По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
В центре круга
О. Жогов
Николас Крейц, малоизвестный писатель, бывший снайпер, перебивающийся скромными заработками на ниве публикаций второсортных боевиков, после выхода очередного романа становится объектом пристального внимания спецслужб. Политическая верхушка одной западноевропейской страны обращает внимание на его роман, в котором он, сам того не ведая, с максимальной достоверностью описал механизм преступлений, приведших нынешних политиков к власти. За ним начинается охота с целью выяснить источник информации. Он оказывается в центре круга интересов различных политических сил, как внутренних, так и внешних, использующих его в своих целях. Круга, который раскручиваясь вокруг него, как гигантский маховик, сбрасывает на обочину истории, перемалывает судьбы людей, политиков и целого государства.
О. Жогов
В центре круга
Ed elli a me, come persona accorta:
«Qui si convien lasciare ogne sospetto;
ogne vilt? convien che qui sia morta.
(La Divina Commedia. Dante Alighieri, CANTO III)
1
Роман все-таки вышел. Пусть небольшим тиражом и в скромном оформлении, но это была первая значительная удача в писательской жизни Ника. Это уже не те мелкие журнальные публикации или дешевые брошюрки, которыми он зарабатывал на повседневную жизнь и которые оставляют в поездах, как пустую бутылку из-под колы. Он презирал самого себя, что занимается этим. Конечно, выйди этот роман лет десять назад, когда он, как изнемогающий от жажды путник, ждал своим пересохшим горлом хоть самую незначительную капельку влаги. Когда он хотел удовлетворить своё графоманское тщеславие, чтобы о нём знали, говорили, обсуждали, узнавали не улице, улыбались незнакомые девушки. Вот тогда это было бы наслаждением. Теперь… он перегорел, переждал и сейчас больше заботила продажа тиража, чтобы хоть как-то закрыть образовавшиеся дыры в личном бюджете, чем утешаться славой и известностью, о которой грезил раньше.
Ник вначале каждый день заходил в крупный книжный маркет на Лё Роз, с трепетом и нетерпением набрасывался на продавца, словно на почтальона, который должен принести долгожданное письмо от любимой, заглядывал в глаза, спрашивал, сколько было продано. «Сейчас мало читают, господин Крейц», – отвечали учтивые девушки из маркета. «Сейчас мало читают»… звучит, как скрытый, успокаивающий приговор врача обречённому больному – «Нужно верить в выздоровление, Вы обязательно поправитесь». Какой, к чёрту, «поправитесь»? Он уже обречён! Какой, к чёрту, «мало читают»? Совсем, ни хрена не читают! Почему не сказать честно?
Затем, чувствуя свою надоедливость и раздражение продавцов, стал заходить реже или вовсе не спрашивал их, а только украдкой наблюдал за посетителями, которые подходили к стеллажу с его романом. На лицах посетителей он тоже не отмечал восторга. Отчего, выйдя из маркета, направлялся в ближайший бар, залить горечь двойным виски и выслушать глупые библейские нравоучения бармена. Конечно, это было слабое утешение. Дело в том, что по договору с издателем, Ник мог претендовать на часть гонорара, только после продажи половины тиража. Да, это было непростое решение, но издатель мог вообще не согласиться печатать его роман и поэтому Ник пошёл на все условия, какие ему только выставил господин Фриссе. И роман был напечатан.
