Куда уходит детство

– Заспался, – улыбнулась бабушка, приглаживая внуку вихры, – и самое интересное прослушал. Слова говорил такие, после которых люди на смерть за Родину идут, и не боятся. А в сундуках тех сила наша несметная, секрет её враги разгадать не могут, от того боятся нас пуще смерти. Спи, давай, – она поправила одеяло и не успела выйти, как Ванька уже крепко спал.

– Охо-хо, старость не радость, с мальцом-то хлопот полон рот, за день намаешься, – вздыхала бабушка, сноровисто замешивая тесто.

– Без хлопот, что за жизнь? Без него скушно было, – дед сидел за столом и шумно пил чай вприкуску с сахаром, поглядывая в темнеющее окно.

…А Ваньке в это время снился уже другой сон, ночной, долгожданный: будто он с дедом в саду зажигает костры вокруг яблонь, и густой дым окутывает деревья, отгоняя мороз.

Поодаль стоит одинокая, застывшая в лунном свете дикая яблонька, и кажется Ваньке, будто она стонет от лютого холода…

– Что надулся, как мышь на крупу, – добродушно посмеивался дед, глядя на обиженное лицо внука. – Мороз трескучий был, аж дыхание перехватывало. Вот подрастёшь маненько, тогда другое дело.

Хлопнула сенная дверь, и через мгновение вошла розовощёкая с морозу бабушка: на её круглом благостном лице застыла умиротворённая улыбка.

– К обедне ходила? – оживился догадливый внук. – Чего принесла?

Он нетерпеливо ожидал, пока улыбающаяся бабушка бережно вешала на гвоздь плюшевый пиджак с шалью.

– Мороз-то поутих, кажись, – она протянула внуку просвирку.

Грызя божий дар, он более миролюбиво глянул на деда:

– Дед, а ваш город на горючем камне построили? Ну, на том месте?

– Может и так, – сухощавое лицо деда просветлело. – Заложен он был ещё при царе Иване Грозном, как сторожевой город…

– Хлебом не корми, только бы ему истории разные калякать, – ворчала бабушка, снимая с квашни марлю и засучивая рукава.

Ванька восторженно кинулся к нему на колени, обхватил за шею:

– Ты рассказывай, не слушай бабушку. Пусть она тесто месит.

– Тогда каждую осень караулы наши степь за лесом жгли, чтобы значит, ногайцы в присурье не ворвались.

– Ногайцы, это татары, дедуленька? – взволнованный Ванька замер.

– Они самые, – подтвердил дед, – Ногайская Орда. Как нагрянут бесчётно с Дикого Поля, сколько народу извели, в полон угнали, не счесть. Вот и построили города-крепости цепочкой, вдоль леса, от набегов, значит. Город наш знатный, – с гордостью произнёс он, – его когда-то разинский атаман Нечай брал. Говорят, сам Степан Разин в пещерах на Стрелке прятался, когда воеводы царские войско его под Симбирском разбили. Бывал я в тех пещерах, в детстве ещё.

– Далеко они, дедуленька? Пойдём туда!

– Вот лето настанет, видно будет…

Бабушка старательно месила тесто: ноздреватое, тягучее, оно поскрипывало и пищало под уминавшими его бабушкиными руками.

– Запарилась, – выпрямившись, она весело смотрела на примолкших, было, собеседников. – Проголодались, поди. Сейчас самовар поставлю.

– Емельян Пугачев у нас бывал, правил суд да расправу над помещиками, – деду приятно было говорить об истории родного города. – Всесоюзный староста Калинин в восемнадцатом приезжал, речь держал перед народом, на привокзальной площади.

– Ты видел его? – задохнулся от изумления внук.

– Как тебя сейчас, слазь-ка, – деду не терпелось перекурить.

– Откуда ты всё знаешь, дед?

– Историю своего края надо изучать, – поучал внука дед, усаживаясь перед отдушиной и закуривая. – Любить свою землю надо, а не знаешь истории, так и не сможешь. Неоткуда любви-то будет взяться. Вот и едут из дома, кто куда… – в его голосе застарелая обида.

– Запамятовала, было, – спохватилась бабушка, выпрямляясь над самоваром. – Квартеру-то соседскую заселили. Спускаюсь с горы, а военный с женой и мальчонка чемоданы тащут. Вот тебе и друг новый.

Но Ванька уже не слышал; он лихорадочно одевался, забыв про чай.

Дверь в соседскую квартиру была закрыта, во дворе никого. Ванька вздохнул, разочарованно потоптался в ожидании, и побежал в сад.

Снег вокруг яблонь почернел от кострища и Ванька несказанно обрадовался, увидев обмотанный мешковиной ствол его любимой дикарки. Он поднял обгоревшую палку и постучал по стволу: с веток посыпался снег прямо ему за шиворот.

– Вот видишь, дед не забыл про тебя, – удовлетворённо улыбнулся он яблоне, поёживаясь, и вздохнул: – я не нарошно проспал, не сердись, ладно?

Не дождавшись ответа, посмотрел в окна на втором этаже. Вспомнив, что сказала бабушка, опрометью помчался во двор…

С крыльца спускалась необыкновенно полная женщина в шубе. Кинув презрительный взгляд на появившегося Ваньку, она гордо проплыла к калитке, где у груды вещей стоял паренёк, посматривая в его сторону.

Разинув рот от удивления, Ванька камнем торчал у крыльца, глядя, как большого роста военный в шинели с золотыми погонами подхватил два огромных чемодана и, покраснев от натуги, поволок мимо него в дверь, едва не сбив с ног при этом.

Приняв воинственную позу и размахивая палкой, Ванька по-хозяйски промчался в калитку и остановился неподалёку возле забора.

– Фу, какой оборванец, – снова окинула его презрительным взглядом огромная женщина, – ещё хулиганит тут.

Паренёк насмешливо запрыскал под нос, топчась около чемоданов, которые он явно охранял, и глядя на Ваньку так же презрительно.

Оскорблённый холодным приёмом, Ванька воинственно заорал на весь переулок и снова прогалопировал мимо них к дому.

– С этим хулиганом, Васенька, не дружи, – мать с сыном дождались отца и, нагрузившись вещами, исчезли за дверью своей квартиры. Из переулка в калитку вбежала большая лохматая дворняга, радостно виляя хвостом. Ванька подбежал к забору и нарвал с репейника колючек.

– Эй, Дружок, ко мне!

Он быстро утыкал репьями густую шерсть, вымещая на собаке обиду. Дворняга вырвалась и, скуля, побежала по переулку, стараясь стряхнуть намертво приставшие колючки.

– Ванёк, айда с нами! – обернувшись, он увидел знакомых мальчишек и бросился в сени за лыжами…

Длинный на длинных лыжах поправлял скачок, прокатываясь по лыжне.

– Почему гора Грацилевой зовётся, знаешь? – спросил парнишка в кацавейке у подбежавшего к ним Ваньки.

– Потому что до революции здесь хозяином был помещик Грацилев, – удивил Ванька мальчишек своей эрудицией и надел лыжи.

– Откуда знаешь? – недоверчиво смотрел на него парнишка.

– Дед рассказывал. Помещика прогнали, а название так и осталось.

– Симак, – окликнул парнишку длинный, – маханёшь сверху? Все трое задрали головы и опасливо изучали вершину.