Орден Прометея

– Вот ведь егоза, – улыбнулся мягко Маркус, отвлекаясь от тягостных мыслей.

– Прекрати немедля, Катарина, как ты себя ведешь?! – развопилась Мартина, щипнув дочь за руку. Кроха надулась и до конца трапезы сохраняла неприступный замкнутый вид. Только допили молоко – сорвалась и убежала на улицу, где уже слышались веселые крики детей.

– Святой отец, ну, хоть вы ей скажите – растет такая своевольная, никакой управы! Делает, все что хочет, родителей не слушает! – начала жаловаться Мартина, наскоро убрав со стола, села напротив с просительным выражением, подперев пухлой рукой румяную щечку. Платок съехал до затылка, каштановые волосы волнистыми прядями выбились, мягко золотились на солнце. – Что ж дальше-то будет?..

– Вот еще, и не вздумай! – замахал руками ее муж. – Глупости! Пусть себе резвится, когда ж ей потом тешиться?.. Пойдем наверх, в смотровую.

Пружинисто встал, поцеловал жену в щечку. Получил полотенцем по спине, улыбнулся. Поднялись на второй этаж. Дом был все тот же, что и прежде. Залатанный там и сям, дряхлый. Хехт исполнил давнюю мечту – купил зеркальные лампы для операционной. Даже что-то важное написал, кажется, научную статью, ее даже печатали где-то в Агобурге, в "Вестнике Саппру", Маркус не помнил точно.

– Рассказывай, – Хехт стал серьезен и внимателен.

– Тома, даже не знаю… ты душевными болезнями занимаешься? Лечишь?..

Тома сощурился. Много-много морщинок собралось вокруг его серых бисерных глазок.

– Кхм. Не берусь лечить. Наблюдаю – да, но, не зная, как они возникают и что в организме ответственно за душевное расстройство – как, скажи, я могу лечить?.. Вот Клоден, ты знаешь, лечит. И, вообще… ты пришел потому, что… что? – Хехт не нашел слов и решил заранее не обозначать свою позицию.

– Что-то странное. Слыхал о таком, но… Мне было видение. Мне… явился… не иначе как злой дух, – твердо закончил Маркус признание.

– Это точно был… – Тома кашлянул.

– Да. Он был ненастоящий, если ты понимаешь. Это точно был не человек. Видение. Но он говорил со мной! Он знал такое, что никто не знает! только я…

Тома встал, походил по комнате, покивал.

– Понимаю. Да, похоже на… – Хехт поколебался, – это называется расщепление личности. Предполагаю, что это был ты сам. Ты говорил сам с собою.

– Это ужасно, – Маркуса перекосило от отвращения. – Значит, мне идти к экзорцисту?..

– Ну… – Хехт снова посмотрел на старого друга. – Я понимаю, в чем твоя неуверенность… ведь так?..

– Да, смешно, – Маркус выдавил жалкую улыбку, при этом потер ладонью взмокший лоб. – Представь, я, я – священник, и я увяз так!.. Ах, непростительно…

– С кем не бывает, – житейской философией попробовал успокоить его доктор Хехт.

– Да нет же – я, для которого исповедать – ничтожное дело, поставь между собой и исповедующимся занавес, кивай и подбадривай, они ведь говорят в пустоту!! Я, вот никому не признавался в этом, даже своему наставнику, Прогену, – Тома и Маркус по привычке осенили себя святыми знаками, аббат давно почил; Маркус сбивчиво продолжил: – и, вот, – оно нашло меня! Закопанное, не вскрытое, схороненное, – командует мною!!

– Но, послушай, Константин ведь тоже принял постриг аж еще когда его Патрульные поприжали, он ведь брат тебе, в некотором роде. Не думаю я, что будет он расковыривать и бередить заросшие раны, а?.. методы-то у вас, церковников, одни и те же… – настойчиво уговаривал Хехт, занимаясь пустым делом – переставляя бутыли с лекарствами в своем докторском саквояже.

– Нет, что ты мне скажешь?..

Хехт видел подобную реакцию у смертельно больных. Мысленно он уже поставил на приятеле печать – "не жилец". В чумные годы так смотрели и вопрошали: "доктор, а что вы-то скажете?.." те, кого не сегодня-завтра унесут хоронить. Молили и повторяли снова: "доктор, что же вы скажете?" – и он говорил, что "все нормально, все будет хорошо, вот приду завтра, посмотрю, должно стать лучше, легче…" и им становилось лучше и легче. Они думали – вот оно, выздоровление, обещанное доктором! – и умирали во сне. Конечно, все это иносказание, нет, Маркус вот так вот не умрет. Нет. Тома Хехт потряс головой. Речь шла о потере душевного благополучия. Не сегодня-завтра. Да.

– Одного случая мало. Надо подождать. Может, кровь в голову ударила, сердечко не новое, что ни говори. Ты же старший из нас. Тех, для кого…

Тома говорил уверенно, но замолчал – Маркус сидел, закрыв лицо руками и то ли рыдал без слез, то ли стонал, кусая ладони, затыкая себе рот.

– Эй-эй, ты чего?.. – Хехт не раз с Константином унимали бесноватых, поведение настоятеля ему совсем не понравилось. Он взял его за плечи. – Ну-ка, дыши! Раз – вдох, два – выдох!

– Это ужасно! – только и смог сказать врачу настоятель. Мука и страх отразились в его взгляде, но уста опечатаны запретом.

– Слушай, а в твоем роду болезные были?.. юродивые, кликуши?..

Маркус стремительно возвращался откуда-то из нездешних далей. Взгляд стал осмыслен и даже зол.

– Что за глупость! – буркнул святой отец. Нахмурился, встал: – Ты не врач, а знахарь, шарлатан! Я ждал помощи, а ты издеваешься над моим родом, семьей! Фу, как подло! Я тебе говорю – злой бес меня посетил, а ты!!

Больше ничего не сказал, вприпрыжку слетел вниз по лестнице, выбежал на улицу. Передохнул, огляделся. Принял степенный вид и медленно направился в старую часовню, по сию пору служащую ему жилищем.

Ночью не спал. Ждал возвращения страшного призрака. Ничего. До обеда провозился с повседневными делами, в обед снова отправился проверять стройку…

Рабочие пели северную балладу, весьма подходящую случаю – о строительстве дома.

Их хабе плене, гроссе плене,

Их бау дир айн Хаус,

Лидер штайн ист айне трене,

Унд ту цист ни видер аус.

Я, их бау айн хойс ин вир

Унд кайне фенст унд кайне тюр

Иннен вйорте стром кенн зайн

Френдюберт аут кайн лихт и найн

Я, их шаффе дир айн хайм

Унд ту сойц тайлес канцен цайн!

Штайн ум штайн,

Мау их дих хайм!

Штайн ум штайн -

Их велле эма майн дир зайн!

Унэ кляйдер. Унэ шу.

Зист ту мир байнэ арбайт цу

Миттен фюссен им цемент

Фершенерст ту дас фундамент