Взыскание погибших (сборник)

БЕЛОГОРОВ стоял на берегу реки, глядя в ее серо-синие тяжелые воды и еще раз спрашивая себя – готов ли исполнить намеченное? Готов ли отказаться от привычек сытой городской жизни? Поездок в Санкт-Петербург и за границу, общения в богемных салонах, от долгих бесед о живописи, от театральных премьер, каплуна, фаршированного трюфелями?.. От славы, которая пришла к нему, мальчишке из разночинной среды, воспитанном при монастыре, не имеющему ни гроша и умевшему лишь слабо отражать малую толику красоты Божьего мира на своих убогих холстах. Откажется и не пожалеет? Ведь он хочет навсегда изменить свою жизнь.

– Коляска прибыла, барин, – сказал вдруг возникший за спиной Белогорова Макар. – Едемте в город. От реки уже холодом тянет.

Макар всегда держался так, будто не он служил Белогорову, а Белогоров – ему, но теперь это уж точно не имело значения.

– Мы не в город, мы к архимандриту. Он ждет меня.

– Да для чего это в такую даль на ночь глядя тащиться?!

Белогоров молча сел в коляску и с удовлетворением услышал, как Макар распорядился, чтобы извозчик вез в Воскресенское, то есть к владыке Феофану.

По дороге Белогоров задремал. Видимо, в последнее время он слишком часто думал о своей жизни, потому что она привиделась ему в том коротком и поверхностном сне. Он увидел тех, кто составлял его счастье в прежние годы: жену Полину, дочку Лизаньку и младшего из двоих его сыновей – трехлетнего Алексашу. Художник любил их безмерно, а когда его творчество стало приносить стабильный доход, нещадно баловал, словно хотел искупить свой отцовский грех – раскол со старшим сыном Родионом. Родя был ребенком от первого брака, продлившегося всего ничего и кончившегося вместе со смертью Прасковьи, первой жены Белогорова. Зато со второй женой художник прожил в полном счастье десять прекрасных лет. И теперь он не мог вспоминать об этих временах без острой злой тоски. Может быть, именно из-за уверенности в своем счастье Белогоров не ощутил опасности, когда началась эпидемия холеры. Болезнь подобралась так скоро и незаметно, что гибель всей семьи оказалась для него одномоментным мигом полного краха. Остался только Родион. Вечный студент, непримиримый нигилист, отщепенец, бездельник и лодырь. Он приехал на похороны, и тогда ошалевший от горя Белогоров увидел в нем и себя, и Полину, и Лизаньку, и Сашу. Он решил, что больше не позволит сыну отдаляться, что сделает его своей частью, отдаст за него все. Спасет, перевоспитает или смирится с тем, какой он есть. Но уже через три дня и Родя слег с холерой. Вот тогда Белогоров и ощутил невыносимый страх, все отчаяние и тоску оставленного на вечное мучение улетевшими ангелами грешника. Он метался у постели больного сына, звал одного за другим всех врачей, что остались в городе. Он рвал на себе волосы и истово молился за жизнь своего единственного живого ребенка. Однажды ночью он понял, что Родя не дышит. Стал трясти его, затем побежал за врачом. По дороге, наверное, потерял способность соображать, так как очнулся в церкви, у очень старой, покрытой потемневшей олифой, иконы.

– Не дай мне отчаяться, Матерь Божья, – взмолился он. – Не дай мне погибнуть в отрицании, не дай потерять веру, погубить душу!

Он хотел, чтобы произошло нечто такое, что помогло бы ему не потерять те остатки преданности Богу, ту искру чистой веры, что еще теплилась в нем после потери самых любимых на земле существ. Художник молился за Родиона со всей любовью, позабыв об их разногласиях и дурном поведении сына. У иконы он провел несколько часов, забыв о времени, о холодеющем дома теле Роди. Очнулся около полудня, когда почувствовал на плече чью-то руку. Повернулся. Это был старый священник с усталыми глазами.

– Ты пришел к той самой иконе.

– К какой?

– «Взыскание погибших», конечно. Иди уже, дитя, отдохни. Она услышала тебя.

Белогоров встал и поплелся домой. Едва переступив порог, услышал сиплый шопот:

– Воды, отец… где же ты был так долго?!..

Родион оказался жив. По его словам, он заснул вечером так крепко, что не смог проснуться, даже когда отец зарыдал над ним, приняв за умершего. Но, выслушав Родю, Белогоров странно посмотрел на сына, осознавая невероятное – ему даровано самое настоящее чудо. Родиону была возвращена жизнь. И это чудо произошло после обращения к иконе Богоматери «Взыскание погибших». Теперь, когда Родион совершенно поправился и уехал в Петербург, Белогоров ехал к архимандриту Феофану, хорошему знакомому и большому ценителю живописи, причем необязательно духовного содержания. Художник хотел просить благословения на свою новую работу – он считал своим долгом сделать список «Взыскания погибших» и отдать его в ту церковь, которой он понадобится. А после присоединиться к духовной братии монахов.

