Невероятные приключения одной важной дамы

Невероятные приключения одной важной дамы
Нина Шевчук

О том, что происходит с людьми после смерти, Танечка всерьез задумалась лет в шесть, когда сидела на веранде бабушкиной усадьбы и ела хлеб с домашним маслом и смородиновым вареньем. Ей вдруг стало невыносимо страшно от мысли, что настанет такой день, когда она больше не будет есть варенье. Само варенье будет, а ее, Танюшки Ненасытиной, не будет.– Ма, а что случается с людьми, когда они умирают? – робко спросила девочка Ненасытину-старшую.– Не бери в голову глупостей, ешь варенье, – строго отрезала мать.И Татьяна Афанасьевна не брала. Глупостей, по крайней мере.Зато с удовольствием и знанием дела брала все, что плохо лежит на хлипких полочках бюджета интерната, в котором эта важная дама директорствовала.Но на любой скользкой дорожке однажды попадутся скользкие ступени. «Белый лед тихо скрипнул под каблуками, словно чисто вымытый стакан, по которому провели пальцем», и в жизнь Татьяны Афанасьевны Ненасытиной вмешалась сила, о существовании которой она и подозревать не могла…

Нина Шевчук

Невероятные приключения одной важной дамы

В Зеленоморск пришла суровая снежная зима 2005 года. Тяжелые недобрые облака нависали над опустевшим прибрежным городом, почти касаясь крыш пятиэтажных домов и верхушек заснеженных холмов. Потемневшее море бушевало, и порою казалось, что оно вот-вот протянет холодную черную лапу и утащит в пучину все дома, днем и ночью глядящие в полумрак близорукими желтыми окнами.

– Надо же, какое гадство!

Татьяна Афанасьевна Ненасытина, директор второго зеленоморского интерната, стояла у окна учительской и недобрым взглядом окидывала обледеневший двор.

– Вера Сергеевна, вы прогноз не читали? Сколько эта холодрыга продержится?

– Говорят, до февраля не отпустит, – ответила уборщица, не переставая бойко размахивать деревянной шваброй. – Да ты, милая, не бранись. Морозец, если со снежком – это хорошо. И земля не промерзнет, и вся вредная бактерия повысдохнет.

– Да уж! Лучше некуда! – буркнула в ответ директриса.

Накануне вечером брешь, которая осенью образовалась в крыше жилого корпуса интерната, окончательно разверзлась и бездумно отдалась непогоде. Школьный комитет по чрезвычайным ситуациям в составе учителя труда Рудольфа Петровича и учителя физкультуры Ивана Андреевича отчаянно пытался вернуть крыше девственность. Дыру заколачивали досками, покрывали кусками рубероида. Но разбушевавшаяся стихия мигом обезвредила все средства ремонтной контрацепции. Чердак наполнился осадками, а сердце Татьяны Афанасьевны – тоской.

Дело было в том, что еще минувшим летом от неких далеких спонсоров поступили внушительные средства на капитальный ремонт крыши. Щедро отблагодарив поверенное лицо, призванное следить за тем, чтобы деньги благотворителей использовались по назначению, Ненасытина приобрела необходимые канцелярские товары для воспитанников интерната, а на остальное съездила в заграничную поездку. В качестве участника полезнейшего научного семинара, разумеется. Правда, совершенно случайно она прихватила с собой мужа.

Побаловать Борика Татьяна Афанасьевна любила. Невысокий коренастый юноша был младше нее на двенадцать лет и очень хорош собой.

Теперь из-за гадкого ненастья ей, судя по всему, придется снять деньги с собственного банковского счета. А она так хотела к лету поменять свой старый «шевроле» на что-нибудь свежее, подобающее ее статусу.

– Вера Сергеевна, заканчивайте возню! – выпалила Ненасытина свинцовым голосом. – Хватит болото разводить!

Уборщица кротко кивнула, оперативно свернула нехитрое снаряжение и удалилась, шоркая резиновыми калошами по исцарапанному паркету.

– Афанасьевна, на дворе больно скользко. Ты там осторожно на своих клаблуках, – предупредила старушка уже из коридора.

– Не каркай, старая дура, – тихо огрызнулась директриса в пустой дверной проем.

Убрав в стол несколько стопок бумаг, покрытых фиолетовыми печатями, она надела волчий полушубок и вышла в коридор. Ноющий ветер отчаянно бился в оконные стекла, будто самому ему было нестерпимо холодно, и он хотел спрятаться внутри опустевшего школьного здания. Расхлябанная форточка с грохотом распахнулась и ударилась о выбеленный косяк. Посыпалась штукатурка.

– Гадство! – снова выпалила раздосадованная Ненасытина, и из глубины темного коридора с ней тут же согласилось эхо.

Неграциозно балансируя на коротеньких ножках, словно переевший и хорошо выпивший пенсионер-канатоходец, Татьяна стала медленно спускаться с крыльца. Она уже преодолела половину ступеней, как вдруг из сумки раздался рингтон, выставленный на Борика:

– 

First I was afraid, I was petrified

Kept thinking I could never live without you by my side

Then I spent so many nights thinking how you did me wrong

And I grew strong

And I learned how to get along, – орала сумка слова популярного когда-то шлягера.