Жизнь Ника плелась усталой кобылой по наезженной колее и он уже не держал поводья, не подгонял и не пытался свернуть с пыльной привычной дороги: дом – маленькая квартира на верхнем этаже, с возможностью выйти на крышу, маленькая консьержка – маори, плохо понимающая, если говорить бегло, каким-то чудом занесённая сюда и посаженная повторять, как краснолобый какарик: «Здляствюйте, господин Клэйц, до свидания, господин Клейц». Уставшая, как и он сам, машина, с противным, как у всех старух, характером и поэтому простаивающая под домом, бар, с барменом – африканцем и по парадоксальному сочетанию – библейским проповедником и ещё много и много чего, примелькавшегося, въевшегося в его жизнь – вещей, людей, домов и улиц. Может быть, кому-то и нравится такая предсказуемость и размеренность, но не Нику. Его угнетает однообразие, его угнетает, что он покупает одни и те же сигареты в одном и том же автомате и дает себе клятву в следующий раз купить в другом месте, другую марку, но – идет туда же, покупает ту же марку и опять дает клятву. «Нет ничего более убийственного, чем системность. Система делает из нас роботов, запрограммированных зомби», – думал Ник и продолжал жить по системе.
Единственным, где Ник допускал сбой «системы» – были женщины. Хотя и это тоже была «система» – «система разнообразия». Он не повторялся. Их было много, каждый раз новых, разных, весёлых и молчаливых, светлых и тёмных, совсем молоденьких и смотрящих на жизнь устало. Были европейки, тайки, негритянки, арабки, худенькие и в теле, скромные или запуганные и совершенно вульгарные, разнузданные, а объединяло этот женский интернациональный калейдоскоп то, что все они или почти все были проститутками. Он не хотел отношений и считал, что так гораздо честней, не морочить голову ни себе, ни партнерше – любовь слишком затратное для его души состояние. Когда ты возвращаешься к одной и той же женщине, ты становишься уязвим, зависим и ответственен за кого-то. Все равно, что подобрать на улице котёнка, поиграть с ним, а потом выбросить. Нет, ответственность – это конец твоей свободы.
Проституция, секс за деньги – самый честный договор между мужчиной и женщиной за всё время, сколько существует этот мир. Всё остальное – условности, лицемерие, навязанное религиозной моралью, сделавшее из физиологической потребности человека – сакральное таинство, Вселенский грех, наравне с убийством, а проституток – олицетворением порока. Скольких бы преступлений можно было бы избежать, если бы секс нами воспринимался, ну, как еда или дыхание. Разве мы относимся к женщине, приготовившей нам ужин с таким же презрением? Мы платим ей деньги и благодарим, если вкусно или просто платим. Разве считаем изменой, если пользуемся услугой девушки – парикмахера? Скольких придурков, извращенцев, садистов сделало это «таинство»? Сколько поломано романтических грёз из-за того, что поставлен знак равенства между «Любовью» и «Сексом»?
Ник никогда не презирал их. Иногда жалел, что они занимаются этим по нужде или по чужой воле. Его порой терзала совесть, что из-за него, таких, как он, появляются сутенёры, процветает сексуальное рабство. Особенно, когда Замир, албанец-сутенёр, присылал ему запуганную, со следами засохших слёз, юную «жрицу», обманом, либо насильно, попавшую в жернова этого бизнеса. Но он успокаивал свою совесть тем, что и без него, до него и после него, будут эти жертвы, потому что человечество сделало из этого таинство, на котором можно неплохо нажиться. И если бы цивилизация не вытолкнуло эту человеческую потребность на обочину морали, то и не гроздились бы вокруг этого всевозможные мерзавцы и ублюдки.
Автоматическая дверь книжного маркета привычно раздвинулась перед ним, так же привычно, с дежурной улыбкой встретила продавец.
– Здравствуйте господин Крейц, пока никаких новостей… я сожалею…
Ник проглотил это, как всегда изнасиловано улыбнулся, сморщившись в духе позднего Бельмондо, подошел к стеллажу с эротической дребеденью и стал рассматривать, глумясь про себя, над тупостью названий и оформлений. Выжидать, когда к его роману подойдет какой-нибудь покупатель, было бесполезно, но «система»… Ник стоял и всё равно чего-то ждал. Иногда ему хотелось, швыряться своим романом в прохожих, чтобы как-то обратить на него их внимание. Он обзвонил своих сколько-нибудь знакомых, сообщив о выходе романа, но все, с удивительной одинаковой интонацией ответили, что поздравляют и обязательно прочтут… когда-нибудь… потом.
