Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет

– Понятно, – протянул парень.

Конюхов недолго помолчал, осматривая скудное убранство избы.

– А скажи-ка, Василий, где у вас дрова хранятся?

– Дрова? Так во дворе, как у всех.

– Посмотреть могу?

– Чего на них глядеть. Но могу показать, если так нужно, – подросток взялся за висевшую на стене телогрейку.

– Ну, тогда пошли, покажешь.

Под взвозом Григорий сразу увидел лежащую рядом с костром[37 - Уложенные поленья дров (местное)] дров кучу из знакомых поленьев. Василий заметил интерес милиционера и пояснил:

– Отец откуда-то привез. Велел сжечь, да только чего сырые в печь пихать.

– Я изымаю их. Бумагу потом составлю. Помоги в сани снести.

Когда дрова оказались в повозке, Григорий погнал Зорьку к собственной бане. Там он рассортировал поленья. Каждую пару составили те, у которых вырезанные прямоугольники точно подходили друг к другу. Пересчитав все тайники, прибавил их к тем, что нашел у берлоги. От полученного количества сердце бешено заколотилось.

– Григорий Пантелеевич! Григорий Пантелеевич!

Голос колхозного счетовода Зинки Лапиной по прозвищу Финка быстро привел его в чувство.

– Григорий Пантелеевич! За вами послали. С лесоучастка все вернулись. Обедают. В новом клубе собрание скоро, – запыхавшись, проговорила женщина. – Я по всей деревне как оглашенная бегаю тебя ищу. Сказали, что в лес уехал. Хотела уж следом ехать. А тут Авдотья Ларионова встретилась, говорит, что Толька ее тебя в деревне видел. Я к нему, а он говорит, что ты Омановым интересовался. Я к ним, а там Васька… Вообщем, еле нашла.

– Ну, что ты тараторишь! – одернул он Зинку. – Пожар что ли!

– Дык, того! Начальство же!

– Начальство, – передразнил Конюхов Финку. – Иди уж, скажи, что скоро буду. В помощницы ко мне не пойдешь? Больно хорошо розыск ведешь, – усмехнулся он.

Зинаида смутилась и опустила голову. А когда подняла, то увидел Григорий в ее глазах такую тоску, что ему стало не по себе.

– Ты чего, Зинаида?

– Мишке-то моему тоже повестка на войну пришла. Чует мое сердце, что не вернется он, – всхлипнула она. – Не вернется.

***

В Ленинград Янис переехал два года назад – летом тридцать седьмого. Закончив в тот год девять классов архангельской средней школы он, как и многие его сверстники мечтал беззаботно провести летние каникулы, чтобы осенью снова пойти учиться. Но произошло то, что случалось в те годы во многих советских семьях: его мать Илгу Пульпе обвинили в пособничестве врагам народа и, несмотря на все ее заслуги и место, где она работала, арестовали и вскоре расстреляли.

Все время пока мать служила в органах безопасности, они жили с ней вдвоем, занимая две комнаты в большой четырехкомнатной квартире. В двух других со своими детьми проживала Анна Акимовна Панина. Первый муж ее погиб в начале двадцатых, не дожив до рождения сына буквально несколько месяцев. Прохор Панин был Янису ровесником, а дочка Ульяна была годом младше. Тетка Нюра, как Пульпе ее звал, женщина была сердобольная и заботливая. Она как могла, помогала Илге, которая много времени проводила на службе. Род ее занятий позволял Анне почти все время находиться дома. Брюки, костюмы, женские платья, вообщем, все, что требовалось, Нюра шила добротно, красиво и быстро. Присматривала она и за Янисом, который и проводил все дни в ее семье.

Своего отца Янис не видел никогда. Мать, несмотря на его расспросы, рассказывала о нем совсем немного. Знал только, что звали его Павлом и что родом тот из глухой северной деревни. С ними отец никогда не жил и погиб, когда Янис был еще совсем маленький. О том, что была у него другая семья и много другое, узнал Пульпе уже после ареста матери, когда бывший ее начальник Иварс Озолс организовал им свидание. Тогда же мать рассказала ему и о том, что у отца есть и другой сын. А значит, где-то живет его брат.

В начале тридцатых годов Анна Акимовна Панина вышла замуж за одного из своих постоянных клиентов. Тот работал в магазине Торгсина и вскоре уехал в Ленинград, забрав с собой Анну с детьми. Фамилию менять она не стала, будто чувствовала, что проживут вместе с мужем недолго. Так и вышло. По приезду в Ленинград отношения у них сразу не заладились и через год супруги расстались.

Когда Анна узнала, что произошло с Илгой, она тем же летом приехала в Архангельск и увезла Яниса с собой. Правда, пришлось обращаться все к тому же Озолсу, но Иварс помог и в этот раз. Через год Пульпе закончил десятый класс и, несмотря на теткины уговоры, дальше учиться не стал, решив, что должен сам зарабатывать себе на жизнь. Такого же мнения придерживался и ее сын Прохор, окончивший школу в том же тридцать восьмом году. Панина противиться не стала и устроила обоих слесарями на «Большевичку», где уже несколько лет работала и сама.

