Бешеный волк (сборник)

– Никаких проблем. Я лечу на собственном самолете.

Этот человек никогда не дает мне понять то, что он богат, а я нет. И потому никогда не платит мне больше, чем я прошу.

А я никогда не прошу у него больше, чем обычно. Тоже не даю ему понять, что я не богат, а он богат очень…

Когда садился за мольберт, я подумал: «Ну, ничего – работать я все равно должен был сегодня, потому, что в мире ничего вчерашнего еще не разу не было»…

В тот момент я не знал, что самое главное и сложное мне еще только предстоит.

Начиная работать, я обычно отключаю городской телефон. Если что-то срочное, можно позвонить на мобильный.

И мобильный телефон зазвонил:

– Папа, помнишь, я привозил к тебе своих друзей-искусствоведов, – Звонил Сережка. Вообще-то дети не балуют меня суточной многоразовостью общения. Но я не насторожился, – Я сегодня встретился с ними, и они сказали, что у тебя хорошая техника, но нет своего творческого лица. Ты пишешь все – и абстракцию, и реальные картины, и импрессионистические.

– Просто, каждую задачу я решаю тем способом, который кажется мне адекватным.

– Но они говорят, что через сто лет тебя никто не поймет и не сумеет выделить.

– Знаешь, Сережа, перезвони мне на обычный телефон. Сейчас я его включу.

Встать со стула, включить телефон, дождаться пока сын наберет номер – все это занимает не больше минуты.

Ровно столько времени мне было отпущено судьбой на то, чтобы сформулировать отчет за все, что я сделал, делаю и буду делать в своей жизни, перед поколением своих сыновей…

– …Искусство имеет, весьма двойственную, с точки зрения морали, цель. Оно делает события, от утра в сосновом бору до утра стрелецкой казни более значительными, чем они есть, на самом деле. И метод автора должен быть, по крайней мере, адекватен той цели, которую автор перед собой ставит.

При этом, массовое искусство, это не искусство потворяющее многим, а просто то, которое можно понять без дополнительной подготовки.

Кстати, по настоящему массовым искусство не было никогда, потому, что отношение к произведению, это тоже творчество. Нечего ожидать всеобщего творчества, как не стоит предполагать, что у всех людей окажется идеальный слух. Хотя и существует естественный, и, по-видимому, истинный критерий всякого результата – нравится или не нравится. Но и он предполагает, по крайней мере, интерес к предмету.

Массовое искусство отличается тем, что оно просто не требует ответа на вопрос: «Почему?»

В чем заключается находка нового творческого направления? В том, что новый человек уходит в то искусство, которое адекватно ему самому. То есть, в самому ему, равную форму.

А я работаю в той форме, которая оказывается больше, чем я.

И потому, мне удалось сделать то, что не снилось ни одному, даже самому гениальному, представителю ни одного, даже самого авторитетного и популярного, течения – понять и принять всех.

И, оттого, я очень комфортно чувствую себя на любой территории. Даже если эта территория чужая.

И с этой территории, я делаю свои шаги.

Я не часть целого. Я – целое целиком.

Мое творчество, это не создание нового зрителя с новым вкусом. Это обращение к зрителю, уже сформировавшему свой вкус. Это движение того, что есть к тому, что будет.

Это развитие, а не пристройка.

И потому, авангард искусства – я.

Пусть, не слишком известный.

Но ведь оттого, что моя деятельность малоизвестна, я не становлюсь непервым.

О том, что викинг Эрик Рыжий первым доплыл до берегов Америки, не писали газеты. Лишь, через много веков, мы случайно узнали о нем, но разве от этого, он перестал быть первопроходцем. И, главное, разве ему было от этого проще и легче.

А то, что слава досталась Колумбу, так может, вперед ведет не слава, а ощущение того, что мир оказывается малым?..

Но, даже не в том, что я тебе сказал – самое главное.

Дело в том, что я создаю свой мир, а не копирую тот мир, который есть. Мои картины о том мире, каким окружающий нас мир только может и, по-моему, должен стать.

Художники, о которых говорят твои знакомые, иногда мастерски, пишут, скажем, берег реки и, в конце концов – елку или березу.

А, что бы ни писал я – я всегда пишу человеческие желания. И потому в их картинах сарай остается сараем, а у меня получается место встречи влюбленных или приют отшельника.

В их картинах нет ничего такого, что можно было бы не понять.

Они, даже если мастеровиты, но просты.

И потому, их картины могут нравиться или не нравиться.

Но, их картины не способны удивить.

А мои картины удивляют.

И пусть в моих картинах что-то не понятно с первого взгляда, но они адекватны сложности и многообразию содержания того мира, о котором я стараюсь рассказать.

И еще: главное – я всегда пишу наше желание завтра жить лучше, чем сегодня.

А, значит, мои картины о мечте.

После моих, довольно сбивчивых слов, несколько секунд и я, и сын молчали. Потом он сказал:

– Ты, папа, не обижайся на них. Они не искусствоведы, а помесь интернета с Нострадамусом. Кстати, папа, а ты сегодня чего-нибудь ел?

Когда я пошел на кухню, то обнаружил, что у меня нет хлеба…

Пока я бродил по словам, вечер действительно наступил.

Оставалась не много – то, чем я, собственно, собирался заняться с утра – поработать.

Теперь, когда стемнело, у меня, наконец, появилась возможность заняться этим.

И можно считать, что день прошел.

Довольно сумбурный день. Как все мои дни.