Он услышал звук открывающейся двери и оглянулся, увидев высокого сухого пожилого мужчину в добротном костюме. Девушка поздоровалась и что-то спросила у мужчины. Ник решил дождаться, что купит незнакомец и пойти по «системе» – в бар, слушать библейские нравоучения бармена, почему-то полюбившего давать советы именно Нику. Девушка подвела мужчину к стеллажу, где был его роман. Ник замер. Он ещё не видел, как выглядит его читатель. Мужчина взял книгу, стоящую рядом, покрутил в руках, поставил на место, взял книгу Ника, таким же движением покрутил и её и хотел уже поставить, чтобы взять следующую, но что привлекло его внимание. Грудь Ника наполнилась тревогой, он хотел сорваться, подойти и самому отрекомендовать свой роман, но посчитал этот жест ребяческим, не солидным, могущим наоборот отпугнуть, как показалось ему, довольно чопорного и скупого на дружелюбие мужчину.
– «Врач – хирург?… точные движения, без суеты… Бывший полицейский? Нет… Вряд ли… читать романы о спецслужбах – удел тех, кто в этом ни черта не смыслит. Бывший пилот гражданских авиалиний, – сделал анализ Ник, – да… в таком почтенном возрасте и читает довольно мелкий текст… заслуга господина Фриссе сэкономить на бумаге…», – размышлял Ник.
Мужчина полистал книгу, открыл её сзади, внимательно почитал сведения об авторе и пошел к кассе. Ник громко выдохнул и подумал, что сегодня напьется и пошлет бармена с его советами туда, откуда он приехал. Он дождался, когда выйдет «бывший пилот» и вышел следом. Девушка-продавец попрощалась с ним тёплой улыбкой и Нику она уже не показалась дежурной. Он увидел, что мужчина несколько метров прошел пешком, остановился у обочины и посмотрел куда-то в сторону. Рядом остановился шикарный БМВ, мужчина открыл заднюю дверь, сел и машина плавно тронулась, оставив Ника с открытым ртом и не подкуренной сигаретой, висящей на губе. Это был сбой его «системы». Так он ещё не ошибался…
– «Пилот, да не тот… Да, старик, ты промахнулся. У меня для тебя даже нет вариантов… Придется выслушать бармена, может он подскажет … Да…».
В баре толклись каких-то два подвыпивших парня, никак не определившихся, продолжать ли им ещё или уже пора на выход. Ник привычно сел за барную стойку и подумал о «системе». Сейчас Джо возьмет стакан, посмотрит его на свет, протрет грязным полотенцем, нальёт чуть больше двух пальцев виски и скажет: «Чем больше виски в стакане, тем дальше ты от Бога!». Ник обычно молчал, не потому что был согласен, просто не хотел говорить о Боге. На этот раз Ник решил поломать «систему».
– Джо, сделай мне сегодня тройной …
– О! Господин писатель, вы хотите сегодня быть, как эти два парня? «Горе тем, которые храбры пить вино…»
– И тем, кто «сильны приготовлять крепкий напиток», Джо, нужно цитировать Исайю до конца.
Бармен поднял глаза, в которых читалось признание поражения.
– Увы, это моя работа… господин Крейц, – прозвучала в голосе досада.
– Ладно, Джо, твой грех я сегодня возьму на себя…
Ник криво улыбнулся, сделал жест, будто чокается с Джо и сделал глоток. Что нужно, чтобы человек перестал давать дурацкие советы – поставить его в неловкое положение. Но Ник не любил ощущать превосходство. Он видел поверхностные знания Библии Джо и раньше, но уличил его в этом впервые, сам не желая того.
– Почему ты не ставишь своего любимого Дедди Вилсона.?
Джо взглянул с какой-то грустью.
