Шпион, которого я убила

– Что вы, как можно. Когда я закричу, упадет люстра.

Они оба подняли головы и посмотрели на махину люстры.

– Люстра не упадет, – авторитетно заявил помреж. – Меня уверили, что она отлично закреплена. Значит, не ваша смена. Тогда постарайтесь не вертеться у сцены, постарайтесь не покидать свое рабочее место в костюмерной. Что, например, вы сейчас делаете в партере?

– Ну-у-у, – задумалась Наденька, потом сдернула очки и прищурилась, – я стараюсь соотнести на пространственном уложении сцены взглядом из зрительного зала совершенно транссексуальное пурпурно-голубое пятно костюма Ромео с геометрической компоновкой декораций.

– Странно. Очень странно.

– Что именно?

– Вы пытаетесь соотнести транссексуальное пятно костюма из одного балета с геометрической компоновкой декораций из другого. – Помреж широким медленным жестом показал на сцену. – Сегодня «Лебединое озеро».

– Спасибо, что не «Дон Кихот»!

Наденька ушла в мастерскую. После второго звонка она быстренько сбегала к знакомому осветителю, осмотрела сверху партер, потом с биноклем – бельэтаж. Никто не привлек ее внимания.

– Ты опять сегодня за уборщицу? – удивился осветитель.

– Нет, – Наденька замерла, остановившись глазами на меркнущей люстре, – запарка у меня с костюмом. Сижу в мастерской от темна до темна. А вот завтра… – Она откровенно загрустила.

– Приходи. Пожалею.

Пробираясь в темноте вниз, она думает, сколько заплатит прима. Усевшись в костюмерной перед зеркалом, медленным движением оттирает с губ помаду, комкает окрашенные салфетки и поглядывает на часы. Потом она идет в гардеробную, минует длинные ряды стоек с костюмами, чихает от пыли и слышит, как кто-то еще пробирается между костюмами, стуча по полу пуантами. Наденька приседает, задерживает дыхание. Балерине пробираться в пачке трудно, она чертыхается. Наденька привстает и видит в соседнем проходе над стойками покачивающееся черное перышко. Она опять приседает, на корточках пролезает под костюмами и оказывается в другом проходе. Садится на пол, смотрит на часы, поглаживая рукой синий бархат висящего рядом длинного платья, кое-где изъеденного молью. Отследив минутную стрелку, Наденька встает и оглядывается. Балерина стоит через два прохода со стойками. Она растеряна. Увидев Наденьку, вздыхает и неуверенно улыбается. Глядя в глаза друг другу, женщины идут к выходу, разделенные стойками, причем Наденька идет на цыпочках и тянет шею с озабоченностью на лице, а балерина – возбужденно дыша приоткрытым ртом. Когда стойки с костюмами между ними кончаются, они неуверенно касаются друг друга кончиками пальцев, потом Наденька захватывает холодную тонкую ладонь и тянет за собой, раздвигая костюмы, в безопасный угол.

– Где ты была, антракт кончается?! – шепчет балерина, пока Наденька, присев, помогает ей снять пачку.

С трудом стащив вниз колготы, Наденька становится на колени, некоторое время смотрит перед собой на совершенно выбритый лобок, осторожно проводит по нему рукой, поглаживая, и вдыхает душный запах пудры и дезодоранта.

– Хочешь меня как-нибудь обозвать? – спрашивает она, медленно снимает очки и кладет их на пол.

– Да нет же, быстрей!

– Раздвинь ноги. Вот так. Мне раздеться?

– Господи, да шевелись, скоро выход! – Прима хватает Надежду за волосы и прижимает ее голову к низу живота.

Через пять минут Наденька помогает приме одеться. Балерина смотрит сквозь нее. На щеках горят красные пятна, она шумно дышит, уже полностью подготовив себя к роли, уже не человек, уже женщина-лебедь, удовлетворенная любовью и убирающая с дороги соперницу.

Отстучав пуантами, она убегает, так и не обнаружив Наденьку в угаре удовольствия и предчувствия тысячи глаз, которым она сейчас отдастся. Наденька поднимает с пола очки и пересчитывает деньги. Деньги пахнут дезодорантом и пудрой. Прибегают две девочки – помощницы костюмера. У «белого лебедя» оторвалась подвязка. Они шумно возятся с коробочкой «скорой помощи», выдергивая друг у друга изогнутую иголку.