Жили они недалеко от фабрики в небольшой коммуналке на Звенигородской рядом с городским ипподромом. Близость к такому заведению никак не сказалась на их жизни. Прохор с Янисом всего однажды выбрались на скачки. Увиденное действо их не впечатлило и не увлекло. И больше они там не бывали. До недавнего времени семья занимала всю трехкомнатную квартиру, но в тридцать восьмом жильцов в доме уплотнили. В меньшую комнату въехал молодой инженер. Анна с дочкой разместились в гостиной, а юноши заняли третью. Виктор, как звали соседа, оказался на редкость спокойным и воспитанным человеком, да к тому же трудоголиком. Дома бывал редко, отчего особых неудобств семейству Паниных не доставлял.

В сентябре тридцать девятого Прохора призвали на службу в армию, которую он начал под Ленинградом на границе с Финляндией. Пришла повестка и Янису, но на комиссии его кандидатуру отклонили. «Придешь через год. Мы не можем сейчас доверить защиту страны человеку, мать которого осуждена за пособничество врагам народа, коим является твой отец. Честь защитника Родины нужно заслужить, – словно приговор прозвучали слова председателя призывной комиссии». Говоря это, офицер с двумя прямоугольниками в петлицах смотрел на Яниса так, словно парень и был главным виновным в случившемся с родителями.

Янис не слышал, как сидевший рядом с председателем человек в штатском сказал, что никаких отсрочек для такого контингента, как Пульпе не предусмотрено, и что такая инициатива может не понравиться городскому военкому. А вот ответ Янис расслышал хорошо.

– Сын за отца не отвечает, а на счет матери ничего товарищ Сталин не говорил!

Потом мужчина еще что-то добавил, но Янис уже закрыл дверь, очутившись в шумном коридоре районного военкомата. И вот уже третий месяц он жил один в комнате коммуналки на Звенигородской улице.

По случаю десятилетия со дня образования фабрики в Доме культуры работников хлебопекарной промышленности еще в середине ноября должно было состояться торжественное собрание. По такому случаю всем фабричным передовикам загодя вручили пригласительные билеты, строго предупредив об обязательной явке. Пульпе к их числу себя не причислял и не удивился, когда не удостоился такого внимания от начальства. Однако, мероприятие незадолго до начала отменили. Причины такого решения потом назывались разные, но большинство работников склонялось к тому, что приглашенный на собрание товарищ Жданов, приехать не смог. Торжественную речь, в которой Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП (б) упоминался не реже, чем товарищ Сталин, переписывать не стали, решив назначить с ним другой день для проведения собрания. В итоге день согласовывали дважды. Сначала перенесли на конец месяца. Но и тогда что-то не получилось. Наконец, перед фабричной проходной, появилось объявление с новой датой проведения торжественного мероприятия.

«В пятницу 15 декабря в 7 часов вечера в ДК работников союза хлебопекарной промышленности (на ул. Правды) состоится торжественное собрание, посвященное 10-й годовщине нашей фабрики. По окончании – концерт. Просьба, кому вручены пригласительные билеты, не опаздывать. Явка обязательна, – прочитал Янис, выйдя после работы за ворота фабрики». Машинально посчитав, что до назначенного дня осталась неделя, он пошел домой.

– Не расстраивайся! Когда-нибудь и тебя туда пригласят, – раздался сзади голос Ульяны Паниной. – А у меня день рождения как раз будет. Я тебя приглашаю. Подарок не обязателен. Мама немного побудет и на собрание уйдет. Я патефон принесу, – добавила девушка, когда тот повернулся.

– Спасибо. Я помню, – равнодушно ответил Пульпе.

– Я домой, а ты? – оставив без внимания его ответ, спросила девушка.

– Погода хорошая. Наконец-то настоящая зима пришла. Хотел прогуляться, – слукавил Янис. – Ну, пошли, провожу, а то на улицах сейчас темно и неспокойно. В городе затемнение требуют и хулиганы распоясались.

– Из-за войны?

– Ну, да. А из-за чего же еще.

– Хорошо, пошли.

– А ты чего тут делаешь? Да еще так поздно.

– К матери забегала, ужин отнесла. Она на вторую смену осталась. У них на работе аврал. Днем военное обмундирование стали шить. И обычную одежду никто не отменял. Вот, вечерами и наверстывают. Говорит, работы столько, что хоть домой не уходи.

Ульяна – хрупкая с бледным лицом девочка в этом году пошла в девятый класс. Мечтая с раннего детства стать врачом, она при малейшей возможности бегала в библиотеку, где часами просиживала за медицинской литературой. В раннем возрасте часто болела, свидетелем чего был и Янис. Возможно, это сказалось на ее увлечении медициной и наложило свой отпечаток на ее дальнейшую судьбу. Ульяна хотела выучиться, чтобы лечить детей. Ей даже каким-то образом в эти летние каникулы удалось устроиться санитаркой в детскую больницу, где отработала больше месяца.

– Понятное дело, – протянул Янис. – А про военный заказ не треплись с кем ни попадя. Дело государственное. Слышала о шпионах?

– Ну, да, слышала. И в газете писали недавно, – понизив голос, проговорила Ульяна.

– То-то!

– А чего собрание у Пищевиков в клубе? У вас же свой есть, – в свою очередь поинтересовалась девушка.

– Не знаю. Меня никто ни туда, ни туда не приглашал. Не моя, видать, очередь, – сухо ответил юноша.

– Наверное, там мест в зале больше. У Жданова знаешь, сколько охраны… Их же тоже всех посадить куда-то нужно.

– Посадить. Всех посадить, – задумчиво произнес Янис.