– Ну, как хочешь… Ответь мне Джо… ты встречаешь мужчину… пожилой белый мужчина, лет шестьдесят пять, осанка, уверенная координация, не носит очков…, – Ник отхлебнул виски, – что ещё?… Очень сдержанный стиль дорогой одежды… кем он может быть?
– О, нет, господин Крейц, этот человек должен прийти ко мне в бар и я должен с ним поговорить, что бы понять кто он. Он может быть и священником…
– Священником?! Вот этого варианта у меня не было, хм…. Нет, маловероятно. Его подобрала дорогая, роскошная машина, на каких ездят политики в телевизоре.
– Тогда может это и был политик?
Ник поморщился больше от несогласия с ответом, чем от выпитого виски. Он поставил стакан.
– Политик не стал бы сам заходить в книжный маркет за какой-то книжонкой малоизвестного автора…
– Он купил вашу книгу?! – оживился Джо.
– Мою…
– Я поздравляю Вас! Если этот господин высокого ранга, он может оказать Вам услугу, – Джо воздел к небу руки и поднял глаза, – Предай Господу дела твои и предприятия твои совершаться…
Ник опрокинул остатки виски, достал сигарету. Джо замахал руками.
– Нет, нет, у меня могут быть проблемы!
– Тогда я буду вынужден повторить виски…
– Нет никого кроме Господа, кто бы мог этому помешать, но я слышу, что он говорит «хватит»!
– Вот прямо отчетливо ты слышишь, что он говорит?
– Да, господин Крейц…
– А скажи Джо, на каком языке он тебе говорит? Какой у него тембр? Бас? – Ник уже поймал первую волну опьянения, когда появляется лёгкость и азарт, ты кажешься себе непревзойденным острословом и твои шутки выходят самыми смешными. Он попытался сделать несколько звуков, подражая «голосу» Бога, затем закашлялся и встретился с недружелюбным взглядом Джо. Бармен смотрел своими крупными, навыкате, африканскими глазами с кровяными прожилками на белках.
– Всякий грех и хула простятся людям, но хула на Господа не простится!
О. Жогов
Николас Крейц, малоизвестный писатель, бывший снайпер, перебивающийся скромными заработками на ниве публикаций второсортных боевиков, после выхода очередного романа становится объектом пристального внимания спецслужб. Политическая верхушка одной западноевропейской страны обращает внимание на его роман, в котором он, сам того не ведая, с максимальной достоверностью описал механизм преступлений, приведших нынешних политиков к власти. За ним начинается охота с целью выяснить источник информации. Он оказывается в центре круга интересов различных политических сил, как внутренних, так и внешних, использующих его в своих целях. Круга, который раскручиваясь вокруг него, как гигантский маховик, сбрасывает на обочину истории, перемалывает судьбы людей, политиков и целого государства.
О. Жогов
В центре круга
Ed elli a me, come persona accorta:
«Qui si convien lasciare ogne sospetto;
ogne vilt? convien che qui sia morta.
(La Divina Commedia. Dante Alighieri, CANTO III)
1
Роман все-таки вышел. Пусть небольшим тиражом и в скромном оформлении, но это была первая значительная удача в писательской жизни Ника. Это уже не те мелкие журнальные публикации или дешевые брошюрки, которыми он зарабатывал на повседневную жизнь и которые оставляют в поездах, как пустую бутылку из-под колы. Он презирал самого себя, что занимается этим. Конечно, выйди этот роман лет десять назад, когда он, как изнемогающий от жажды путник, ждал своим пересохшим горлом хоть самую незначительную капельку влаги. Когда он хотел удовлетворить своё графоманское тщеславие, чтобы о нём знали, говорили, обсуждали, узнавали не улице, улыбались незнакомые девушки. Вот тогда это было бы наслаждением. Теперь… он перегорел, переждал и сейчас больше заботила продажа тиража, чтобы хоть как-то закрыть образовавшиеся дыры в личном бюджете, чем утешаться славой и известностью, о которой грезил раньше.
