Эликсир бессмертия

Но Камиль был настроен на серьёзный разговор:

– Доучились! Марксисты хреновы, всех их попёрли. И назад дороги нет! Мы на Ельцина молимся. Это же надо, как он всех раком поставил! Всех – и наших, и ваших. Костлявая рука рынка теперь всё расставит по своим местам, как учит Гайдар. Она теперь – закон! Это по-нашему. Наше время пришло. Бабки надо делать, бабки. Хотя многие – и вроде неглупые люди – до конца этого не понимают.

– На меня, что ли, намекаешь? – мрачно поинтересовался Францев.

– Боже упаси! – Камиль молитвенно прижал сомкнутые ладони к груди. – Как можно? Вы и за границей подолгу жили, и дипломат.

Камиль считал Францева дипломатом, потому что в доме, где много лет назад молодой офицер Сергей Францев с женой получили квартиру, в справке домоуправления было написано: «Место работы – МИД».

– Вы же с опытом заграничным, – продолжал разглагольствовать Камиль. – Сами знаете, чем жизнь у нас от жизни за бугром отличается. Нет, я не о вас говорю. Я тут разговорился со своим приятелем – соплеменником, можно сказать. Он журналистом работает. Прибежит после работы под ночь в магазин, салаты готовые и сосиски покупает да всё время деньги считает: хватит – не хватит. Я его всё к себе работать зову. Помощником. Спрашиваю: Рамиль, тебе сколько в газете платят? Я буду платить в три раза больше. А он, представляете, отказывается! Не могу, говорит, в торговлю идти. Я всегда журналистом мечтал быть, на журналиста учился! Да мало ли кто на кого учился. Молотить надо. А он опять за своё: «Мама мной гордится. В Уфе живёт, всем рассказывает и статьи мои показывает!» Тёмный человек, скажу я вам, провинциал, жизни не понимает. Так и будет впахивать и копейки всё время считать, – заключил Камиль.

Францеву было неприятно слышать разглагольствования бывшего мойщика машин. Вступать в дискуссию он не хотел. Просто сказал спасибо за чай, попрощался и вышел. Ожидая лифта, он понял, что этому закону он подчиниться не сможет. Но и уступать новым хозяевам жизни он не собирался. Его, пожалуй, самым безжалостным выводом стало то, что новые хозяева жизни затопчут бедных и честных. Произойдёт естественный отбор. Как в мире животных.

Глава 6. Запах детства

Францев был занят поиском работы. Он встречался с бывшими сослуживцами, друзьями по институту, которых давно не видел. И у него складывалась довольно пёстрая и печальная картина российской реальности.

А Ника, вернувшись в Москву, как могла старалась превратить холостяцкую берлогу Францева в уютный семейный очаг. Ей очень хотелось быть полезной отцу. Она провожала его по утрам, приготовив завтрак. Вечером встречала горячим ужином и внимательно слушала его скупые впечатления о московской жизни.

В то утро она вышла из квартиры и купила в супермаркете рядом с домом несколько цветочных горшков. Затем накопала земли в соседнем лесочке, которым гордился каждый житель Юго-Запада Москвы. Она решила устроить на широком подоконнике кухни настоящий зеленый рай – тем более что надвигались долгие зимние месяцы. Для своего домашнего сада она закупила самые некапризные растения: традесканцию, аспарагус и цветущий бальзамин, прозванный в народе «огонёк». А когда возвращалась из магазина, то заметила у мусорных контейнеров выброшенную огромную лиану – монстеру. Горшок был расколот, некоторые ветви обломаны… Приставленная к мусорнику, она почему-то напомнила девушке её собственную неприкаянную жизнь, которую Нике пришлось вести ещё совсем недавно. Она даже заговорила с цветком:

– Ну что, выставили тебя из дома? Замёрзнешь ведь. Ну ладно, не бойся. Сейчас я тебя заберу. Не пропадёшь, – успокаивала она огромное растение, у которого на месте сломанных ветвей появились капельки сока, похожего на слёзы.

Но как она это всё унесёт – и горшки с цветами, и разлапистую монстеру?

Вдруг она услышала, как за её спиной из соседнего подъезда, громко переговариваясь, вышла группа подростков. И один из них громко сказал:

– Тёть, а тёть, не надрывайтесь! Мы поможем.

Сначала Ника даже не обернулась, настолько была уверена, что обращаются не к ней. И только когда её окружили мальчишки, пристраиваясь, чтобы половчее ухватить огромную лиану, она поняла, что для этих ребят она уже почти тетя. Это открытие привело её в большое изумление.

– Какая это тебе тётя? – поправил мальчишку подросток постарше, лет двенадцати.

