Москва – Тбилиси

В какой-то момент в глазах у меня потемнело, и я куда-то провалился. Придя в сознание, понял, что вишу, будто мешок, на спине у своего армянского проводника.

– Ну, вот мы и на свободе! В Армении, цаватанем[5 - Цаватанем – ласковое обращение, наподобие слова «дорогой», принятое у армян.], – обрадовал меня Юрка.

Я был благодарен ему за помощь, поэтому крепко обнял его и поцеловал в лоб. Потом пытался всучить ему деньги, но он категорически отказался.

– Не обижай меня, Сандрик, – сказал он.

– Спасибо, брат! Я этого не забуду.

– Мы шли таким маршрутом, чуть ли не Эльбрус покорили! Разве такое забудешь?

Неожиданно возле нас остановился мерседес.

– Садись, брат, Хорен ждет нас, – высунулся из окна водитель.

– У меня есть отличные кеды, – сказал я Юрке. – Хотя бы их возьми.

– Нет, брат, не хочу, – Юрка качнул головой.

Мы простились, я влез в мерседес.

Когда машина отъехала метров на двадцать, я попросил водителя тормознуть.

– Что случилось?

– Подожди минутку, – положил я ему руку на плечо.

Затем вытащил из рюкзака кеды, подаренные Сосо, вышел из машины и оставил их на трассе – так, чтобы Юрка видел.

* * *

Хорена я помню по рассказам моего деда. Резо часто вспоминал о нем, и еще мне смутно припоминается момент, когда он появился у нас в Ваке. Это был невысокий седовласый упитанный мужчина с ясным лицом. Жил он в Ереване, на улице Мартироса Сарьяна. Присланный им водитель доставил меня именно туда. У него не было ни жены, ни детей, ни близких родственников. Впрочем, вокруг него вертелось немало молодых людей: кто ходил на базар за продуктами, кто работал водителем, кто доставлял суджук и бастурму из Дилижана, а кто улаживал дела с милицией. Долгих разговоров он не любил, зато много читал, поэтому в его жилище обычно царила гробовая тишина. Каким-то суперремонтом его квартира не отличалась, но всё было обустроено просто и со вкусом.

В первую очередь он попросил меня рассказать о том, что меня привело в Ереван. Я поведал ему обо всем в подробностях. Он ни разу меня не прервал.

– На тебя пожаловались? – спросил он, когда я закончил.

– Да.

– Кто?

– Все.

– Даже те, кому ты помог?

– Они в первую очередь.

– К сожалению, так обычно и бывает. Дедушку своего помнишь?

– Не особенно.

– Сколько тебе было, когда его не стало?

– Пять.

– Имя твоего отца Отар?

– Нодар.

– Да, – с сожалением покачал он головой. – В последнее время я замечаю некоторые признаки склероза, – произнес он на далеком от совершенства грузинском, с армянским акцентом.

– Вам моя бабушка позвонила, да?

– Да, Манана попросила, чтобы я тебя встретил. Дорога была трудной?

– Нет, – почему-то солгал я. Наверное, неловко было жаловаться такому человеку.

– Ладно уж, не болтай. Юрка сказал, что пришлось даже тащить тебя на спине.

– Да… возможно… – промолвил я растерянно и опустил голову.

– Ладно, не бери в голову. Мне надо съездить на Севан, на встречу. Вечером вернусь.

Мне очень хотелось поехать с ним и попробовать севанскую рыбу ишхан, но он не предложил, и я не стал навязываться.

Дни быстро сменяли друг друга. Соскучиться с Хореном было невозможно. Он рассказывал мне о таких интересных вещах, что впору было вооружиться блокнотом для записей и авторучкой.

Как-то мы с ним прогуливались по улице Туманяна, и неожиданно он слегка сдавил мне локоть:

– Ты знаешь что-нибудь об армянском искусстве?

– Ну да.

– На какой мы улице, знаешь?

– Знаю.

– Ну?

– Ованеса Туманяна.

– А кто он был, знаешь? – задал он мне вопрос, будучи уверенным, что я не смогу на него ответить.

– Представьте, я знаком с его творчеством.

– Что ты читал?

– Поэмы.