Бешеный волк (сборник)

– Кобра.

– Откуда ты знаешь?

– Я, вообще знаю многое из того, что меня не касается…

– Вообще-то, мы все не молодеем. Но ты, все-таки, займись спортом. А-то, пополнел, – проговорила Людмила.

Так, между прочим, но мне пришлось ответить:

– Вот куплю кроссовки, и начну бегать по утрам.

– Кроссовки лежат у двери.

– Они рваные.

– Начни бегать. И еще помни, что иногда, люди в стоптанных ботинках могут кого-то заинтересовать. Люди в рваных кроссовках не интересуют никого и никогда…

После ухода Людмилы, в мою жизнь очень своевременно просунул свой красный нос сосед, который, когда-то давно, когда мы познакомились на лестничной клетке, представился:

– Витя, пьющий интеллигент.

Потом, а это случилось еще до того, как мне в голову пришла простая и здравая идея бросить пить, глядя на свое отражение в зеркале, я ответил ему.

А может, себе:

– Если пьющий, значит не интеллигент…

Микрорайончик мне достался так себе, средненький.

Рабочий, хрущебостроенный. Помесь между каменными джунглями, джунглями обыкновенными и необжитой тундрой. Правда, по весне, когда тает снег, он чем-то напоминает Венецию.

Когда, по причине полной никчемности встали по стойке: «Смирно!» – все заводы и заводики в округе, встали по этой же стоке и люди, работавшие гегемоном.

Эта гегемония меня с детства удивляла. После школы, те, кто учился получше, пошли в институты доучиваться на интеллигентскую прослойку, а троечники на завод – образовывать ведущий класс, гегемон.

Класс самой простой в мире профессии. Профессии, которой можно обучиться прямо на рабочем месте.

Да, что там, мой микрорайон – пол области такие.

Приезжаем с сыновьями на рыбалку. От Москвы – час езды. В поселке нет даже пивного ларька, и все безработные.

На обратном пути остановились у озера, машину помыть. Ведерком.

Появляется абориген, рожа – ярче красного знамени. Я ему говорю: «Взял бы шланг – в день штуку заработаешь, за стольник машины обливая,» – а он мне:

– Что бы я на вас, буржуев, работал?! Да лучше я буду как…

– Как дурак, – перебил его мой старший сын, а я попытался вступиться за своего современника:

– Он не виноват. Наше поколение… – но меня перебил мой младший сын:

– Знаешь, папа, ничего у нас в стране не измениться, пока ваше поколение будет – вашим поколением…

Явившийся ко мне сосед не стал играть в молчанку:

– Петь, вот какое дело, – Витя начал обстоятельно, но блеск в его глазах, выдавал спешность ситуации. В перерывах меду запоями, он подрабатывал на рынке.

Негоцианствовал, так сказать.

Но сейчас был явный запой, и колонизированный индивидуальным пьянством, он напоминал свежезамаринованный помидор:

– Петь, еже ли, великая катастрофа, скажем социализм или эпидемия в мировом масштабе, то тут, как говориться, ничего не поделаешь. А вот, когда проснешься, руки дрожат с похмела, тут, как я понимаю, думать надо, – такое напряжение мысли исчерпало силы соседа, и он не на долго затих. Потом поставил вопрос ребром:

– У тебя водка есть?

– Ты же знаешь, что есть.

– Хорошая?

Вот и дожили до времен, когда стали водку делить на хорошую и плохую.

Мне-то всегда казалось, что водка, как теща или налет вражеской авиации, может или быть, или не быть, а хорошей или плохой она быть не может.

Если мы водку на хорошую и плохую делим – как уж тогда относиться к тем, кто нас окружает?…

Но сосед был не прост, и решил досконально проверить меня на широту души:

– А огурец у тебя есть? – по выражению его лица можно было понять, что человеку можно простить любой недостаток, но только не то, что у него нет огурца.

Кстати, соленые огурцы мне принесла малышка:

– Я рассказала маме, что у тебя нет соленых огурцов, и она передала тебе банку своего посола.

– Что ты, ангел, еще маме обо мне рассказывала?..

…После ста грамм с огурцом с Витькой можно было разговаривать:

– Дело есть, – приступил я.

– Говори.

– Я новый холодильник в прошлом месяце купил. Нужно старый выбросить.

– Сколько весит?

– Литр, – ответил я, и тут же получил представление об энтузиазме комсомольцев первых пятилеток. Три «энтузиаста» появились передо мной со скоростью, наводящей на мысль о том, что скорость света может быть преодолена, если не в масштабе всей вселенной, то хотя бы в пределах нашей лестничной клетки.

Двоих энтузиастов я просто знал в лицо, третьего даже по имени – Веньяминыч. Объединяло их одно, все трое были алкоголиками, и, возможно, потомственными.