Разбойничья Слуда. Книга 2. Озеро

«А новый знакомый не промах, – подумал Дымов, увидев Никифора на крыльце с незнакомой женщиной. – Уже охмуряет кого-то».

Дождавшись, когда тот присядет на лавке, Никифор повернулся к Серафиме.

– Вы извините, Серафима, приятель мой пришёл. С женой у него не хорошо. Наверное, в больницу к ней ходил. Она тут недалеко. На угоре там тоже больница есть.

– В Исакогорке, – подсказала Плетнева.

– Ага, в Исакогорке, – согласился Ластинин. – А вас где найти потом можно? Мы бы с вами о чем-нибудь поговорили. А то я тут за неделю ни с кем и не говорил толком.

– А чего говорить то? – с напускным безразличием ответила Серафима. – Ну, в прочем, я на первом этаже. В восьмой палате. Забегай, коль желание будет, – она хотела еще что-то добавить, но передумала и замолчала.

Она в который раз поправила платок, поймав сейчас себя на мысли, что делает это скорее из русоволосого паренька, чем по другой причине, и, удивившись самой себе, пошла в больницу. Ластинин же подождал, пока та скроется за входной дверью, и побежал к Дымову.

– А это кто? Ничего такая. Правда постарше тебя будет. А чего она на костылях? Что-то с ногой? – набросился с расспросами Микола на подошедшего к нему Ластинина.

– У меня случай на охоте был. Еще до войны. Вернее, она – война, уже шла, только меня там не было. До мобилизации значит. Ну вот, сижу как-то на озере, уток караулю. Тишина, покой. Утки вот-вот близехонько подплывут. И токо я стрелять хотел, как сквозь прицел вижу на той стороне озера бабу. Сразу понял, что не наша, не признал. Думал, почудилось, а вот тут выяснилось, что эта женщина, с которой я сейчас там говорил, она и была! – Ластинин почти перешёл на шёпот. – Тут в больнице разговорились, вот и обнаружилось, что она в наших краях бывала уже. Ну и слово за слово тот случай вспомнился. Призналась, что была на озере тогда, – приврал Никифор.

Никифору, когда он к скамейке шёл и смотрел на Миколу, мысль в голову пришла о том, как про точное место на озере у Серафимы узнать. «Вот Дымов мне и поможет, – подумал он, радуясь своей сообразительности. – Правды всей ему знать не надобно, а для начала пока и так достаточно».

– Да, ты что! Чего ж это она в вашей деревне делала? – удивился Микола.– Как там-то оказалась? Да еще на костылях.

– Нет, на костылях она уже тут, в больнице ходить стала. Ногу ей после взрыва покалечило, – ответил Ластинин.

Решив, что дальше продолжать говорить о Серафиме неразумно, он попытался сменить тему разговора. Для начала исполнения задуманного плана лишние познания Дымову пока ни к чему. «Пока и того, что услышал, хватит с него, – решил Никифор». Он хотел более детально обдумать участие Миколы в поиске золота, а уж потом действовать дальше.

– Слушай, Микола, у Зинаиды твоей как дела?

– Да, что Зинаида. Совсем плохо что-то стало у нее, – проворчал Дымов.

В его голосе появились нотки недовольства – его явно заинтересовал тот случай на озере, и он показал, что его не так-то просто сбить с толку Но Миколу явно заинтересовала эта история.

– Ну, так чего за баба-то это? В вашу глухомань как попала? – не унимался он.

– Микола, ты меня тут с полчасика подожди. Мне к медсестре нужно сходить. А потом я тебе всё расскажу, – предложил Никифор, на ходу придумывая причину отложить разговор.

Он знал, что Дымов ждать не любит, а потому разговор, скорее всего, отложится до завтра. Ну, а к тому времени он обязательно всё обдумает.

Дымов сморщился, словно от зубной боли.

– Ладно, иди. Посижу, подожду, – все же согласился Микола.

И, глядя на удаляющегося Ластинина, проворчал:

– И чего ждать согласился.

Сидеть на скамейке рядом с выздоравливающими балагурами, он не захотел, и прошёл дальше, поближе к калитке забора. Сплюнув под ноги, опёрся на невысокую больничную изгородь и стал рассматривать ёжившихся от свежего северного ветра прохожих. «Подожду, раз обещал, – решил он, и свистом стал приманивать к себе поселковую дворнягу».

