Чернобыль – полынь горькая

Он берёт уже приготовленный дымарь, надевает на голову соломенную шляпу с сеткой и направляется к ульям.

Я сижу у окна и мне хорошо видно как дедушка, подойдя к улью-домику, открывает крышку и направляет в него дымарь. Густой дым обволакивает открытый улей. Потом дедушка вынимает двумя руками из улья рамку: она вся покрыта пчёлами. Дедушка аккуратно щёткой сгребает с рамки пчёл обратно в улей и опять направляет в него дымарь.

Я боюсь пчёл и не подхожу к ульям. Дедушка знает и говорит мне:

– Пчелы редко нападают, если только их не растревожить.

– А как их можно растревожить?

– Ну, например, рядом нельзя резко взмахивать руками, тряпкой или палкой.

Нельзя трогать пчеломатку.

– Пчелиную мать?

– Да, пчелиную мать, она у них как царица. И когда она вместе с роем покидает улей, то у пчелиного роя только одна забота – защищать пчеломатку. А если случайно поранить пчеломатку, или что ещё хуже – убить её, то рой может напасть на человека.

– А как узнать матку? Она же среди пчёл, а их много?

– У неё брюшко длиннее, и цветом она отличается от остальных пчёл.

Дедушка лукаво усмехается:

– Однажды, когда я открывал улей, пчеломатка села мне на руку, и тут же мою руку облепил пчелиный рой. Я стоял с вытянутой рукой, но пчёлы не обращали на меня внимания, они просто закрывали жужжащей шапкой свою мать… Я спокойно подошёл к улью, стряхнул в него рой, и пчёлы успокоились.

А ещё я люблю слушать рассказы дедушки про бусела. Прежде чем начать рассказ, дедушка набивает трубку табаком и при помощи лучинки, зажженной в печи, не спеша раскуривает её:

– Бусел – это Божья птица, большой грех ее обижать. А клокот бусела, когда он задирает свой большой клюв в небо – это молитва бусела. Он летает над землёй, собирает по болотам всякую нечисть, очищает нашу землю.

Дедушка умолкает, чтобы раскурить угасающую трубку, смотрит на меня с улыбкой, продолжает свой рассказ:

– На зиму буселы улетают на самый край света, где, искупавшись в чудесном озере становятся людьми, а весной, окунувшись в другое озеро вновь превращаются в птиц и возвращаются к нам в свои гнезда. Часто буселов называют человеческими именами: Бенедикт, например. У нас, поляков, значит «Благословенный».

– Дедушка, а можно мы своего бусела назовём Антоном?

– Как твоего брата. Конечно можно. Антони – польское имя, и у поляков означает «Бесценный». Твоё имя – Бронислав, у нас – «Славный защитник». Потеребив усы, дедушка добавляет:

– Так что ты, внучек, теперь наш славный защитник.

– Дедушка, а буселы сами себе гнездо построили?

– Сами, но мы им помогли. Однажды буселы прилетели и стали кружить над нашим огородом, а потом сели на верхушку дуба. Долго там сидели, пощипывая себя. Клокотали задирая клювы к небу, а потом улетели. Твой отец вместе с Антоном приладили на верхушке дуба старое колесо от телеги. Понатыкали в него сухих веток – получилось гнездо.

– И буселы вернулись?

– А то как же! Вернулись и с тех пор каждый год прилетают в своё гнездо – это их дом…

– И они никогда не покинут своё гнездо?

– Буселы покидают своё гнездо только в предчувствии беды, – вздохнул дедушка.

Утром, едва проснувшись я выбегаю во двор и смотрю на верхушку дуба: в гнезде стоят на своих тонких, как тростинки ногах два бусела и клокочут, задрав к небу большие клювы. Их клокот похож на удары палки об палку.

Запах молозива – самое осязаемое, самое ясное воспоминание детства! Я почти физически ощущаю его, слышу нежное и слабое мычание только что родившегося телёночка, который лежит возле печи на разостланной дерюжке, покрытой соломой, чтобы не прилипало тельце.

Мать суетится у печи, ласково приговаривая:

– Ну вот и хорошо, теперь тебе уютно и тепло, и мама твоя довольна, слышишь, разговаривает с тобой!

Из хлева доносится мычание коровы «Зорьки».

За окном зима, мороз расписал красивыми узорами стекло в окне. Я стою на широкой лавке возле окна, дышу на стекло и в оттаявшем кружочке вижу снежные сугробы вдоль нашего забора, отца и брата Антона. Они расчищают двор от снега. Из будки тихо повизгивая выглядывает «Волчок». Наверное, ему холодно.

– У него густая шерсть и ему совсем не холодно, – успокаивает меня мать, – дедушка подошьёт твои валенки и ты выйдешь к «Волчку».

Мама всё замечает, даже то о чём я думаю.

Дедушка, как всегда зимой, делает заготовки к маслобойкам. Скорее бы он подшил мне валенки.

Дни слагались в недели. Недели в месяцы. Зиму сменяла весна, весну сменяло лето…

Я просыпаюсь от ярких лучей, проникающих сквозь белые занавески в окне. В комнате, где мы спим с Антоном, дверь открыта и я смотрю как мать отодвигает заслонку в печи. Мне видно её особое выражение на лице и я догадываюсь – будут пироги с яблоками. В нашем доме всегда пахнет горячим хлебом и пирогами.

Я люблю лето. Подбегаю к открытому настежь окну, смотрю на густые кусты усыпанные маленькими цветочками. За кустами розовые пионы, яркие настурции, бархатцы-чернобривцы… Их много и комната наполняется необыкновенными запахами.

– Ты любишь лето, потому что сам летний, – говорит мать, как будто прочитав мои мысли.

– Через неделю тебе будет четыре годика и к нам приедут из Львова твои крестные, дядя Юзеф и тётя Сабина, – говорит она прижимая меня к себе.

Я радуюсь, что скоро увижу своих крёстных. Выбегаю во двор к «Волчку». Он тычется мордой мне в грудь, даже лизнул в щеку. Шерсть у «Волчка» густая и тёплая, а глаза как у человека.

К нам подошёл Антон, погладил «Волчка».

– А почему мы зовём его «Волчком»? – спрашиваю я у Антона.

– Потому, что он похож на волка. Видишь какая у него шерсть, и он такой же серый как волк.

– А ты видел живого волка?

– Видел, в прошлом году в лесу.

– И тебе не было страшно?

– Нет, не было. Волки людей не трогают.

– Я знаю, так и дедушка говорит.

Ночью ко мне подошёл «Волчок». Я смотрю ему в глаза и вижу волка…