Николай II и Александра Федоровна. Любовь, победившая смерть

В 1884 году старшая сестра Алисы Элла была выдана замуж за великого князя Сергея Александровича, брата императора Александра III и родного дядю цесаревича Николая. Алиса приезжала на бракосочетание. Тогда-то и увидел ее шестнадцатилетний цесаревич. Многие биографы пишут: был влюблен с первого взгляда. Наверное, это все-таки преувеличение. Иначе как же быть со всем известным романом с Матильдой Кшесинской?

Собственно, сам цесаревич и не отрицал, что совсем еще юная Алиса понравилась ему. Но без памяти влюбиться в двенадцатилетнюю девочку?! Не перебор ли? Не бросают ли тень подобные заявления на самого влюбившегося юношу? Да, понравилась, да, запомнилась. Но увиделись они снова лишь спустя пять лет, когда Алисе было уже семнадцать – подходящий возраст, чтобы стать предметом влюбленности. Да и цесаревич уже не шестнадцатилетний юноша. Ему уже 21 год от роду!

Итак, январь 1889 года. До знакомства с неотразимой Матильдой Кшесинской еще больше года.

На этот раз принцесса Алиса приехала в Петербург по приглашению великого князя Сергея Александровича. Полтора месяца она жила в Сергиевском дворце. В этот период встречи с цесаревичем Николаем стали довольно частыми. Да, собственно, для того и организовали приезд Алисы в Россию великий князь Сергей Александрович и его супруга – старшая сестра Алисы – великая княгиня Елизавета Федоровна (1864–1918). Элла, как звали ее в семье. Елисавета Феодоровна, как официально звали ее в России.

И действительно, более тесное знакомство состоялось. Цесаревич Николай взялся показывать Алисе Петербург, бывал с нею в театрах, на балах. Словом, молодые люди постепенно сблизились, их сердца воспламенялись чистыми и непорочными чувствами.

Они много разговаривали на разные темы. Беседовать было легко, потому что цесаревич легко изъяснялся и на немецком, и на английском, которые прекрасно знала Алиса.

А поговорить было о чем… Цесаревич прекрасно для своих лет знал русскую историю, во всяком случае, в том ее виде, в котором преподавали ему назначенные для этого учителя. Он и сам стремился разобраться во многих нюансах, пытался докопаться до истины там, где она была скрыта историками за семью печатями.

И впоследствии, в годы своей зрелости, он отличался тем, что выделял из среды историков-летописцев честных, добросовестных, поскольку обо всей общей массе пишущих и рассуждающих на исторические темы можно было выразиться словами мыслителя русского зарубежья Ивана Лукьяновича Солоневича: «Русский историк является специалистом по извращению истории России».

К примеру, из всей массы историков император Николай II выбрал по справедливости Александра Нечволодова и рекомендовал его «Сказания о Русской земле» для изучения в военно-учебных заведениях.

Любимым предметом цесаревича была и русская литература.

В число читаемых и перечитываемых авторов входили Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов.

Преуспевал цесаревич и в изучении иностранных языков.

Его дядя, великий князь Александр Михайлович, впоследствии писал о знаниях языков: «Он мог ввести в заблуждение любого оксфордского профессора, который принял бы его, по знанию языка, за настоящего англичанина. Точно так же знал Николай Александрович французский и немецкий языки».

Цесаревич Николай был физически сильным, развитым молодым человеком, дружил со спортом. Он любил играть в хоккей, причем, как отмечали современники, в ту пору зачастую играли «без коньков, в сапогах, гнутыми клюшками, гоняя резиновый мячик». Но и на коньках цесаревич катался достаточно умело, причем это свое увлечение на оставил и будучи императором.

Какова же была его радость, когда он узнал, что и Алиса любит коньки.

Современник писал: «В саду Аничкова дворца устроены были ледяные горы и каток, то же и в Гатчине. Сюда собирались его дети с приглашенными товарищами, и цесаревич охотно с ними возился и играл».

Князь В.П. Мещерский вспоминал: «В те годы главною сценою для знакомств и для сношений бывали зимние катанья на коньках в Таврическом саду, введенные в моду покойным цесаревичем. Буквально весь бомонд катался на коньках, чтобы ежедневно бывать от 2 до 4 часов на Таврическом катке в обществе великих князей. Другой, более оживленной сцены для знакомств великих князей в то время не было».

