Разбойничья Слуда. Книга 2. Озеро

– Так, армия-то совсем другое дело. Отслужил бы и вернулся. А война, Паша, война это – совсем другое. Вон у Грани брат с Высокого Поля[14 - Название деревни] с месяц назад погиб же на войне, – девушка всхлипнула.

– Ну, ты и нашла, о чем говорить. Он и не с Высокого Поля совсем. В той деревне и не жил никогда. С Керги[15 - Название деревни] он. И не убили его. А без вести пропал. Может, да, скорее всего, и объявится. Так часто на войне бывает, – Пашка притянул девушку к себе и крепко обнял.

– Паша, а, Паша! – Лиза приподнялась и заглянула ему в глаза.

Она любила поспорить с Павлом. Но сегодня ей этого делать не хотелось. Голова совсем другими мыслями была занята.

– Паша, скажи еще раз…

– Чего сказать? – не понял Павел.

Девушка смотрела на него не отрываясь, и тут до Павла дошло.

– Люба ты мне, Лизонька. Люба, – он приподнялся и поцеловал ее. – Ты, жди меня. Вернусь, свадьбу сыграем. Батька сказывал, что твои не против будут.

– Не против. Ну, конечно же, не против, – еле слышно повторила Лиза.

Они снова замолчали. От повисшей тишины у Павла зазвенело в ушах. Но тут на сеновал пробрался один из первых нынешних комаров, о чем и поспешил уведомить всю округу своим противным писклявым голоском.

– Я вот сейчас подумал о женщине на реке, что напротив кладбища видели сегодня, – Пашка не любил сентиментальности и постарался сменить тоскливую на его взгляд тему. – Не из наших она вроде. Может с Высокого Поля кто или с Керги. Хотя таких в тех деревушках вроде нет.

– Каких таких?

– Ну, как бы тебе объяснить… Вот, вроде и далековато было, а все одно, сразу видно и стать и выправку. Хоть и в долбленке была, но не нашего, не деревенского она роду, – попытался как мог объяснить Пашка.

– Я думала ты обо мне, а ты о женщине какой-то думаешь, – с наигранной обидой ответила Лиза. – По-твоему девки у нас, значит, способны только на то, чтобы со скотом обряжаться да навоз лопатой с назему выгребать?

– Ну, Лиз, чего ты! Ну, в самом деле! Вечно к словам вяжешься, – Павел убрал с шеи Лизкины руки, слегка отодвинулся от нее и сел, обхватив руками колени.

Увиденная в лодке незнакомка не выходила у него из головы. Он сладко потянулся и снова заговорил:

– Эх, надо было всё-таки окликнуть её. Странно как-то. Кто такая? Откуда плыла?

Этой ночью они долго гуляли вдоль реки. С Нижней Тойги тянуло холодком, но уходить им никак не хотелось. Уже и остальная молодежь вся по домам разбрелась, а они всё ходили и ходили, ведя неспешный разговор. В этот момент и увидели они, как вниз по реке, держась ближе к тому берегу, где было деревенское кладбище, плыла в лодке незнакомая женщина. Особого внимания она у них в тот час не удосужилась, потому, как заняты они были друг другом, и было им не до нее.

Лиза той ночью была немногословна и задумчива, словно пыталась принять какое-то очень важное для нее решение. А Павел, наоборот, всё говорил и говорил, мечтая, как вернется с войны, сыграют с ней свадьбу и будут жить одной семьей. И обязательно дом новый поставит, чтобы никто не мешал их счастью.

– И фамилии у нас с тобой одинаковые, будто мы уже сейчас муж да жена», – не унимался он. – Гавзова Елизавета и Гавзов Павел! Звучит, а?

– Звучит, – только и всего ответила Лиза.

– И по двадцать годов обоим, – не унимался Пашка.

– По двадцать, – задумчиво проговорила девушка.

К утру стало совсем прохладно, и Павел предложил немного посидеть на их месте. Они еще в прошлом году облюбовали сеновал в доме Лизы, и когда на улице было прохладно, забирались туда. Благо на сеновале было тепло от непонятно как находящейся здесь печки. По словам Лизы отец ее, Тимофей Петрович, в своё время хотел в этом месте сделать еще одну комнату, и предусмотрительно печь сложил так, чтобы часть ее с первого этажа проходила через второй. Но со временем отказался от затеи, увеличив за счет нее площадь сеновала, а часть печи вместе с трубой так и осталась стоять здесь.

В тот же год Лизка позволила Павлу и первый раз ее поцеловать. Не как раньше в щечку, а по-настоящему, в губы. Сразу предупредив парня, что дальше их отношения зайти не могут. «До свадьбы ни-ни, – очень твердо тогда сказала она Павлу. – В армии отслужишь, тогда и…, – смутившись, многозначительно подытожила Лиза.