Основой иконописи Белогоров владел достаточно, так как в отрочестве учился рисовать в школе при монастыре. Его наставником был один известный в те годы иконописец. Двадцатилетний перерыв в этом деле не имел значения – теперь Белогоров ощущал потребность писать душой, а не рукой. Он волновался за другое – удастся ли ему выполнить список на нужном уровне, будет ли его работа достойна той иконы, что спасла Белогорову и сына, и душу?!

…Екатерина Васильева умерла зимой, ей было девяносто пять лет. Андрей не смог приехать на похороны бабушки – был на конференции во Владивостоке. Хотел прилететь на самолете, но из-за грозы, разразившейся где-то на промежуточных этапах, все рейсы оказались отложены. Прометавшись полдня в поисках обходного маршрута, расстроенный и опустошенный Андрей вернулся в гостиницу… В Старый Ильмень он и Таисия выбрались только летом. Таисию тоже выбила из колеи смерть Екатерины Васильевны, она любила старушку – удивительно понимающую, чуткую и умевшую сочувствовать.

– Люди разные, – говаривала она. – Все они хорошие и все плохие. А зло родится от вранья. Правду говорить трудно, а еще сложнее – принимать правду.

Вот и брала она на себя самое сложное – принятие правды.

Зубовы традиционно останавливались у родственников – Марии и Валентина, приютивших у себя бабушку Екатерину в ее последние годы. Андрей мечтал, чтобы бабушка перебралась к нему в Москву, где и условия более комфортные, и медицинская помощь на несколько порядков выше, но она наотрез отказалась покидать родную землю. Это было понятно и объяснимо, но душа Андрея все равно болела, хоть бабушка и не осталась одна в глубокой старости. Мария и Валентин работали в колхозе – она дояркой, он агрономом. Жили просто, любили гостей, знали кучу историй о жизни родни и с удовольствием потчевали гостей ими, а также – пирогами с яйцом и рисом. Пока бабушка Екатерина была жива, Андрей постоянно присылал родственникам небольшие суммы – на лекарство, на вкусности, на поддерживающий ремонт в доме. А Мария с Валентином регулярно отписывались ему – как бабушка себя чувствует, как ее настроение, что интересного вспоминала и рассказывала. Но о самом важном они, согласно семейной традиции, умалчивали.

По дороге Андрей вспоминал свой прошлый приезд в Старый Ильмень, год назад, когда он еще не знал, что видит бабушку в последний раз. А она – знала. Поэтому и позвала его прогуляться во двор, пока собравшиеся в честь приезда Андрея родственники пили чай с вареньем и сладкими ватрушками.

– Андреюшка, я сейчас тебе кое-что расскажу, а ты просто послушай. Мы об этом стараемся не говорить. Понимаешь, жизнь выпала непростая, иной раз молчание и жизнь спасало.

– Бабушка, ты здорова? – забеспокоился внук.

– Ну, конечно! Вы все обо мне заботитесь, все хорошо. А расскажу тебе о том, что моя мама всю жизнь хранила, а потом и мне беречь завещала. Это старинная икона Богородицы «Взыскание погибших». Она спасает тех, кто потерял надежду, кто иссяк в вере, ослаб, стал беззащитен перед кознями лукавого, понимаешь, Андреюшка? Как по мне, так это самая важная икона из всех! И сила ее огромная. Вот мама моя, она же в самые страшные годы икону берегла! И образ давал ей силы верить в Бога, не сдаваться. Ужасные то были времена – церкви рушили, у людей живьем души вырывали!.. Икона хранилась в том доме, где ты вырос. Помнишь, наверное, что твой отец подарил свой дом моей матери, когда вы семьей в Таджикистан уехали?

– Значит, вы с бабушкой Марией все эти годы хранили икону и молчали?! – изумился внук.

– Андреюшка, ну, а как?.. Я б кому сказала, а он бы еще кому, а там бы пришли эти люди, которые всем заправляли, да и отобрали бы. И сожгли!

– А скорее бы за границу продали и деньги прикарманили, – буркнул Андрей. Хоть и собирался он промолчать, как учила бабушка, да не смог.

– Да неважно! Деньги эти стали бы им поперек горла. Я вот о чем мечтаю, внучек: о тех временах, когда можно будет икону эту людям принести. Чтобы приходили и молились перед ней, а она бы возвращала им надежду, веру, от отчаяния оберегала. И мама моя этого хотела, но не верила, что такие времена вообще когда-нибудь наступят. Как ты, что думаешь, когда-нибудь, пусть еще через полвека, сможем мы отдать икону людям? Им же плохо без нее, они же в отчаянии!

– Бабушка, но времена-то изменились. Мало-помалу, но люди к вере возвращаются, церкви строят, детей крестят. Я думаю, что приближается тот день, когда можно будет мечту Марии Дмитриевны воплотить в жизнь.