Игорь Зимин в статье в публикации «Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение» пишет: «Поскольку Таврический дворец и сад входили в число дворцовых зданий, то они соответствующим образом охранялись, и публику на каток пускали только по специальным билетам. Билеты выдавались на один сезон Канцелярией Министерства Императорского двора. Поскольку на катке собирался весь столичный бомонд, то его посещала не только молодежь, но и почтенные отцы семейств. Дело в том, что на катке не только отдыхали, но и обсуждали деловые вопросы в неформальной обстановке, а молодежь завязывала знакомства и флиртовала».

И далее отметил:

«Примечательно, что к концу XIX в. сложилась определенная традиция, когда считалось приличным знакомиться и флиртовать не только на великосветских балах, но и на катке Таврического сада. Однако жизнь неизбежно вносила свои коррективы и в зимние забавы. Политический терроризм постоянно сужал свободную территорию для членов императорской семьи. И постепенно их поездки на каток Таврического сада прекратились. Однако привычка к этой зимней забаве уже сформировалась. Поэтому после расширения сада Аничкова дворца лед стали заливать там. Устраивали каток и на льду озер Гатчинского парка. Именно там учился кататься на коньках будущий император Николай II».

Интересно, что и первая встреча с Кшесинской произошла тоже на катке, где Матильда простудилась, что привело к переносу свиданий к ней домой…

Ники и Алисе было хорошо вместе. Они еще, возможно, и не заговаривали о своем будущем, о возможном браке, но уезжала Алиса с грустью и при прощании обещала своему кавалеру, что обязательно снова побывает в России.

А потом были письма…

«Я скучаю по России, – писала Алиса. – Хочется приехать, но пока не получается. И все время думаю о вас».

После петербургских встреч с принцессой Алисой в 1890 году, через полтора года после первого разговора с отцом о женитьбе, он записал в своем дневнике:

«21 декабря 1890 года… Уже полтора года пролетело с тех пор, как я говорил об этом с папа в Петергофе, и ничего не изменилось ни в дурном, ни в хорошем смысле. Моя мечта – когда-нибудь жениться на Аликс Г. Я давно ее люблю, но еще глубже и сильнее с 1889 г., когда она зимой провела 6 недель в Петербурге. Я долго противился моему чувству, стараясь обмануть себя невозможностью осуществления моей заветной мечты… Единственное препятствие или пропасть между ею и мною – это вопрос религии. Кроме этой преграды нет другой, я почти убежден, что наши чувства взаимны. Все в воле Божьей, уповая на его милосердие, я спокойно и покорно смотрю в будущее».

Алисе же он писал: «Спаситель сказал нам: Все, что ты просишь у Бога, даст тебе Бог. Слова эти бесконечно мне дороги, потому что в течение пяти лет я молился ими, повторяя их каждую ночь, умоляя Его облегчить Аликс переход в православную веру и дать мне ее в жены».

Именно необходимость принятия православия до некоторой степени мешала осуществиться желанию Алисы и цесаревича Николая.

Они были родственниками, правда дальними, что позволяло не обращать на то особого внимания. По отцовской линии Алиса приходилась одновременно и четвероюродной теткой, и троюродной сестрой Николая. Теткой – потому что у них был общий предок король Фридрих Вильгельм II (1744–1797). Сестрой, поскольку общим предком была для них Вильгельмина Баденская (1788–1836), мать супруги Александра II, императрицы Марии Александровны.

Между тем время шло, и цесаревичу нужно было принимать важное решение. Он понимал, что отношения с Матильдой временны, что рано или поздно придется вступать в брак, а потому считал, что уж лучше ускорить этот вопрос и жениться на той, которая тронула его сердце, чем ждать, когда невесту преподнесут родители.

Матильда Кшесинская чувствовала, что разлука не за горами. В своих мемуарах она рассказала о переживаниях, которые нахлынули в 1893 году:

«Наступило лето, и я начала замечать, что Наследник все менее и менее свободен в своих поступках. И я стала подумывать, не должен ли он снова ехать за границу в связи с постоянно подымавшимся вопросом о его женитьбе и о возможной помолвке с принцессой Алисой Гессенской, которую все более считали наиболее подходящей для него невестой.