Но сегодня она сама нарушила своё слово. И когда они как всегда устроились на мягком душистом сене, не сдержалась и дала волю чувствам. «Так вот о чем она сегодня всё время думала, – догадался Павел. – Не зря говорят, кому война, а кому мать родная, – не совсем удачно, но понятно себе самому объяснил он поведенье девушки, когда она стала не просто Лизой, а его Лизой.

– Паш, а Паш! А лодка-то на вашу, старую похожа, – неожиданно проговорила девушка. – Ты сказывал, она у вас в прошлом годе пропала. Ну, тогда… когда полиция еще грабителей искала. Помнишь?

– А я и не разглядел чего-то. Ну, да. Точно! Она это. Когда лодка пропала, незадолго перед тем полицейский к нам в дом приходил, всё расспрашивал и расспрашивал. Страху нагнал, будто мы виноваты в том, что бандюки те в нашей деревне были. Ну а после них уж лодка-то пропала.

Пашка зевнул. Стряхнул сенную труху с груди и прикрыл глаза.

– Надо батьку сказать. Мало ли чего. Ну, да Бог с ней. Батько уж новую делать начал. Осину под весну на лошади привез… Ты иди давай, а то уж рассвело совсем, – он потянулся, сминая солому над головой. – Опять меня Тимофей Петрович ругать будет, что покою тебе не даю, – уже строже добавил он, и не открывая глаз, улыбнулся.

– Паш, а Паш? А ты не осуждаешь меня? – поднимаясь, спросила Лиза. – Может зря мы…

– Ну, что ты Лизонька! Всё у нас будет хорошо! Иди в дом, да и я тоже пойду. С утра в лес с отцом поедем. Береста нужно насымать. Отец, поди уж чай пьет. Завтра, ой, сегодня уже вечером к бане нашей приходи. Я там буду тебя ждать, – последние слова Лиза услышала уже, когда закрывала за собой дверь с сеновала.

***

Вода в лодке стала прибывать слишком быстро. «Трещина стала больше, – Серафима уже еле справлялась, отчерпывая воду. – Надо что-то делать, – она пыталась собраться с мыслями, но ничего в голову не приходило». Вдруг лодка, резко чиркнув по камням, остановилась. Плетнева еле удержалась на ногах.

– Всё, приехали! – вырвалось у нее.

Несмотря на весеннее половодье, вода в этом месте лишь едва скрывала дно. До берега было не более двух метров. Выйдя из лодки, она взяла конец веревки и на всякий случай привязала ее прибрежному кусту. «Застряла тут надолго. Недалеко я от Ачема уплыла. Версты три-четыре, не больше», – Серафима оглядываясь вокруг, пошла к берегу.

Прямо перед ней была красивая ярко бурая слуда. А чуть левее видна была небольшая лощина. К ней Плетнева и направилась. Еще не ясно представляя, что ей делать, она проворно забралась на угор. Сверху открывался удивительный вид на реку. Залюбовавшись весенней красотой, она на мгновение даже забыла, зачем она тут. От души потянувшись, она выгнула уставшее за эти дни тело и закрыла глаза.

От минутной расслабленности ее отвлекло, доносящееся откуда из леса, кряканье уток. Серафима оглянулась. Птицы галдели совсем рядом. «Река так что-ли петляет», – она интуитивно шагнула вглубь соснового бора, время от времени оглядываясь и пытаясь запоминать место, где она идет. Только подумав о том, чтобы не заблудиться, как буквально через несколько шагов сквозь редко стоящие сосны она разглядела водную гладь. Подойдя поближе, женщина вышла на берег небольшого лесного озера. Крик птиц внезапно смолк и тут же совсем рядом с шумом взлетели несколько птиц. «Селезни. До чего красивые паразиты. Мамки на яйцах сидят, а этим ничего не делается», – глядя вслед улетающим птицам, подумала Серафима.

В голове у нее вдруг промелькнула какая-то мысль, но она не успела ее ухватить и продолжала смотреть на ослепительно яркую в лучах утреннего весеннего солнца гладь озера. Ее внимание привлекла необычного вида сосна, стоявшая чуть поодаль от озера. «Молнией ее так разукрасило что ли? – отметила она про себя, рассматривая расщепленную на три части верхушку дерева». Постояв еще немного, Серафима повернулась и быстро зашагала обратно к лодке. Выйдя к реке, она уже понимала, что ей делать дальше. Спустя полчаса всё, что находилось в лодке, она перенесла на берег.