Ник вначале каждый день заходил в крупный книжный маркет на Лё Роз, с трепетом и нетерпением набрасывался на продавца, словно на почтальона, который должен принести долгожданное письмо от любимой, заглядывал в глаза, спрашивал, сколько было продано. «Сейчас мало читают, господин Крейц», – отвечали учтивые девушки из маркета. «Сейчас мало читают»… звучит, как скрытый, успокаивающий приговор врача обречённому больному – «Нужно верить в выздоровление, Вы обязательно поправитесь». Какой, к чёрту, «поправитесь»? Он уже обречён! Какой, к чёрту, «мало читают»? Совсем, ни хрена не читают! Почему не сказать честно?
Затем, чувствуя свою надоедливость и раздражение продавцов, стал заходить реже или вовсе не спрашивал их, а только украдкой наблюдал за посетителями, которые подходили к стеллажу с его романом. На лицах посетителей он тоже не отмечал восторга. Отчего, выйдя из маркета, направлялся в ближайший бар, залить горечь двойным виски и выслушать глупые библейские нравоучения бармена. Конечно, это было слабое утешение. Дело в том, что по договору с издателем, Ник мог претендовать на часть гонорара, только после продажи половины тиража. Да, это было непростое решение, но издатель мог вообще не согласиться печатать его роман и поэтому Ник пошёл на все условия, какие ему только выставил господин Фриссе. И роман был напечатан.
Жизнь Ника плелась усталой кобылой по наезженной колее и он уже не держал поводья, не подгонял и не пытался свернуть с пыльной привычной дороги: дом – маленькая квартира на верхнем этаже, с возможностью выйти на крышу, маленькая консьержка – маори, плохо понимающая, если говорить бегло, каким-то чудом занесённая сюда и посаженная повторять, как краснолобый какарик: «Здляствюйте, господин Клэйц, до свидания, господин Клейц». Уставшая, как и он сам, машина, с противным, как у всех старух, характером и поэтому простаивающая под домом, бар, с барменом – африканцем и по парадоксальному сочетанию – библейским проповедником и ещё много и много чего, примелькавшегося, въевшегося в его жизнь – вещей, людей, домов и улиц. Может быть, кому-то и нравится такая предсказуемость и размеренность, но не Нику. Его угнетает однообразие, его угнетает, что он покупает одни и те же сигареты в одном и том же автомате и дает себе клятву в следующий раз купить в другом месте, другую марку, но – идет туда же, покупает ту же марку и опять дает клятву. «Нет ничего более убийственного, чем системность. Система делает из нас роботов, запрограммированных зомби», – думал Ник и продолжал жить по системе.
Единственным, где Ник допускал сбой «системы» – были женщины. Хотя и это тоже была «система» – «система разнообразия». Он не повторялся. Их было много, каждый раз новых, разных, весёлых и молчаливых, светлых и тёмных, совсем молоденьких и смотрящих на жизнь устало. Были европейки, тайки, негритянки, арабки, худенькие и в теле, скромные или запуганные и совершенно вульгарные, разнузданные, а объединяло этот женский интернациональный калейдоскоп то, что все они или почти все были проститутками. Он не хотел отношений и считал, что так гораздо честней, не морочить голову ни себе, ни партнерше – любовь слишком затратное для его души состояние. Когда ты возвращаешься к одной и той же женщине, ты становишься уязвим, зависим и ответственен за кого-то. Все равно, что подобрать на улице котёнка, поиграть с ним, а потом выбросить. Нет, ответственность – это конец твоей свободы.
Проституция, секс за деньги – самый честный договор между мужчиной и женщиной за всё время, сколько существует этот мир. Всё остальное – условности, лицемерие, навязанное религиозной моралью, сделавшее из физиологической потребности человека – сакральное таинство, Вселенский грех, наравне с убийством, а проституток – олицетворением порока. Скольких бы преступлений можно было бы избежать, если бы секс нами воспринимался, ну, как еда или дыхание. Разве мы относимся к женщине, приготовившей нам ужин с таким же презрением? Мы платим ей деньги и благодарим, если вкусно или просто платим. Разве считаем изменой, если пользуемся услугой девушки – парикмахера? Скольких придурков, извращенцев, садистов сделало это «таинство»? Сколько поломано романтических грёз из-за того, что поставлен знак равенства между «Любовью» и «Сексом»?
