Могусюмка и Гурьяныч

– А может, лучше без него?

– Да не бойся.

– Старики с нами едут славные. Они и без Могусюмки пособят, и тихо все будет, а то потом нам припомнят, что мы с ним друзья, мол.

– Нет уж, лучше с Могусюмкой. Никто не припомнит. Башкиры его любят и уважают. Да слушайте его, как он велит.

Вечером Гурьян уехал на завод верхом на одной из лошадей Бикбая. Макар и Авраамий строгали бревна, пилили доски и всячески помогали Бикбаю, желая заслужить его расположение.

Выехали все вместе на двух телегах. Впереди Бикбай с Абкадыром, а с мужиками сел Могусюм.

В полдень покормили лошадей и сами пообедали. Отдохнувшие кони побежали быстрей.

Могусюмку сильно заботило возможное предательство. Последнее время искали его усиленно.

Мужики заметили, что спутник их не в духе. Зная хорошо, кто такой Могусюмка и из-за чего он враждует с начальством, они истолковали его молчание по-своему и, видя в нем своего защитника, стали жаловаться на жизнь, на бедность, что земли нет, леса нет, денег нет.

– А почему у вас леса нет? – спросил Могусюмка, отвлекаясь от своих мыслей и обращаясь к Авраамию.

– Вырубили.

– Кто вырубил?

– Мы…

– А зачем вы в Николаевке свой лес вырубили?

– Как приказано… Для завода уголь жгли лет семьдесят. Для конторы.

– А теперь ты новую землю хочешь пахать? – спросил Могусюмка.

– Да. Как же… что-то надо, – ответил мужик угрюмо.

– А потом скажешь: мол, я пашу, хлеб сею, а башкиру, мол, барана пасти можно в другом месте? Башкир поганишь?

«Он вон куда гнет! – подумал Макар. – Подозревает, что желаем землю отнять».

Макару стало очень горько, но он смолчал. Был он человек бедный и обидчивый.

Такой разговор не нравился и Авраамию.

«Не хочет помогать, досадует. Может испортить все дело. Хорош же у Гурьяна приятель!»

Могусюмка, видя, что николаевцы не отвечают, умолк. Его часто приглашали разбирать споры, когда терялись умные старики, баи и муллы. Он считал дело, за которое собирался хлопотать, обычным, житейским. Могусюмка полагал, хотя башкирам и обидно, что землю занимают русские, но целую деревню обречь на голод нельзя. Земля у общины пустует, и николаевцы тоже есть хотят, они не виноваты, что леса вырублены. Но ему все же жаль сейчас стало леса, сожженного ими.

– Нет, мы землю не отберем, – начал тем временем Авраамий, – мы уважение сделаем. Это первое дело. Пособим…

В душе Авраамий, может быть, и не прочь захватить землю, отнять ее у кого угодно, только бы случай представился… Он полагал, что земля есть земля. Она божья – ничья. Должен на ней жить тот, кто пользу от нее знает. Но сейчас надо было выказать покорство, умаслить. Уж взялся добывать землю – молчи, кланяйся.

– Так землю отымать не захочешь?

– Нет, что ты! – ответил Авраамий и повесил голову.

Макар, не вымолвивший до этого ни слова, обернулся и сказал, боясь разбередить Могусюма:

– Мы Курбана не обидим. Земли его не займем. – Он выказывал покорность, а в душе зло и досада все сильней разбирали его.

– Земля общинная! – поучительно возразил Могусюмка.

– Это только слава, что она общинная, – ответил Авраамий. – Сами же башкиры зовут Курбана хозяином. Да уж нечего плакать, Курбан сам себя в обиду не даст, шкуру сдерет с любого.

Тут Макар не удержался:

– Да что ты тревожишься, тебя самого-то по миру пустили…

Больше не было сказано ни слова, и Авраамий уж был готов, что ждет их с Макаром неприятность. Но он решился стоять до последнего, просить, молить, кланяться, пообещать такое, что даже, быть может, никогда не исполнит. Он готов был хоть в кабалу, плотничать, кузнечить на богачей. Таил он надежду, что славные и честные старики, ехавшие на первой телеге, люди куда умней и старше этого Могусюмки, и что они знают, на что идут, и что они помогут, конечно.

Не доезжая до кочевки, Могусюмка спрыгнул с телеги, отвязал своего коня, на длинном поводу шедшего за ней. Бикбай остановил свою лошадь.

– Вы все поезжайте к Курбану, – сказал Могусюмка, – про меня ничего не говорите. Просите о своем деле. А я приеду, когда надо будет.

«Так-то лучше, – подумал Авраамий. – Опамятовал. Не будет, так сами обойдемся».

– Как же он узнает? – встревоженно спросил Макар, когда Могусюмка въехал в лес, а телега снова тронулась.

– Узнает! – ответил Бикбай с важностью.

– Он все знает, – с суеверным страхом подтвердил Абкадыр.

Глава 9. Бай-европеец

Над горной рекой на лугу, на котором кое-где видны молодые березки и березовые пеньки, желтыми пятнами разлеглись верблюды. Мужики подъехали к дому, строенному из свежих сосновых бревен под железной крышей.

Бай в распахнутом бешмете, под которым виднелась нижняя белая рубашка, стоя у заднего крыльца, с криком вырывал из рук маленькой растрепанной старухи какое-то ведро. Несколько башкирок кричали на него, видимо, заступаясь за старуху.

– Что это он с бабами из-за ведра дерется? – вымолвил по-русски Абкадыр.

Оба башкирина соскочили с телеги и стали кланяться.

Увидя подъехавших, бай улыбнулся, выпустил ведро, смущенный, что его застали за таким занятием.

Он приветствовал приехавших. Подъехали мужики. Бай повел всех в дом. Ненадолго удалившись, он явился в воротничке и в сюртуке.

– Никакого понятия не имеют, как соблюдать чистоту! Самому всех учить приходится! Кроме меня, никто не умеет показать, как мыть ведра. Советую и тебе, Абкадыр, и тебе, Бикбай, всегда чисто ведра мыть. А то про наших башкирок говорят, что они нечистоплотны. Это ложь, выдумки русских! Надо, чтобы не было повода про нас говорить, что мы не любим чистоту.

Русские, не понимая толком, о чем речь, мяли шапки, а Бикбай с Абкадыром все время кивали головами, показывая, что согласны с каждым словом хозяина.

Бай говорил улыбаясь, словно сознавал смешную сторону своих поступков.