Надежда уходит в туалет. Долго моет рот, губы, потом лицо. Разглядывая себя в зеркале, наблюдает, как сбегают по щекам капли воды. Вздыхает и идет на сцену за кулисы.

Она сидит у занавеса на полу, обхватив колени руками, смотрит снизу, как «черный лебедь» совсем рядом, в потоках яркого света крушит пространство своим пронзительным танцем. Замирают, забыв дышать от восторга, девочки из кордебалета, топчется за их спиной обслуга – монтировщики сцены, буфетчицы из кафе и помощники костюмеров. Открыв рот и распахнув глаза, рядом с Надеждой замерла, прижав к груди руки в перчатках, сегодняшняя уборщица сцены.

Пока восхищенный зал хлопает после па-де-па, люди за сценой медленно приходят в себя. Наденька встает и устало плетется в костюмерную.

– Вот это талант! – слышит она за спиной. – Глаз не отвести.

– Да. Она сегодня в ударе. Я ее в прошлый раз смотрела. Так себе. А сегодня она очень энергична, просто летает.

– Ой, девочки, я ведь умру, а так не станцую!

В мастерской Надежда, гордо вздернув подбородок, устойчиво устанавливает одну ногу и поднимает в стоячем шпагате другую. Захватив ее рукой, она заводит поднятую ногу за голову и смотрит на пожилого мастера в рабочем фартуке. Он стоит, косолапо расставив ноги в стоптанных тапочках, и укоризненно качает головой. Надежда опускает ногу и становится в кедах на кончики пальцев, подняв над головой напряженные руки.

– Балерина ты наша, – вздыхает мастер, – рукава готовы?

– Леон, как ты думаешь, что такое – транссексуал?

Мастер задумался.

– Сама придумала?

Наденька кивнула.

– Ну, что тут сказать. Во-первых, перестань меня называть собачьим именем. Леонид Львович, можешь запомнить? Во-вторых, если кто прискребется, сделай умное лицо и скажи, что это – сексуал в трансе или бисексуал и трансвестит в одном флаконе. Ну, поняла?

– Поняла-а-а, – тянет Надежда с восхищением. – А что такое сексуал?

– Занимающийся сексом саксаул. Хватит болтать. Берись за рукава, пока я тебе задницу не надрал.

– В конце получилось грубо, Леон…нид Львович.

5. Учительница

Четвертый урок оказался самым трудным. В этот день с самого утра закапризничали близнецы, отказываясь идти в частный детский сад. А Далила уже уехала. Кеша, конечно, тут же предложил прогулять школу, но Ева молча накормила его и вытолкала с рюкзаком за дверь. Она застыла перед шкафом с одеждой, вдруг обнаружив, что не знает, что надеть. Строгих платьев у нее сроду не было. Набор удлиненных свободных пиджаков, чтобы незаметно было оружие на поясе, предполагал снизу либо короткую юбку – в любой момент быстрый бросок ногой, – либо джинсы-резинки. И по поводу короткой юбки, и по поводу обтягивающих брюк она уже имела намеки, правда, ненавязчивые, а так, в виде дружеского совета от «коллеги» в школе.

– Там заставляют спать днем, – подошел к ней Сережа.

– А ты не спи, ты лежи и думай, – присела к нему Ева.

– Я не могу думать, когда много народу.

– Да вас всего там пятеро детей!

– И трое взрослых, – не сдавался Сережа. – Один взрослый плохо пахнет.

– Ну перестань. – Ева посмотрела на часы и сдернула с вешалки джинсы и длинный свитер. – Кто там может плохо пахнуть? У вас там нянечка, повар и воспитательница. Очень приличные молодые женщины.

– Плохо пахнет нянечка, – упорствовал мальчик, наблюдая, как Ева одевается.

– Хорошо. Давай договоримся так. Когда я вас сейчас приведу, я понюхаю нянечку, и если она плохо пахнет… – Ева задумалась.

– Что ты сделаешь?

– Я поговорю с ней. Обещаю.

– Ладно. Ты поговори, но забери нас перед сном.