– А кто же, дядя? – не смутился шкет, и вся компания вместе с Никой весело расхохотались.

Как муравьи, окружив монстеру, придерживая её кто с боков, кто снизу, ребята подняли её и понесли по ступеням. Так и внесли нового жильца в квартиру. Затем они помогли Нике поместить горшок с растением в пластиковое ведро и, довольные собой, шумно покинули квартиру.

Кухня и вправду сразу преобразилась. Длинные зеленые ветви висячих растений она закрепила по стенам, рассадила цветущий бальзамин и, отступив в центр кухни, удовлетворённо – как Бог в седьмой день творения мира – подумала: «Это хорошо!»

«Вот здесь мой папа и будет восстанавливаться после тяжёлых рабочих будней, – думала Ника. – Здесь у него будет реабилитационный центр, а по-простому – домашний рай».

Но пока в «раю» было довольно грязно: рассыпанная земля, следы от мальчишеских кроссовок, обрывки листьев. Ника подошла к шкафу, взяла там щётку и старый, поблёскивающий синим боком пылесос «Чайка». Она решила сделать генеральную уборку. Почистила ковёр в гостиной, сняла все занавески, вытряхнула их с балкона и принялась за помутневшие зеркала. Протёрла подоконники, комод, письменный стол… И взялась за самое сложное – запылённые баррикады книжного шкафа. Как их разбирать, было не очень понятно. Собрания сочинений, художественные альбомы, тонкие бумажные книжицы занимали каждую полку от края до края. А на нижней полке, рядом с подборками старых журналов, разместилась большая картонная коробка. Ника решила начать с неё.

Девушка потянула коробку на себя, но та поддалась с трудом – похоже, она была заполнена доверху. Открыв её, Ника обомлела. На неё вдруг пахнуло знакомым запахом. Она и раньше замечала, что ей нравился едва уловимый запах, идущий от этого шкафа. Теперь она нашла, откуда он шёл: коробка была заполнена письмами, пересыпанными засохшими цветочками, пучками какой-то душистой травы, лепестками, крошечными лавандовыми мешочками… И Ника вдруг осознала: это был запах её родной мамы! Она вспомнила, что читала про импринтинг. Первый контакт младенца происходит с матерью: с её кожей, грудью, руками, волосами. Мама – и источник жизни, и целый мир ощущений, новых для малыша.

Ника поймала себя на мысли: «Так пахла моя мама, я это точно помню».

Здесь, в этой переполненной коробке, хранилась вся её прожитая в письмах жизнь с отцом.

Всё это было написано двумя людьми, находящимися в разлуке. Один почерк – быстрый, стремительный, острый. Второй – круглый, словно бисер. Ника поколебалась и вытянула из коробки первое попавшееся письмо. Она взглянула на дату и поняла, что этому письму почти четверть века!..

Милый, любимый…

Сегодня, 20 августа, в день твоего рождения, получила твоё письмо… И мне стало невероятно грустно, потому что я вспомнила, что ни один твой день рождения мы почти так и не праздновали вместе. А ведь это большой-большой праздник. Даже главнее, чем Новый год! Когда ты приедешь, первое, что мы сделаем, – это по-настоящему, по-главному, отпразднуем твой день рождения. Если бы этого дня не было в моей жизни, я бы не была ни одного дня счастлива. Знай это и готовься к большому празднику. И вообще, твой приезд, твоё возвращение – я постоянно думаю об этом… Я жду большого и долгого счастья. С твоим приездом. Я очень жду тебя. Я так люблю тебя, что у меня даже побаливает сердце. Возвращайся, милый, возвращайся скорее. Ждёшь ли ты встречи со мной, с нами?!

Дочка стала вести себя приличнее. Только от неё стало невозможно улизнуть. Она всюду ходит за мною, как хвост. Открывает дверь и идёт. Бесшумно, чтобы заранее не вернули. По дороге на кухню она обязательно что-нибудь найдёт и слопает, если будет идти без присмотра. Однажды незаметно слопала пуговицу от ботинка. Когда она это сделала – я не видела, обнаружила предмет только в горшке.

«Мама» она пока не говорит. Я ей постоянно показываю твою фотографию – она улыбается и утверждает, что ты «тата».

По-прежнему её приводят в восторг собачки, кошки, птички. И очень любит купание. Сидит в ванне самостоятельно. Я выходила переливать кашу, а потом подсмотрела за ней. Бормочет наша дочка что-то довольное и по воде лапкой – шлёп, шлёп. Физически очень развитой ребенок. Пошла в 9,5 месяца сама и вообще резвая девчушка, но до сих пор путает лампу и радио. Лампу называет «ампа», но может так назвать и радио. Откликается на все имена: Коля, Вася, Таня. Обидно просто. Вот такая дочь.

