– Мы победим, разумеется, – сказал он.
– Ты же не хочешь этого, – парировал демон.
– Будь любезен, объясни, с чего ты это взял?
– Послушай, – с отчаянием в голосе спросил Кроули, – сколько музыкантов на вашей стороне, а? Настоящих, первоклассных музыкантов?
Судя по лицу Азирафеля, его застали врасплох.
– Ну, я бы сказал… – начал он.
– Два, – сказал Кроули. – Эдвард Элгар и Ференц Лист. И все. Все остальные – наши. Бетховен, Брамс, Бах со всем семейством, Моцарт, просто все. Ты можешь вообразить себе вечность в компании Элгара?
Азирафель прикрыл глаза.
– Легко, – простонал он.
– То-то и оно, – торжествующе заявил Кроули. Он прекрасно знал слабые места Азирафеля. – Ни тебе компакт-дисков. Ни тебе Альберт-холла. Ни тебе «променадных концертов». Ни Ла Скала, ни Большого театра. Только гармония небесных сфер с утра до вечера.
– Непостижимо, – пробормотал Азирафель.
– Как яйца без соли, ты сказал. Так вот: ни яиц, ни соли. Ни лосося «гравлакс» с укропом. Ни ресторанчиков, где тебя узнают на входе. Ни кроссвордов из «Дейли Телеграф». Ни антикварных магазинов, ни книжных. И никаких раритетных изданий. Не говоря уже о (Кроули почти исчерпал запас знаний об увлечениях Азирафеля) серебряных табакерках эпохи Регентства!
– Но когда мы победим, жить станет лучше! – хрипло проговорил ангел.
– Но не так интересно. Послушай, ты же знаешь, что я прав. Ты будешь не более счастлив с арфой в руках, чем я с вилами.
– Ты прекрасно знаешь, что мы не играем на арфах.
– А мы не пользуемся вилами. Это была фигура речи.
Они молча уставились друг на друга.
Азирафель молитвенно сложил перед лицом ухоженные ладони.
– Понимаешь, наши просто в восторге от того, что произойдет. Это же то, чего мы добивались. Главное испытание. Огненные мечи, Четыре Всадника, моря крови, и прочие неприятности. – Он пожал плечами.
– А потом «конец игры, бросьте монету»? – спросил Кроули.
– Иногда мне становится трудно понять твою манеру выражаться.
– Моря мне нравятся такими, как они есть. И совсем не обязательно, чтобы это случилось. Совсем не обязательно устраивать испытание на прочность только для того, чтобы убедиться, прав ли ты был с самого начала.
Азирафель снова пожал плечами.
– Боюсь, для тебя это останется непостижимой мудростью.
Он зябко поежился и поплотнее запахнул пальто. Над городом собирались серые тучи.
– Пойдем куда-нибудь, где потеплее, – сказал он.
– Ты меня приглашаешь? – угрюмо уточнил Кроули.
Некоторое время они шагали в угрюмой тишине.
– Не то чтобы я не был с тобой согласен, – сказал ангел, шагая по траве. – Просто я не могу не подчиниться. Мне сие не дозволено, и ты знаешь об этом.
– Мне тоже, – буркнул Кроули.
Азирафель глянул на него искоса.
– Неужели? – сказал он. – Ты же все-таки демон.
– Угу. Но наши одобряют неподчинение только самого общего свойства. А в конкретных случаях они принимают очень жесткие меры.
– То есть в случае неподчинения их конкретным приказам?
– Вот-вот. Ты даже представить себе не можешь. Или можешь. Как ты думаешь, сколько у нас времени?
Кроули махнул рукой в сторону «Бентли», и тот отворил двери.
– В разных пророчествах по-разному, – сказал Азирафель, усаживаясь в машину. – До конца века, это точно, хотя можно ожидать некоторых необычных явлений и до этого. Большинство пророков в прошлом тысячелетии больше заботились о размере стиха, чем о точности.
– Не понял, – удивился Кроули, показал на ключ зажигания и тот повернулся.
– Ну как же, – разъяснил ангел. – «И кончится время на круге своем, в та-ТА-та та-ТА-та та-ТА-та седьмом». Или восьмом. Или шестом. Для «четвертом» не слишком много хороших рифм, так что, это, наверное, будет не самый плохой год.
– А что за необычные явления?
– Двухголовые телята, знамения в небе, гуси, летящие задом наперед, дожди из рыб и все такое. Антихрист, придя в мир, влияет на естественные причинно-следственные связи.
– М-да…
Кроули переключил скорость и тут же вспомнил еще кое о чем. Он щелкнул пальцами. Блокиратор как ветром сдуло.
– Поедем обедать, – сказал он. – Я тебе остался должен, еще с… когда это было?
– Париж, год 1793-й, – ответил Азирафель.
– А, ну да. Эпоха террора. Это наша работа или ваша?
– Разве не ваша?
– Уже не помню. А ресторанчик был неплох.
Когда они проезжали мимо потерявшего дар речи инспектора дорожного движения, блокнот у того неожиданно загорелся, к большому удивлению Кроули.
– Мне кажется, я не собирался этого делать, – сказал он.