***

Рочеву до дому было уже рукой подать. Ему осталось миновать небольшую площадь перед полицейским участком да портовое общежитие. Проходя по площади, сердце забилось в груди от появившейся вдруг тревоги. Он уже заметил перемены, случившиеся на левом берегу Двины. Всё вроде было как обычно, но и в тоже время казалось каким-то чужим и незнакомым. То тут, то там были видны следы разрушений и пожарищ.

Добравшись до Архангельска, он уже на пристани узнал о печальных событиях, произошедших недавно в городе. Но пока не добрался до Бакарицы, где он с племянником до недавнего времени проживал вместе с приемной матерью Степана, не поверил. Он миновал площадь и уже издали заметил, что сразу за общежитием ничего нет. Вернее есть, но не то, что он собирался увидеть. Там, где когда-то был их дом с небольшим участком, виднелась лишь черная после пожара печь, да остов сгоревшего дома. На фоне свежевыпавшего снега зрелище было ужасающим, от вида которого у Степана закололо в груди.

Спустя час он уже выходил из полицейского управления. Там и узнал, что дом сгорел после попадания снаряда. Боеприпасы после взрыва стоявшего у причала иностранного корабля в тот октябрьский день разлетались по всей округе. Вот один из снарядов и угодил прямо в его дом. Мать Таисия Ивановна в это время была там, и ее обгоревший труп обнаружили на следующий день. Останки вместе с другими погибшими в тот день похоронили на ближнем кладбище.

Собираясь с мыслями, Степан присел на скамейку возле управы. К Серафиме идти особого желания не было, по крайней мере в ближайшие дни. Слушать ее упреки по поводу ускользнувшего счастья ему не хотелось. Да и какой смысл сейчас с ней встречаться, если ничего вернуть нельзя. Ведь жили же раньше ничего не зная друг о друге. Да и вряд ли после случившегося она в Архангельске живет. «Уехала опять туда, откуда так неожиданно и появилась, – решил он».

Поняв, что от сидения на лавке и раздумий толку мало, он первым делом решил навестить своего знакомого Миколу Дымова. «Хоть переночую у него. Поди, с Зинаидой не погонят, хотя и неладно тогды поступил. Уехал, ничего никому не сказав. Ну, а если что, тогда и Серафиму попроведаю, – вздохнул Рочев и прибавил шаг».

Проходя вдоль больничного забора, увидел забавляющегося с местно дворнягой Дымова. «Помяни черта, – добродушно подумал он и остановился напротив него.

– Дымов! Микола! – окликнул он старого приятеля. – Ты, чего собак уму разуму учишь?

Оторвав взгляд от собаки, Дымов взглянул на подошедшего к нему широкоплечего огромного мужика и обомлел.

– Мать честная! – с удивлением воскликнул Микола, узнав в бородатом сорокапятилетнем дядьке своего знакомого. – Степан! Рочев! Живой! Ну, ты даешь! – Микола хотел еще что-то добавить, но Рочев огромными ручищами сгреб того в охапку.

Дымов с Рочевым знакомы были более двадцати лет. Когда Миколе исполнилось 17 лет, отец отвел его в плотницкую артель, где уже работал Степан. Разница в возрасте между ними давала о себе знать. Рочев был на восемь лет старше, а потому помимо работы их ничто в те годы не связывало. Только спустя время, уже после того, как Дымов отслужил срочную службу и снова вернулся в артель, у них постепенно установились приятельские отношения. Всё возможно так бы и дальше шло, если бы в один из дней у Рочева спину не прихватило. Да прихватило так, что разогнуться долго не мог. Знакомый же доктор, понимая серьезность ситуации, строго настрого запретил ему физическим трудом заниматься. Так и оказался Степан, в конце концов, на городском рынке. Правда, рыбой торговать он не сразу стал. Поначалу ремонтом разной утвари занимался, да на рынке дворником работал. Ну, а когда прочно в торговые дела вошел, то к тому занятию и племянника привлек.

В прошлом году, когда он вместе с Серафимой и Прохором уехал в Ачем за золотом, естественно, что никому ничего не сказал. Думал, что быстро обернутся. Дымов очень переживал по поводу их неожиданного исчезновения. Он и представить себе не мог, что можно просто взять и куда-то уехать. Думал, что с ними что-то, наверное, случилось. Мать Степана тоже ничего толком о судьбе ее приемного сына и Прохора сказать не могла. Просто не пришли однажды домой после работы и все. Своей же семьи у Рочева уже не было. Женился он поздно, но мужем был не долго. Году не прожили, как с Настей женой его несчастье случилось. При родах умерла, а ребеночек слабенький родился и тоже недолго прожил. Через неделю и его не стало. С тех пор Степан так один и жил. Вернее, вместе с мачехой, позднее взяв к себе и семилетнего племянника Прохора.

