Бешеный волк (сборник)

– Что случилось?

– Это не телефонный разговор.

Я всеми силами моей души за личное общение. Но если в Союзе художников появились темы, которые нельзя обсуждать по телефону, то у меня не могло не образоваться мысли, которую я, правда, благоразумно не высказал председателю нашего отделения:

– Во всем мире шизофреники, страдающие маниакальностью, называются маниакальными шизофрениками. У нас – членами творческих союзов…

«Срочно,» – произнесенное нашим председателем, подвинуло меня на то, чтобы поймать частника, но мы попали в пробку и двигались к Москве со скоростью, на которой сверхзвуковой, многоцелевой истребитель СУ– 31 МКС стоит на месте.

Так уж выходит, что приблизительно половина денег, которые я за что-то плачу, вылетает впустую.

Знать бы заранее – какая именно половина – можно было бы жить не плохо.

Я заплатил водителю сто пятьдесят рублей – редко мне приходилось тратить деньги так бессмысленно, потому, что председатель сказал мне:

– В руководстве Москвы существует мнение, что нужно вернуть памятник Дзержинскому на его историческое место. Мы знаем ваше трепетное отношение к историческим памятникам.

Вот так.

Иногда поставишь себя на место другого человека, а потом думаешь – ну и местечко ты себе выбрал.

Мне было бесполезно говорить председателю о том, что история сохраняется не памятниками, а мемориальными досками, а главное – правдивыми учебниками истории…

Памятники – это не свидетельства истории, а свидетельства того, как мы к ней относимся…

…Когда я вошел в зал, толковище живописцев было в стадии возгорания, только меня не хватало.

Выступала Галкина, которую за глаза называли Палкиной. Еще совсем не давно, она была секретарем комитета комсомола по идеологии в архитектурном институте, а теперь стала художественным критиком. Однажды кто-то сказал о ней:

– Палкиной нужно дать пятнадцать суток за изнасилование искусства, – а я не согласился:

– За изнасилование, этого мало, за изнасилование искусства – много…

Я не очень удивился, когда услышал от нее:

– …Библия учит нас любить людей, – это была середина фразы, остального можно было и не слушать, чтобы впасть в тоску.

Вообще, я не часто злюсь, не больше ста раз в день, но тут Галкина меня достала – как будто, кроме как о том, в чем мы не разбираемся, нам и поговорить не о чем. Впрочем, именно о том, о чем мы не имеем понятия – чаще всего мы и имеем свое мнение.

Я сказал:

– Любить людей учит не Библия, а камасутра…

– В конце концов, мы предлагаем восстановить историческую правду, – попыталась продолжить, несколько озадаченная, Галкина.

– Есть вещи, куда более важные, чем правда, – сказал я, не обращая внимания на зарождающийся скандал.

– Что же это, например?

– Например, доброта…

– В конце концов, это просто скульптура, – Галкина умела быть неостановимой. И мне пришлось ответить ей.

И не только ей:

– Если памятник Дзержинскому, это просто скульптура, значит мы рабы…

Когда я уходил, председатель секции отвернулся, сделав вид, что не попрощался со мной, потому, что не заметил моего ухода.

Возвращаясь домой, я подумал, что меня, наверное, скоро вновь предложат исключить из союза. Это не такая уж большая неприятность потому, что творческому человеку совсем не обязательно с кем-то объединяться.

А может выяснится, что «шестерки» несколько переоценивают любовь нынешнего президента к Дзержинскому, а, следовательно, недооценивают нормальность нашего президента.

Тогда меня снова начнут цитировать.

Вообще, творческий союз, это место интересное. И некое представление о том, что это собрание единомышленников, верно только в том смысле, что единомышленниками можно считать и скорпионов в банке. Только одно ядовитое жало каждого, заменяется множеством более тонких жал – ревностью, амбициями, неудовлетворенным самолюбием, завистью к чужим успехам, а, иногда, даже к чужим неудачам.

Здесь дело не в том, что собираются негодяи, художники ничем не хуже других людей.

Скажем, поэтов или углекопов.

И каждый по отдельности, сам по себе, человек очень милый, и в смысле общения, превосходящий среднестатистического современника. Просто вместе им собираться нельзя.

Это противопоказано самой природе процесса, потому, что любой, кто занимается творчеством, индивидуалист по природе.

По природе творчества.

И исключения, вроде Кукрыниксов, только подтверждают это уже тем, что являются исключениями. А то, что в любом творческом союзе больше всего людей, не имеющих к заявленному творчеству никакого отношения, делает союз довольно комичной помесью между базаром и вокзалом.

С другой стороны, союз гарантирует некие привилегии, от пенсии до возможности взмахом красной книжицы, продемонстрировать божью отметину.

О том, что это, возможно, каинова печать, остальные люди не знают, да и не надо им этого знать.

За свои услуги, союз изредка берет чисто символическую плату безропотностью при соприкосновении с лицемерием.

Впрочем, и здесь, он прикрывает каждого своей массовостью, как сумерками.

Никакими реальными льготами теперь никто из членов не пользуется, потому, что дефицита нет. Нечего доставать, ни путевку в дом отдыха, ни мебель для спальни. Все равно, за все нужно платить деньгами, и я совсем не думаю, что деньги изобрел дьявол.

Дьявол изобрел дефицит.

Вернее, то, что к нему ведет…

Когда я открывал дверь, телефон уже звонил:

– Привет. Есть заказ на портрет большого человека.

– Заказ – это хорошо.