К нам в город пришло бабье лето. Очень тепло, славно и пахнет осенью. Здесь замечательный запах у осени: запах жжёных листьев, прохладного солнца, отдающего своё последнее тепло, и запах чистой воды из фонтанов. Всё это мне напоминает тебя. И мне хочется побыстрее быть лёгкой, стройной, любить тебя, отдаваться тебе. Быть счастливой с тобой…

Ника провела пальцем по буквам, повторяя их плавное движение по бумаге. Она сразу поняла, чьё это письмо. Мама. Ника чувствовала, будто только что познакомилась с ней: нежной, любящей, тоскующей. Она узнавала себя в этих словах и не узнавала одновременно. Сердце колотилось, как птица в клетке. Ника почти ничего не видела от навернувшихся слёз. Это были слёзы тоски по погибшей маме, которую она не помнила. И о которой рассказывал отец. Прерывисто дыша, она потянулась за следующим письмом.

…Ну вот, я только что говорил с тобой! Я тебя так люблю, что у меня ещё руки трясутся и сердце стучит как ненормальное. Счастье моё, милая, милая, милая!!!

А это – письмо отца.

Счастье моё, наш разговор по телефону, как всегда, был очень сумбурным. Кажется – надо говорить самое главное, а несёшь что-то несущественное, второстепенное. Хотя главное я тебе, конечно, сказал – я люблю тебя! И очень сильно, и буду очень ждать твоих писем. Опиши мне всё-всё: как ты себя чувствуешь, что делаешь, с кем встречаешься, кого видишь, как тебе было, когда я улетел, как сейчас – ну всё, всё.

Я очень, очень хочу знать, что ты меня любишь. Ты меня любишь? Нет, правда любишь? Скажи ещё раз, скажи, скажи, это так важно слышать, так важно знать. Ты моё величайшее начало, моё вдохновение и мой порыв, и без твоей любви мир потеряется для меня и перестанет существовать. Ты мой ангел, ангел-хранитель, будь всегда, всегда со мной… Любимая, без тебя одиночество грызёт меня, вгрызается в мою исконную устойчивость, и мне становится так ясно, что главное – это ты. А я забыл твои фото! Немедленно вышли мне несколько…

Ника отложила письмо и перевела дыхание. Она почувствовала, что ступила на запретную территорию: дальше шло что-то совсем не предназначавшееся для посторонних глаз…

Ника была так захвачена чтением, что не услышала, как в коридоре щёлкнул дверной замок. Францев вошел в прихожую, снял плащ и настороженно прислушался к звукам в глубине квартиры. Что-то было не так. Услышав ключ в замке, дочь всегда бросалась к нему с радостной улыбкой. Он сбросил обувь и прошёл в комнату. Ника подняла на него заплаканное лицо.

– Папа, прости меня, я понимаю, что это личное. Мне так стыдно, но я не удержалась. – Она глубоко вздохнула, чтобы не дрожал взволнованный голос. – Это ведь письма мамы и твои. Прости…

Францев мягко улыбнулся:

– Ну что ты… Давай я сейчас переоденусь и пойдем чай пить.

Вид заплаканной дочери глубоко взволновал его. Они испытывали друг к другу самые нежные чувства. Но обоим было неловко их проявлять. Ей – потому что она ещё до конца не прониклась ощущением, что у неё есть родной отец. А Францеву – из-за того, что он не всегда знал, как вести себя с самостоятельной дочерью.

Ника сложила письма в коробку и задвинула её на место. От прочитанного кружилась голова. Она сама себе не могла объяснить, что её так взволновало. Францев прошёл на кухню и громко позвал:

– Ника, боже мой, да тут райские кущи выросли.

– Вот именно, – ответила ему дочь. – Я так и хотела, создать рай для тебя, для нас. Я так рада, что мои родители любили друг друга! – внезапно выпалила она. – Я и сама не знала, что для меня это так важно. Но оказывается – важно.

Её переполняло только что сделанное открытие – о великой силе любви, которая не оставила её отца и сейчас. Теперь она это понимала.

Глава 7. Задача – выжить

Постсоветская Москва бурлила, испуская миазмы: запах пирожков, шашлыков, гниющего тут же, рядом, мусора. Всё это перемешивалось с запахом плохого бензина. Грузовички заезжали на тротуары, что-то выгружали, что-то загружали, между ларьков и павильонов сновали какие-то подозрительные личности. Высокий мужик в чёрной кепке, внимательно оглядев Францева, подошёл к нему и тихо спросил:

– Оружие нужно?