Куда уходит детство

Ванька вцепился в скалку, и они принялись тянуть её в разные стороны, топчась по лужам и не замечая вошедшего деда.

– Никак воюете? – хмыкнул дед, удивлённо осматриваясь по сторонам.

– Набедокурил-то как, антихрист окаянный! – чуть не плакала бабушка, разводя руками: скалка загромыхала по полу и укатилась под стол.

– Ты только глянь, – она схватила скатерть и затрясла перед дедом. Тот озадаченно почесал затылок, разглядывая внушительные прорехи:

– Ну и дела! Потрудился ты, внук, на славу.

– Я ему потружусь, – снова накинулась на внука бабушка, но Ванька был уже у деда за спиной и оттуда оскорблённо выкрикивал:

– Ничего ты не понимаешь, бабаня. Я же пол мыл, как лучше хотел.

– Платок спортил, скатерть изнахратил, – сокрушалась бабушка. – Хосподи! За што такие напасти, за какие грехи? – взывала она к образам.

Ванька бросился на кухню и забился там под стол, у самой стены. Это было его любимое место для обид и переживаний дома. И дед с бабушкой знали, что сидеть под столом он будет долго. А потому принялись каждый за своё дело: бабушка стала наводить порядок в комнатах, а дед пошёл в сени, к верстаку. Оставшаяся в одиночестве Мурка попила воды из блюдца и, позыркав на притихшего под столом Ваньку, ушла спать в подпечье.

Привычный уклад жизни был нарушен приходом нежданной гостьи: звякнула щеколда, и в сени вошла высокая старуха деревенского вида, вся в чёрном. За спиной на верёвке она держала связку корзин разных размеров.

– Бог в помощь, братушка, – поздоровалась она с дедом и прошла в дом. Дед молча кивнул родственнице, не особо обрадовавшись её приходу, и продолжил строгать длинный брусок с ещё большим рвением.

– Нюра пришла, проходи, раздевайся, – обрадовалась приходу старухи бабушка и поспешила навстречу. Старуха сгрузила корзинки в угол, повесила чёрный пиджак на гвоздь, сняла с себя чёрную шаль и оказалась черноволосой с тёмным лицом моложавой ещё женщиной.

Перекрестившись на иконы, она скупо улыбнулась и погладила по голове появившегося из-под стола Ваньку. От неё исходила какая-то необыкновенная теплота и душевность, располагавшая к себе окружающих.

Порывшись в сумке, она извлекла из неё большой пряник и сунула Ваньке: – Кушай детка, кушай.

С пряником в руке Ванька подбежал к корзинкам и стал с интересом разглядывать их, хватая за ручки и ставя в ряд. В одной из корзинок он обнаружил лапти: удивлению его не было границ.

– Нравятся лапоточки-то? Хошь и тебе сплету, детка? – радовалась его интересу баба Нюра, протягивая ему ещё и конфету: – Накось гостинец.

Ванька схватил конфету и убежал в сад, забыв про спасибо.

– Всё никак к нам не привыкнет, по родителям скучает, – сообщила бабушка, проводив взглядом пробежавшего мимо окон внука. Отряхиваясь на ходу от стружек, вошёл дед, и бабушка захлопотала по хозяйству:

– Чай будем пить, ты присаживайся, Нюра, в ногах правды нет. Расскажи нам, как там, в Явлеях-то жизнь протекает? Как родственники, как Митрий, брат? Редко видимся, чать не чужие, скучаем по своим.

– И то правда, хотя пешком-то далеко до вас будет, ноги так и гудят, – расположилась возле стола Нюра, поглядывая на хозяев: – с базара иду, плохо корзинки берут, а про лапти и говорить нечего. Кому они нужны в городе?

Пожаловалась она на своё житье-бытьё для порядка, и продолжила:

– Живём пока. Чай знаете, какой он, Митя. Всё такой же большой, говорливый, непоседа: шагат, тока бела бородища развеватца по ветру. Прям, вылитый бог Саваоф. Привет, грит, от меня Ване с Дуней передай. Помню её, сестрицу-душеньку, и люблю по-прежнему…

Разливая чай по чашкам, бабушка умиротворённо внимала новостям, кивая головой, и даже дед заинтересованно прислушивался к беседе, поглядывая на родственницу потеплевшим взглядом…

Присев на корточки, и прислонившись спиной к яблоне, Ванька огляделся: снег осел, кое-где уже показалась земля с прошлогодней травой, яблони и вишни стояли словно живые, помолодевшие. Сад пробуждался от зимней спячки: чирикали воробьи, цвикали синицы, громко каркали вороны.

