уловам порой завидовали ребята, что были намного старше его. Не по годам умелого рыбака уважали и взрослые. В обычной же жизни он был совсем еще мальчишкой с присущим его возрасту детским максимализмом и верой в чудо.

– Дед, ну что такое, а? – жаловался Митька.

– Я там уж сколько крючков оборвал. Чего я теперь мамке скажу, если спросит? А она обязательно спросит! Жалко крючка. Заводской. В деревне только у Попиков[1 - Деревенское прозвище] такие видел. Я даже ребятам его не успел показать. Толька токо и видел. Хоть ему показал.

– Так, то, наверное, черт золотой их у тебя отрыват, – улыбнулся старик, скрывая усмешку в окладистой бороде. – Нравятся ему такие крючки, вот и рвет нитку. Или таким вот способом предостерегает, чтобы тут не удили.

Митька не первый раз слышал от деда о каком-то «золотом черте». Но до сегодняшнего дня особого значения этому не придавал, каждый раз считая, что больше с ним такого не приключиться. А сегодня такая досада его взяла на того черта, что он всерьез задумался этого черта изловить и наказать, чтоб знал как крючки его красть. Но что за черт и откуда он взялся там, он не знал, а потому сделав серьезное лицо, подошел к голубцу[2 - Лежанка у печи, над помещением для хранения чего-либо (местное)], где лежал Тимофей Петрович, с намерениями узнать всё об этом воришке.

– Ты, чего? – подняв голову, спросил старик.

– Дед, расскажи мне о «золотом черте», – серьезно проговорил Митька.

– О черте? – дед оторвал голову от подушки. – А что, сильно он тебя одолел? Ты никак удумал чего?

– Дед, а дед, ну, расскажи. А я тебе… я тебе сено свежее в подушку набью! – произнес внук первое, что пришло в голову.

Утром, собираясь на рыбалку, слышал он, как старик ворчал на Митькину мать, снова ее ругал и что-то выговаривал. И в подоле-то она Митьку принесла. И хозяйство в доме совсем запустила. И что даже в подушке прошлогодняя солома набита, и сменить ее некому. Насчет «подола» Митька давно уже всё понял и через это к деду не подступиться. А вот солома помочь ему может. Не будет он мать с бабкой просить, а сам старику в подушке солому или сено поменяет. После этого старик ну никак не откажется, и расскажет ему о том черте всё, что знает.

– Там в пятнадцатом году река русло новое промыла. Говорят, что много золота на берегу разбойниками было спрятано, да всё и смыло. Вот его черт с тех пор и охраняет. Крючки твои отрыват. Ты бы на Вандышевское озеро лучше сбегал, говорят, там такие окуня ловятся…. Таких в других местах нет нигде. Ухи тоненькой[3 - Не жирная, постная (местное)] хотце. С харисов то уж как-то приелась, – ответил дед, протягивая подушку внуку.

– Окуней я и рядом с деревней наудить могу, чем три версты на Вандышевское топать. Такое же озеро. Тем более, что в нем и воды-то совсем мало, вся утекла! – возмутился Митька.

– Э, паря, – вздохнул Тимофей Петрович. – Канаву с озера уж давно прикопали. И никуда там вода не делась. Ты в деревне живешь или где? Не знаешь ничего. А у нас окуньки мелкие и черные, как головешки. А на Вандышевском крупные, с золотистым отливом. Приятно из такой рыбки и ухи похлебать.

– А ребята сказывали, что черт в Вандышевском живет, а не у Савеловского порога. Его там два года назад мужики даже ловили. Потому и канаву копали. Вот поймали или нет, не знаю. А ты не знаешь?

– А кто же знает? Может быть, и живет до сих пор. У нас они, видать, где только не поселились. Видать, есть что охранять и у Савеловского порога и в озере. Сюда, в наши края с давних пор бегут разбойники всякие с награбленным, словно им тут медом намазано. Через нас и до Пинеги рядом – легко спрятаться от погони. А черти они за разбойниками следом идут.

На мосту[4 - Коридор, сени (местное)] заскрипели половицы. И тут же следом раздался глухой хриплый кашель бабки Анны.

– Куды мотыгу задевали? Тут еще вечером стояла! – крикнула через дверь Анна Гавриловна. – Митька! Куды вилы дел? Говорила – не вороши[5 - Не трогай, не бери (местное)], так всё назло только мне творишь[6 - Делаешь (местное)]!

Как обычно все потери в доме относились на счет внука. Митька оживился, не обращая внимания на бабкины слова. Надеясь услышать продолжение истории, он шагнул к деду, но Тимофей Петрович потянулся, громко зевнул, повернулся к нему спиной и захрапел.

«Ну вот, как всегда. Только у него что-то сурьезное спросишь, как он сразу на бок, – подумал Митька, и пошел к бабке, чтобы сказать, что та утром на назём[7 - Помещение в хлеву, куда убирался навоз от скота] ходила и вилами в хлеву ворота подперла».

Часть первая

1915 год

Небольшой костерок, устроенный за выскорью[8 - Небольшое углубление на земле, оставленное от вывороченного с корнем дерева.], казалось, вот-вот потухнет. Густой сизый дым, идущий от него, то полностью накрывал еле тлеющие поленья, то отступал под порывом ветра.

– Вот, зараза, – стоя на коленях у костра и подкладывая бересты, ворчал здоровенный мужик в зимней, одетой не по сезону, шапке. – Задавливат[9 - Тушит, гасит (местное)], что хошь делай!

Не дождавшись, когда пламя пробьется и зацепится языками за поленья, он поднялся. Взяв широкую пластину бересты, здоровяк стал аккуратно размахивать им над тлеющим костром.

– Я гляжу, дядька Степан, нам кипяточку сёдни не пить. Или…, – не успел договорить второй, заметно моложе мужичок с огромной черной шевелюрой, как Степан его перебил.

– А ты, шельмец, чем язык чесать, да портки протирать, лучше лап еловых наломай. Неизвестно еще, сколько мы тут просидим, – перебил его Степан.

Выругавшись, он оглянулся на стоящую за спиной Серафиму и, заметив ее одобряющий взгляд, добавил:

– Да только топором не тюкай. Там мужики не промах, – он кивнул куда-то в сторону реки. – Враз поймут, что к чему, хоть и далеко. Вот тогда, Прохор, и ноги твои долгие не помогут, – разгоняя дым берестом, заключил Степан.

– Старшой их не спит. С берегу видно, что Семен бродит чего-то, не ложится. Но, дай Бог, может и угомониться, – тихо заметила Серафима. – А отдохнуть, да ноги выпрямить и впрямь сейчас нам не помешает.

Услышав Плетневу, Степан Рочев обернулся к ней. Затем выпрямился, вытер руки о штаны, и, глядя на Серафиму, проговорил:

– Что-то неладно у меня на душе сегодня. Вроде все как обычно кругом, – он встревожено осмотрелся вокруг. – А вот не спокойно оно как-то. Беда какая не случилась бы. Вон, огонь и тот никак не разгорится.

– Типун тебе на язык, – буркнул, вставая с валежины, Прохор. – Ты вон в том годе тоже накаркал.