– Ты только не торопись, внучек, не надо! Заранее обдумай, кому передашь и как. Только представь, сколько лет наша семья берегла «Взыскание погибших»! Только подумай, каково пришлось моей маме, когда она жизнью ради нее рисковала!

– Жизнью?..

– Почитаешь потом, – кивнула бабушка. – Я мамины воспоминания записала, когда ей сто лет исполнилось. Слово в слово, как она говорила. Мама уже не могла писать – зрение сдавать стало, но память осталась крепкой! Так, значит, говоришь, возрождается вера у людей?

– Ты, наверное, знаешь, что по законам марксистского диалектического материализма история развивается по спирали, – Андрей покрутил пальцем в воздухе. – Это означает, что все исторические явления повторяются, но на новом уровне, понимаешь?

– Возвращается то, что раньше было, но по-другому? – с большим интересом уточнила Екатерина Васильевна.

– Ага. А православие – это часть нашего народа, его сущность. И теперь оно возрождается.

– Значит, эти безбожники сами себе яму выкопали? – усмехнулась бабушка. – Так я и знала! А все-таки, ты не торопись икону передавать в эти новые церкви. Негоже будет ее потерять – тогда окажется, что вся жизнь моей мамы не имела смысла…

В окно выглянула Мария, помахала рукой – мол, чего это вы там гуляете? Гости ждут!

Андрей ответил ей улыбкой и понимающим кивком.

– Андреюшка, – заторопилась бабушка. – Икону ту я в наследство тебе оставляю. А еще записи, что сделала по словам матери. Ты почитай их и все поймешь. Наследство передам через Валентина и Марию. Хорошие они люди, никогда не отчаиваются!

…И вот, спустя целый долгий год, Андрей собирался прийти на могилу бабушки.

О том, что Валентин и Мария должны вручить ему икону, он помнил, но пока не думал об этом. Андрей понимал – это не просто наследство, а передача святыни на временное хранение в его руки, поэтому пока не испытывал даже законного человеческого любопытства к старинной вещи. Сейчас он был погружен в мысли о прощании с Екатериной Васильевной.

Деревенское кладбище было очень старым, деревьев здесь выросло уже больше, чем в лесу, а общий пейзаж отражал спокойствие и мудрость вечного приюта.

Мария и Валентин гордились тем, как обустроили могилу Екатерины Васильевны.

– Во-первых, рядом – Мария Дмитриевна, мама бабушки Екатерины, – рассказывал Валентин. – Во-вторых, место сухое, чуть выше других.

– А в-третьих, смотрите, Андрей, Тая – памятничек-то какой!

Таисия, уважая труды родственников, хвалила результаты их усилий, а Андрей не мог заставить себя и слово сказать. Зимой, узнав о смерти бабушки из телефонного разговора с Валентином, он, где-то в глубине души, не сумел поверить этому. А вот сейчас – поверил, но не смирился.

– Идемте домой, – сказал он. – Пора.

Застолье в этот раз имело печальный оттенок. В основном, из-за Андрея, который, как ни старался, не мог скрыть своё горе. Он заново переживал потерю близкого ему человека, и сердце его сжималось снова и снова. «И вот, ты уже взрослый и родителей схоронил, и дети у тебя большие, но уход бабушки вдруг становится последним штрихом на картине твоего прошлого. Детство, юность, первые переживания и самые яркие сюжеты, которые когда-либо складывались в жизни, ушли в прошлое, так как им нет свидетелей. О них некому вспомнить, кроме тебя самого. Это и есть сиротство», – думалось Андрею.

Видя сникшее настроение основного гостя, несмотря на все попытки Таисии сгладить ситуацию, родственники стали прощаться раньше времени, а хозяева – прибираться. Наконец, когда все разошлись, Валентин, обменявшись с Марией взглядом, вышел на минуту из комнаты. Вернулся он, держа в руках какой-то плоский прямоугольный предмет размером с большую коробку конфет, обернутый в очень старое пожелтевшее, но чистое льняное полотенце. Он сел рядом с Андреем, провел по столу тыльной стороной руки, чтобы убедиться в чистоте поверхности, и положил предмет перед собой. Аккуратно развернул. Подошли Мария и Таисия, молча стали рядом с мужчинами. В комнате повисла какая-то особенная тишина, волнующая и даже торжественная.

– Андрей, я думаю, что пришло время выполнить завещание Екатерины Васильевны, – сказал Валентин. – Ты, я вижу, загрустил. А грусть – это малая капелька отчаяния. Мы все понимаем, что отчаяние – страшный грех, так как большое отчаяние – это потеря Бога. Вот поэтому бабушка и передала тебе эту святыню, икону Богоматери «Взыскание погибших». А вот в этой тетрадке – воспоминания прабабушки, Марии Дмитриевны, записанные бабушкой Екатериной.