В особенности я стала волноваться, когда Наследник был послан в Лондон на свадьбу своего двоюродного брата Принца Георга Йоркского, будущего Короля Георга V, с Принцессой Марией Тэк, которая состоялась 24 июня (6 июля) 1893 года. Я была уверена, что Наследник снова встретится с Принцессой Алисой, которая жила в то время у Королевы Виктории. Но и на этот раз вопрос о помолвке Наследника с Принцессой Алисой остался открытым и не получил никакого разрешения».

Помех было немало. Прежде всего, конечно, мнение королевы Виктории. Она была противницей брака. Да и еще одна причина. Сама Алиса тормозила дело, никак не решаясь дать согласие на перемену веры.

И снова письма оставались единственными свидетелями того, что чувства не гасли, не гасли они не только у самой Алисы, но и у цесаревича, который, казалось бы, полностью находился во власти любви к Матильде Кшесинской.

Вопрос женитьбы решался медленно.

Сначала сняла свои протесты королева Виктория, которая, повидав цесаревича, была буквально очарована им.

Цесаревич понимал, что, составляя счастье одной женщины, он делает несчастной другую. Он был предельно внимателен к той, которую делает несчастной, да и что он еще мог сделать?

Кшесинская вспоминала о том, как все-таки было получено согласие на брак:

«Он (цесаревич. – Н.Ш.) получил это согласие, когда 2 (14 апреля) 1894 года выехал в Кобург на свадьбу герцога Эрнеста Гессенского с Принцессой Викторией-Мелитой Саксен-Кобург-Готской, впоследствии Великой Княгиней Викторией Федоровной, в 1905 году вышедшей вторым браком за Великого Князя Кирилла Владимировича.

Свадьба состоялась 7 (19 апреля) в Кобурге при большом семейном съезде: была Королева Виктория со своими двумя внучками, Принцессами Викторией и Мод, Император Германский Вильгельм II, Великая Княгиня Мария Александровна, Великий Князь Владимир Александрович с Великою Княгиней Марией Павловной и много других.

По приезде в Кобург Наследник сделал снова предложение, но в течение трех дней Принцесса Алиса отказывалась дать свое согласие и дала его только на третий день под давлением всех членов семьи.

После своего возвращения из Кобурга Наследник больше ко мне не ездил, но мы продолжали писать друг другу. Последняя моя просьба к нему была позволить писать ему по-прежнему на «ты» и обращаться к нему в случае необходимости. На это письмо Наследник мне ответил замечательно трогательными строками, которые я так хорошо запомнила: «Что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости».

Далее он писал, что я могу всегда к нему обращаться непосредственно и по-прежнему на «ты», когда я захочу. Действительно, когда бы мне ни приходилось к нему обращаться, он всегда выполнял мои просьбы без отказа.

После возвращения Наследника из Кобурга, после его помолвки он просил назначить ему последнее свидание, и мы условились встретиться на Волконском шоссе, у сенного сарая, который стоял несколько в стороне.

Я приехала из города в своей карете, а он верхом из лагеря. Как это всегда бывает, когда хочется многое сказать, а слезы душат горло, говоришь не то, что собиралась говорить, и много осталось недоговоренного. Да и что сказать друг другу на прощание, когда к тому еще знаешь, что изменить уже ничего нельзя, не в наших силах…»

Вспомним последнюю встречу на Волконском шоссе у сенного сарая, описанную на предыдущих страницах. Матильда Кшесинская рассказала в своих мемуарах о том, с каким трудом перенесла окончательное расставание с любимым:

«Когда Наследник поехал обратно в лагерь, я осталась стоять у сарая и глядела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся вдали. До последней минуты он ехал, все оглядываясь назад. Я не плакала, но я чувствовала себя глубоко несчастной, и, пока он медленно удалялся, мне становилось все тяжелее и тяжелее.

Я вернулась домой, в пустой, осиротевший дом. Мне казалось, что жизнь моя кончена и что радостей больше не будет, а впереди много, много горя.

Я знала, что найдутся люди, которые будут меня жалеть, но найдутся и такие, которые будут радоваться моему горю. Я не хотела, чтобы меня жалели, а для встречи с теми, кто будет злорадствовать, надо было приготовиться и быть очень сильной. Все эти соображения пришли позже, а пока главное было горе, беспредельное горе, что я потеряла своего Ники. Что я потом переживала, когда знала, что он был уже со своей невестой, трудно выразить. Кончилась весна моей счастливой юности, наступала новая, трудная жизнь с разбитым так рано сердцем…»