Ник никогда не презирал их. Иногда жалел, что они занимаются этим по нужде или по чужой воле. Его порой терзала совесть, что из-за него, таких, как он, появляются сутенёры, процветает сексуальное рабство. Особенно, когда Замир, албанец-сутенёр, присылал ему запуганную, со следами засохших слёз, юную «жрицу», обманом, либо насильно, попавшую в жернова этого бизнеса. Но он успокаивал свою совесть тем, что и без него, до него и после него, будут эти жертвы, потому что человечество сделало из этого таинство, на котором можно неплохо нажиться. И если бы цивилизация не вытолкнуло эту человеческую потребность на обочину морали, то и не гроздились бы вокруг этого всевозможные мерзавцы и ублюдки.
Автоматическая дверь книжного маркета привычно раздвинулась перед ним, так же привычно, с дежурной улыбкой встретила продавец.
– Здравствуйте господин Крейц, пока никаких новостей… я сожалею…
Ник проглотил это, как всегда изнасиловано улыбнулся, сморщившись в духе позднего Бельмондо, подошел к стеллажу с эротической дребеденью и стал рассматривать, глумясь про себя, над тупостью названий и оформлений. Выжидать, когда к его роману подойдет какой-нибудь покупатель, было бесполезно, но «система»… Ник стоял и всё равно чего-то ждал. Иногда ему хотелось, швыряться своим романом в прохожих, чтобы как-то обратить на него их внимание. Он обзвонил своих сколько-нибудь знакомых, сообщив о выходе романа, но все, с удивительной одинаковой интонацией ответили, что поздравляют и обязательно прочтут… когда-нибудь… потом.
Он услышал звук открывающейся двери и оглянулся, увидев высокого сухого пожилого мужчину в добротном костюме. Девушка поздоровалась и что-то спросила у мужчины. Ник решил дождаться, что купит незнакомец и пойти по «системе» – в бар, слушать библейские нравоучения бармена, почему-то полюбившего давать советы именно Нику. Девушка подвела мужчину к стеллажу, где был его роман. Ник замер. Он ещё не видел, как выглядит его читатель. Мужчина взял книгу, стоящую рядом, покрутил в руках, поставил на место, взял книгу Ника, таким же движением покрутил и её и хотел уже поставить, чтобы взять следующую, но что привлекло его внимание. Грудь Ника наполнилась тревогой, он хотел сорваться, подойти и самому отрекомендовать свой роман, но посчитал этот жест ребяческим, не солидным, могущим наоборот отпугнуть, как показалось ему, довольно чопорного и скупого на дружелюбие мужчину.
– «Врач – хирург?… точные движения, без суеты… Бывший полицейский? Нет… Вряд ли… читать романы о спецслужбах – удел тех, кто в этом ни черта не смыслит. Бывший пилот гражданских авиалиний, – сделал анализ Ник, – да… в таком почтенном возрасте и читает довольно мелкий текст… заслуга господина Фриссе сэкономить на бумаге…», – размышлял Ник.
Мужчина полистал книгу, открыл её сзади, внимательно почитал сведения об авторе и пошел к кассе. Ник громко выдохнул и подумал, что сегодня напьется и пошлет бармена с его советами туда, откуда он приехал. Он дождался, когда выйдет «бывший пилот» и вышел следом. Девушка-продавец попрощалась с ним тёплой улыбкой и Нику она уже не показалась дежурной. Он увидел, что мужчина несколько метров прошел пешком, остановился у обочины и посмотрел куда-то в сторону. Рядом остановился шикарный БМВ, мужчина открыл заднюю дверь, сел и машина плавно тронулась, оставив Ника с открытым ртом и не подкуренной сигаретой, висящей на губе. Это был сбой его «системы». Так он ещё не ошибался…
– «Пилот, да не тот… Да, старик, ты промахнулся. У меня для тебя даже нет вариантов… Придется выслушать бармена, может он подскажет … Да…».