И вот теперь, видя перед собой живого и невредимого богатыря Степана, кроме удивления и радости по этому поводу он ничего другого и выразить то не мог. Степан разжал руки и Микола высвободился из его объятий.

– Вот, Микола, вернулся я, – поникшим голосом произнес Рочев. – Вернулся, а дома нет, никого нет, – он вздохнул, а заблестевшие глаза в полной мере отражали его горе.

– Да, Степа, слышал я про мать твою, – сочувственно произнес Дымов. – Про тебя не спрашиваю, сам расскажешь, коль сочтешь нужным.

Он еще хотел что-то спросить, но спохватился и выпалил:

– Слушай, тебе же остановиться то негде! Давай, ко мне! У меня Зинка в больнице, ребятишек сестра в деревню увезла. Да, точно! Давай!

Несмотря на рядом открытую калитку, Микола перемахнул через ограду и, положив руку на плечо Степану, потянул того за собой.

– Пошли, пошли, – добавил он, вспомнив о Ластинине.

Решив, что тот никуда с больницы не денется, Дымов слегка подтолкнул Рочева в направлении Семенихи. Не прошло и часа, как сделав небольшой крюк и прихватив пол-литра первача, они сидели за наспех накрытым столом в доме Миколы.

1915 год

Ледяная вода крутила и вертела, то приподнимая его над поверхностью, будто давая глотнуть воздуха, то стремительно погружая вниз и прижимая к самому дну. Сил хоть как-то противиться стихии и попытаться спастись уже не осталось. Несколько раз Степан на мгновение терял сознание, ударяясь о каменистое дно, но тут же снова приходил в чувство и продолжал отчаянную борьбу со стихией. Он уже не ощущал ни холода, ни боли и несколько раз простился с жизнью. Но тут пучина в очередной раз, словно на прощанье вынесла его на поверхность, и Рочев сквозь мутную пелену в глазах различил прямо перед собой упавшее в реку дерево. Огромная береза, вероятно подмытая во время сейгошнего весеннего половодья, перекрывала в этом месте значительную часть реки. Течение пыталось вырвать ее из цепких лесных объятий, и даже несколько стащило вниз его крону, но ещё крепкие, не подгнившие корни надежно удерживали березу на плаву.

Инстинктивно вытянув вперед руки, Степан врезался в самую гущу запруды из переплетенных между собой крупных и мелких веток дерева. Это и спасло ему жизнь. Прибившаяся к дереву куча других кустов, веточек и прочего речного мусора, смытого с берегов реки, смягчила удар. Рочеву удалось из последних сил ухватиться за ветку березы, торчавшую над водой и удержаться на плаву. Рук и ног он своих уже не чувствовал, и откуда в тот момент взялись силы, он потом и сам не мог понять. Но как бы то ни было, Степан, перехватываясь руками за ветки, постепенно добрался до того места, где течение было не таким стремительным. Он понимал, что медлить и останавливаться нельзя – мышцы в любой момент могла свести судорога и тогда конец. И нужно выбираться из реки. Но понимать одно, а как сделать, если руки уже не слушаются?

Спустя несколько минут он всё же смог полностью вкарабкаться на ствол дерева. Затем немного перевел дух, обхватив дерево руками. В лицо дул прибрежный ветер. Он был не сильным, но достаточным, чтобы прилипающую, пропитанную водой одежду превратить в ледяные оковы. Степан попытался согреться, прижавшись к дереву плотнее, и на какое-то время это ему удалось. Он даже почувствовал легкое, разливающееся по спине тепло. Глаза тут же стали смыкаться и он на какое-то время провалился в беспамятство. И лишь торчащие толстые ветки не позволили ему снова упасть в воду.

Когда Рочев открыл глаза, вокруг стояла полная тишина. Сколько времени он так провел, Степан не понимал. Какая-то внутренняя сила заставила его ползти к берегу по стволу березы. «Ещё чуть-чуть, ёщё чуть-чуть, – мысленно помогал он себе ползти. – Если уж до сих пор живой, значит, будем жить».

– И от берега подальше, – словно приказывая, произнес он уже вслух.