Бешеный волк (сборник)

– Мне не понравилось читать то, что я иллюстрировал.

– А вы напишите, батенька мой, то, что Вам понравится читать.

И я написал, вначале один рассказ, потом другой, потом третий.

Наверное, я просто пришел в ту фазу, когда могу заниматься тем, что мне нравится…

Иногда, когда я говорю об этом, посторонние люди дают оценку этого состояния:

– Вы счастливый человек.

– Нет, – отвечаю я.

– Почему?

– Потому, что только тогда, когда занимаешься тем, что нравится – понимаешь, как многого не можешь…

Я стараюсь писать интересно, потому, что еще недостаточно известен, как писатель, для того, чтобы писать скучно.

Во всяком случае, я стремлюсь к тому, чтобы мои тексты были современной хорошей литературой.

– Что такое – хорошая современная литература? – спросил меня как-то мой товарищ Андрей Каверин.

Я ответил.

Потому, что ответ я знал:

– Хорошая литература – это та, что рассказывает о своем времени интереснее и умнее, чем само время рассказывает о себе.

А современная литература – это литература для людей, за которыми будущее…

Вряд ли мои рассказы читали многие, но многие мои знакомые цитируют их довольно часто. И здесь я думаю, что дело в том, что книги, как и картины должны писаться о большем, чем в них написано…

Метод у писателя может быть самым разным.

Для того, чтобы описать работу бармена, Хейли устраивался на работу в бар, а Хемингуэй сидел в баре за рюмкой водки – и оба писали интересно.

Впрочем, мои дети считают устаревшими и того, и другого.

Я же, просто беру реального человека и ставлю его в обстоятельства, отношения с которыми интересно мне…

Критики пока не обращают внимания на мои рассказы – и на том спасибо.

Интересная вещь – критика. Люди живут не тем, что делают что-то хорошо, а тем, что кто-то другой делает так, что им это нравится или не нравится.

Критик считает себя специалистом, и на этом основании судит.

Забывая, что книги, как и картины, пишутся не для специалистов.

Кстати, специалисты-критики все новое и интересное от импрессионизма до абстракционизма, от Марка Твена до Хемингуэя, как правило, успешно прохлопывали ушами.

Однажды, мой старинный приятель поэт Иван Головатов, врач по образованию, показал мне пачку критических рецензий на свои стихи, а потом спросил:

– И после этого, ты хочешь знать, почему я вернулся в гинекологию?..

…Возня на моей кухне, постепенно переместилась в коридор, а потом и на лестничную клетку. Минут через двадцать после того, как она затихла на улице, энтузиасты появились вновь. Просто так уходить с двумя бутылками водки, им не хотелось, и Веньминыч пустился в рассуждения:

– Знаю я, эти старые холодильники. Громоздкие, шумные. Все пространство занимают, а пользы мало. Даже никакой пользы для современной жизни, а выкинуть трудно.

– Такое бывает не только со старыми холодильниками.

– А с чем еще?

– С марксизмом, например.

– Начальник, – мгновенно прореагировал Веньяминыч, уходя в конкретику, но при этом, в нее не вдаваясь, – Ставь еще литр, мы его мигом выкинем из твоей квартиры.

– Ну, это вряд ли.

Веньяминыч задумался, и, наверное, пришел к выводу о том, что заломил за марксизм слишком большую цену:

– Ладно. Давай мы его выкинем за полбанки…

На первый взгляд, события, происходящие в нашей жизни, не связаны между собой, но на первый взгляд, и звезды на небе между собой не связаны…

Холсты просохли, и я вполне мог бы сесть за работу. Но это не удалось, потому, что опять зазвонил телефон.

В своей жизни, я не раз создавал себе проблемы тем, что что-нибудь говорил. Кстати, чем, что я молчал, я никогда не создавал себе проблем.

Приблизительно год назад, я отказался подписывать коллективную бумагу с требованием демонтировать памятник Петру, и мне казалось, что мои аргументы очевидны:

– Мы, художники не должны требовать разрушения произведения другого художника на том основании, что оно нам не нравится…

Между прочим, я единственный из всей нашей секции, кто имел более-менее серьезное право быть не довольным памятником Петру, потому, что только я представлял свой проект этого памятника. Все остальные просто ругали, а это не очень интересное для меня занятие. Скорее это тинейджерство либерализма – имеешь право ругать, но не ругаешь – уже не либерал, а какая-нибудь гадость, вроде социал-демократа.

На самом деле, бороться «за», куда продуктивней, чем бороться «против». Правда, у борьбы «за» есть один существенный недостаток – бороться «против» можно ничего не умея.

Для того, чтобы бороться «за», нужно хоть что-то уметь делать…

Мой собственный проект заключался в том, что нос корабля, на котором стоит царь-реформатор, выступает из волны, которая, в свою очередь, переходит в плащ Петра. И в руке царь должен был держать, по моему проекту, не бумажку, наверняка с доносами, как я думаю, а ключ.

Ключ, это больший символ реформ, чем указ…

В первый момент, некоторые горячечные головы, предложили исключить меня из союза, но через некоторое время придворный скульптор стал лучшим другом нашего отделения, и появилось новое предложение – гордиться нашей с союзом принципиальностью. Меня даже стали цитировать.

И теперь мне позвонил председатель отделения и попросил приехать, потому, что я понадобился вновь:

– Срочно приезжайте, Петр.