После того, как лодка была разгружена, она немного приподнялась, и этого было достаточно, чтобы Серафима оттолкнула ее от берега. Осиновку тут же подхватило течением, закрутило и понесло вниз по реке. «Далеко не уплывет, но это не так и важно теперь», – проводив взглядом скрывшуюся за поворотом лодку, подумала Плетнева.

Спустя час все мешки были перетащены ею к озеру. Она уронила рядом стоящую сухую осину и измерила глубину у берега. После чего взяла моток веревок и стала распутывать. Веревки оказались короткие, длиной около метра, поэтому ей пришлось связать их между собой. На каждой веревке получилось по несколько узлов. «Ну, и хорошо. Слава Богу, что хоть такие обрывки оказались, – удовлетворенно отметила она и присела отдохнуть». Минут пять сидела, не шевелясь, всматриваясь в сторону противоположного берега. Затем слегка кивнув головой, словно соглашаясь с принятым решением, Серафима развязала каждый мешок и внимательно осмотрела содержимое. Не полагаясь на память, сделала несколько пометок карандашом. Но записи на бумаге показались ей ненадежными и она, разорвав бумагу на мелкие кусочки, втоптала обрывки в мох.

Она решила не брать с собой ничего из содержимого мешков – мало ли что может в дороге случиться. Еще раз внимательно, осмотрев берега озера и, не заметив ничего подозрительного, Серафима завязала мешки. Привязав к горловине каждого мешка по узловатой веревке, аккуратно столкнула их в озеро.

«Глубина у берега в самый раз будет. Пусть полежит теперь тут, раз уже так случилось. Вернусь скоро. В лесу нельзя прятать – еще зверь какой выроет, или кто-то из деревенских наткнется. Частенько они сюда наведываются. Вон, сколько тропинок натоптано вдоль берега, – размышляла Серафима».

Серафима связала свободные концы веревок и привязала их за торчащие под водой корни деревьев.

***

От Ачема до Вандышевского озера Никифор Ластинин дошел быстро. Он добрался бы намного быстрее, но по пути встретил знакомого с соседней деревни. Правда, Высокое Поле деревней назвать можно было с большой натяжкой. Меньше десятка одноэтажных рубленых изб, да несколько надворных построек – вся и деревня. От Ачема до нее версты две по лесной дороге будет.

Гришка Конюхов был ровесником Никифору. Его родители поселились здесь через полгода после возвращения отца с русско-японской войны. Не заладилась у старшего Конюхова жизнь в Ачеме. Он и до войны то мягкостью характера не отличался. А как с войны пришел, то и того хуже стал. Разражался по малейшему пустяку. Дня не проходило, чтобы он не поругался с кем либо из деревенских. Все норовил командовать, да руководить. А в Ачеме это не все любили. Вот и перебрался он с семьей в Высокое Поле, в дом, где до недавнего времени жила его мать. Не дождалась она сына и незадолго до его возвращения с войны умерла, оставив пустовать еще добротный дом.

Поделившись с Григорием ачемскими новостями, Никифор спустя полчаса удобно устроился в узком мысу на берегу озера. Прибрежные кусты надежно скрывали его укрытие. У противоположного берега плавала стайка уток, но идти к ним большого смысла не было. Не то чтобы ему было лень. Никифор был заядлым охотником и подбираться к дичи на расстояние выстрела ему всегда нравилось, и особого труда не составляло. Просто в этот раз определил, что птицы наверняка близко не подпустят и улетят. По опыту знал, что в таких случаях лучше затаиться и ждать, когда утки сами подплывут. Может и зверь какой лесной их вспугнет или самим надоест в одном месте кормится. Дерево скрипнет, или еще что насторожит. Да мало ли что в лесу может случиться, вот и прилетят к нему поближе, чтоб из ружья достать можно было.

Но, честно говоря, сегодня ему было лень их скрадывать – бессонная ночь давала о себе знать. Никифор, разомлев на утреннем солнышке, задремал. Очнулся от характерного шума, который издают утки при посадке на воду. Птицы подлетели близко и зашуршали по озеру буквально в шагах двадцати от него. Не задумываясь над тем, что могло потревожить птиц, он аккуратно потянулся к ружью.

Утки не чувствовали опасности и спокойно плыли в его сторону. Когда взял одностволку, стрелять не торопился. В таких ситуациях он любил одним выстрелом попасть сразу в несколько птиц. Никифор спокойно наблюдал, глядя вдоль прицельной планки, когда несколько птиц окажутся в зоне поражения выстрела. Вот уже две утки плыли вплотную друг к другу. А вот к ним не спеша направилась третья. «Ну, давай, давай, дружок, еще немного, – мысленно подгонял он неторопливого селезня».