Ванька посмотрел на окна своей квартиры и нахмурился:

– Как только снег растает, и я уеду отсюда! – окончательно решил он, и замечтался, глядя куда-то вдаль…

Вот он в своём матросском костюме, с двумя огромными чемоданами в руках, точь-в-точь как у Васькиных родителей, поднимается по переулку, не обращая внимания на слёзные просьбы деда с бабушкой остаться и не покидать их, болезных.

Всё глуше сзади их горькие стенания, и вот он на вокзале: привстав на цыпочки, покупает в кассе билет, игнорируя взрослых, обступивших необыкновенного пассажира.

– Какие у мальчика чемоданы, наверное, он спортсмен, – изумляются все вокруг. Один здоровый дядя попытался поднять их – никак.

Ванька легко подхватывает чемоданы и спешит на перрон к поезду.

… Довольно улыбаясь, Ванька вскакивает и, вцепившись в одну из нижних ветвей, подтягивается на руках; ветка ломается и он падает наземь. Что он наделал? Ведь он сломал ветку дикарки!

Огорчённый, попытался, было, приладить её на старое место, но тщетно. Тогда он погладил яблоню: – Я нечаянно, тебе больно?

Яблоня молчала и, виновато вздохнув, Ванька побрёл к дому…

В переулке Вася сооружал запруду, и он бросился помогать ему: сложенная из земли и камней плотина перегородила путь ручью, но вода быстро прорывает укрепления и бурлит дальше, как ни в чём не бывало.

Мальчишки бросаются к месту аварии и ликвидируют прорыв, но не на долго. Васе надоело возиться с запрудой:

– Может, пойдём к нам, поиграем?

– Потом как-нибудь, – Ваньке некогда, он усердно заделывает новую брешь, не желая сдаваться перед стихией.

– Эй, пацанва! – из соседнего проулка, ведущего в Сандулеи, к ним спешит Симак с самодельным пароходиком в руках. – Видали? Братан сделал!

Он гордо оглядел восхищённых приятелей и торжественно опустил пароходик в ручей: тот словно сорвался с цепи и помчался вниз по переулку, к реке, мальчишки с восторженными воплями ринулись следом, надеясь, что он доберётся до широко разлившейся Суры и пустится в далёкое опасное плавание между льдин по большой воде…

Ванька не любил умываться по утрам: осторожно смочив холодной водой из умывальника лицо, стал рьяно утираться полотенцем.

– Правильно, внук. Нечего зря умываться, а то кожу с лица сотрёшь, – подшучивал над ним дед, трескуче кашляя после очередной затяжки и поглядывая на недовольную с утра бабушку.

– Ну, чему внука учишь? Умываться надо как следует, по утрам и вечерам, – бабушка снова подвела Ваньку к умывальнику и умыла его с мылом, невзирая на сопротивление.

– Так всё равно в баню идём, зачем воду зря переводить? – резонно возразил дед. Он достал специальный банный чемоданчик, и бабушка уложила в него чистое бельё, полотенца, мочалки и мыло.

– Чайку сначала попейте, – она с любовью смотрела на своих мужчин, торопливо завтракающих блинцами с чайком, затем проследила, чтобы они ничего не забыли, и проводила их до порога: путь в баню был не близок.

И вот внук с дедом идут по центральной улице города. Ванька старается не отставать от широко шагающего деда, успевая при этом смотреть по сторонам и вести с ним взрослый разговор:

– Дед, я больше в баню с бабушкой не пойду.

– А што так? – посмеивается дед.

– Да ну их, – передёрнуло Ваньку, – там одни толстые тётеньки да малыши. Мы с тобой ходить будем, ладно? Я ведь уже взрослый пацан, надо мной и так смеются.

– Ладно, договорились, – поддерживает взрослый разговор дедушка. – Больше не будут смеяться. А если што, бей по зубам первым, не раздумывай. Тогда уж точно им не до смеха будет.

– Скоро мы придём? – уважительно посмотрел Ванька на грозного деда.