Татьяна попыталась извлечь технику, но не удержала равновесие. Белый лед тихо скрипнул под каблуками, словно чисто вымытый стакан, по которому провели пальцем. Ненасытина раскинула руки, хватаясь за воздух, и упала навзничь, ударившись затылком о верхнюю ступень крыльца.

***

– Проснись! Проснись! Проснись! – звонкий детский голос врезался в сознание Татьяны Афанасьевны ржавым гвоздем. – Проснись! Проснись!

Сделав титаническое усилие, она подняла тяжелые веки и прямо у своего носа увидела пару пытливых голубых глаз, обрамленных рыжими ресницами.

– Как тебя зовут? – спросила девочка, явно обрадованная пробуждением Ненасытиной.

– Таня… Татьяна Афанасьевна.

Девочка почему-то захлопала в ладоши, будто обрадовалась тому, что женщину, лежащую на ступенях, зовут именно так.

– Таня, – продолжала она, слегка отстранившись, – а почему у меня нет папы и мамы?

За время работы в интернате Татьяна Афанасьевна многократно слышала этот вопрос и уже давно привыкла к нему.

– Я не знаю, – машинально ответила она и попыталась поднять голову, но почувствовала приступ режущей боли и осталась неподвижной.

– А ты угадай! Угадай! Угадай! Почему? Почему? – капризно настаивала девочка.

– Я не знаю. Может быть, они… умерли.

– А вот и нет! А вот и нет! – нараспев завела рыжая и опять захлопала в ладоши, – это потому, что я умерла! – радостно сообщила она и побежала прочь.

Волна ужаса накрыла Татьяну. В голове беспорядочно замелькали обрывки воспоминаний. С трудом сосредоточившись, она установила последовательность событий: кабинет, уборщица, распахнутая форточка, ступени, телефон. Все оборвалось после телефонного звонка. Видимо, она упала и ударилась головой, а гадкая рыжая девочка – это галлюцинация. Если так, то она, Татьяна, сейчас, должно быть, лежит без сознания на обледеневшем крыльце, и если тетя Вера, уборщица, уже ушла домой, то никто не обнаружит ее до следующего утра. А тогда будет уже поздно. Школьный сторож, скорее всего, уже успел нарезаться и преспокойно спит в своей коморке. В такую погоду он едва ли станет делать обход, как положено по должностной инструкции.

Ей вдруг вспомнился бомж, которого три года назад нашли во дворе интерната после такой же морозной ночи. Бог знает – зачем, он пытался перелезть через забор на территорию, но зацепился за металлический прут, упал, ударился головой и замерз насмерть. Татьяна явственно помнила лицо мужчины: серая кожа в синих кровоподтеках, губы землистого цвета, застывшие в каменной саркастической улыбке.

Инцидент был не из приятных. Поначалу в интернат ходил следователь, а потом целый месяц ей морочил голову какой-то клерк из министерства, дотошный, как одинокая свекровь, и честный, как тридцатилетняя девственница. Наотрез отказавшись от вознаграждения за ожидаемое равнодушие, плешивый невысокий мужичок все пытался доказать, что в интернате не соблюдается техника безопасности, и совал свой длинный тонкий нос в каждую дырку. Хорошо, что такие долго на посту не задерживаются. Тогда неприятные хлопоты напрочь вытеснили из сознания Ненасытиной физиономию неблагонадежного элемента, которая, судя по всему, приобрела оттенок индиго задолго до воздействия низкой температуры. Теперь же страшная картина всплыла на поверхность, будто все это случилось вчера.

От мысли, что и ее собственное бездыханное одеревеневшее тело найдут утром на крыльце, сильно затошнило. Татьяна переборола страх перед дикой режущей болью в голове, глубоко вдохнула, зажмурилась и рывком подняла корпус.

Вопреки опасениям, на этот раз никакой боли она не почувствовала. Напротив, голова стала легкой, тошнотворный туман перед глазами рассеялся, и она увидела, что сидит на крыльце школьного здания, где с ней и произошла досадная неприятность.

– Слава богу! – выдохнула она и аккуратно поднялась на ноги. – Привидится же такое!

Метель разыгралась еще сильнее. Холодный ветер поднимал в воздух клубы острого снега, который жалил щеки и лоб. Татьяна стала искать ключи от машины, подставив сумочку под блеклые лучи света, струившиеся из окна, но вдруг остановилась.

Свет из окна!

Ненасытина резко обернулась и выронила расстегнутую сумку, содержимое которой посыпалось на припорошенную снегом землю.

Во всех окнах школы горел свет. Но ведь этого быть в принципе не могло! Всего пару минут назад она покинула совершенно темное здание. В каждой классной комнате имелся собственный выключатель. Школа – не тюрьма и не психиатрическая лечебница. Осветить ее всю в один миг – задача технически невыполнимая, если, конечно, в каждой комнате не стоит человек, ждущий команды, чтобы нажать на клавишу.