В баре толклись каких-то два подвыпивших парня, никак не определившихся, продолжать ли им ещё или уже пора на выход. Ник привычно сел за барную стойку и подумал о «системе». Сейчас Джо возьмет стакан, посмотрит его на свет, протрет грязным полотенцем, нальёт чуть больше двух пальцев виски и скажет: «Чем больше виски в стакане, тем дальше ты от Бога!». Ник обычно молчал, не потому что был согласен, просто не хотел говорить о Боге. На этот раз Ник решил поломать «систему».
– Джо, сделай мне сегодня тройной …
– О! Господин писатель, вы хотите сегодня быть, как эти два парня? «Горе тем, которые храбры пить вино…»
– И тем, кто «сильны приготовлять крепкий напиток», Джо, нужно цитировать Исайю до конца.
Бармен поднял глаза, в которых читалось признание поражения.
– Увы, это моя работа… господин Крейц, – прозвучала в голосе досада.
– Ладно, Джо, твой грех я сегодня возьму на себя…
Ник криво улыбнулся, сделал жест, будто чокается с Джо и сделал глоток. Что нужно, чтобы человек перестал давать дурацкие советы – поставить его в неловкое положение. Но Ник не любил ощущать превосходство. Он видел поверхностные знания Библии Джо и раньше, но уличил его в этом впервые, сам не желая того.
– Почему ты не ставишь своего любимого Дедди Вилсона.?
Джо взглянул с какой-то грустью.
– Ну, как хочешь… Ответь мне Джо… ты встречаешь мужчину… пожилой белый мужчина, лет шестьдесят пять, осанка, уверенная координация, не носит очков…, – Ник отхлебнул виски, – что ещё?… Очень сдержанный стиль дорогой одежды… кем он может быть?
– О, нет, господин Крейц, этот человек должен прийти ко мне в бар и я должен с ним поговорить, что бы понять кто он. Он может быть и священником…
– Священником?! Вот этого варианта у меня не было, хм…. Нет, маловероятно. Его подобрала дорогая, роскошная машина, на каких ездят политики в телевизоре.
– Тогда может это и был политик?
Ник поморщился больше от несогласия с ответом, чем от выпитого виски. Он поставил стакан.
– Политик не стал бы сам заходить в книжный маркет за какой-то книжонкой малоизвестного автора…
– Он купил вашу книгу?! – оживился Джо.
– Мою…
– Я поздравляю Вас! Если этот господин высокого ранга, он может оказать Вам услугу, – Джо воздел к небу руки и поднял глаза, – Предай Господу дела твои и предприятия твои совершаться…
Ник опрокинул остатки виски, достал сигарету. Джо замахал руками.
– Нет, нет, у меня могут быть проблемы!
– Тогда я буду вынужден повторить виски…
– Нет никого кроме Господа, кто бы мог этому помешать, но я слышу, что он говорит «хватит»!
– Вот прямо отчетливо ты слышишь, что он говорит?
– Да, господин Крейц…
– А скажи Джо, на каком языке он тебе говорит? Какой у него тембр? Бас? – Ник уже поймал первую волну опьянения, когда появляется лёгкость и азарт, ты кажешься себе непревзойденным острословом и твои шутки выходят самыми смешными. Он попытался сделать несколько звуков, подражая «голосу» Бога, затем закашлялся и встретился с недружелюбным взглядом Джо. Бармен смотрел своими крупными, навыкате, африканскими глазами с кровяными прожилками на белках.
– Всякий грех и хула простятся людям, но хула на Господа не простится!
Последний отзыв
Интересная книга