Путь с ветвью оливы

– Вы с ней сколько вместе?

– Год, три месяца и восемь дней.

– Ты так точно помнишь дату? – удивление Розы было искренним и неподдельным.

– Конечно. Сложно забыть то, как мы познакомились, – гнев потихоньку стал проходить и я усмехнулась. – Я не хочу об этом говорить. Сейчас мне хочется оторвать детородный орган твоему благоверному и убить эту сучку, которая, – я тяжело вздохнула, – запала мне год назад в голову.

Мне не хотелось больше ничего говорить, видео продолжалось, громкие стоны забрались мне в уши и впитывались в мою кровь, я закрыла глаза.

Я отвернулась от Розы, от экрана, легла и мгновенно вырубилась. Мой организм был устроен так (и это к счастью, как я уже много раз убеждалась на собственном примере), что в минуты глубочайшего стресса я засыпала сном бурого медведя в позднем ноябре каждого года.

Когда Морфей отошел на день попить чайку и поболтать с Афиной, мне в темноту закрытых глаз ударило утреннее солнце. Роза заснула рядом, и огромное спасибо ей за то, что она меня не будила.

– Роза, я твоего Диму никогда не любила, но и не осуждала. Зачем осуждать человека, который и так знает, насколько он мудак? Лишняя трата времени. Сейчас, если бы столкнулась с ним нос к носу, убила бы его голыми руками, – я говорила тихо и растягивая слова, потому что голова напрочь отказывалась думать после крепкого и вызванного глубочайшей рефлексией сна. Она ничего не отвечала, но я знала, что она не спит и слышит меня. Слушает мой гнев, который конвертировался в тихую речь. – Я не хочу видеть ее. Можно остаться у тебя? В моем апельсине есть одежды на пару дней и один бутерброд, оставшийся со вчерашнего обеда на работе.

Я не слышала ее ответа, но почувствовала, что она кивнула еле-еле.

– Роза, ты замечательная. Если бы ты не была влюблена в этого мудака и любила девушек, то я точно бы от тебя не отстала.

Она улыбнулась. Я тоже это почувствовала спиной.

– Кать, можно мне тебя поцеловать?

Я не понимала, происходит ли все в реальности или нет, но дала свое немое согласие. Мне ничего не хотелось, но такое развитие событий для нас обеих представляет больший эстетический интерес, чем просто напиться дорогущего вина и поносить этих двух своих четвертинок.

Я проснулась лежа на спине, а она заснула в моих ногах. Ее дыхание стало ближе ко мне. Вот, ее серые глаза смотрят на мои губы. Руки расставлены, а ее стройные ноги на моих.

Она поцеловала меня. Это не был поцелуй страсти, нет, это был поцелуй больной и вымученный, но нужный нам обеим, чтобы не скатиться до простых бабьих страданий. Невинная шалость двух подружек, одна из которых лесбиянка. Стоит ли говорить, что ничего дальше не было.

Спустя час я лениво жевала кекс с изюмом (сушеные ягоды пришлось минут 20 выковыривать, потому что я их терпеть не могу), а Роза громко пила чай и рассказывала какую-то веселую чушь.

Нам было обеим очень тяжело и нужно было как-то мириться с тем положением вещей, которое установилось.

Мой телефон молчал. Телефон моей подруги тоже.

– А куда ты его выпроводила? – я только сейчас вспомнила, что не узнала, что же произошло после того, как Роза увидела видео.

– Ну, я порезала все его рубашки (мои глаза стали в два раза шире) и выкинула его сумку вместе с ними на коридор под дверью.

Я знала, что Диме эти рубашки покупала сама Роза и для меня показалось странным, что ей стало не жалко тех денег, что она на них потратила. Он этого не стоил.

– А что ты будешь делать с ней? – робко спросила подруга, указательным пальцем левой руки водя по прозрачному блюдцу.

– Пока что не знаю. Хочу отсидеться у тебя, пока у меня выходные. Потом пойду на работу. Дальше как пойдет. – мне стало тошно, захотелось покурить, хотя я держала сигарету пару раз в жизни, да и то, когда моя уже бывшая курила и просила подержать ее воняющую палочку с никотином, пока она поправляла свои шикарные волосы или вытирала сбившуюся в уголке глаза тушь. – У тебя покурить не найдется?

– Найдется, только я думала, что ты не куришь, – хмыкнула подруга и подорвалась с места в сторону полки цвета подтаявшего пломбира. – Тебе не свойственно чрезмерно убиваться из-за кого бы то не было. По крайней мере, я, глядя на тебя, всегда так считала.

– Что ты думала? – я была в своих мыслях, которые резали меня и рвали. Докатилась до рефлексий и самокопаний, ужас. С этими женщинами доведешь себя до ручки.

– Понятно, вот сигарета, – она покивала головой и подала тонкую сигарету. Я совсем в них не разбиралась, но, судя по всему, это была хорошего качества сигарета (вообще не понимаю, откуда я это знала, но вот решила и все). – Курить можно прям тут. Я иногда так делаю, когда выпиваю что-нибудь. А иногда просто так, когда все надоест и захочется куда-то спихнуть груз эмоциональный, – Роза достала зажигалку розового цвета и ею подожгла сигарету.

Я приложила ее к своему рту и сделала тягу. Глубокую. С непривычки я закашляла на всю кухню, что соседи сверху вполне могли бы подумать, что в гостях у девушки снизу туберкулезница или пропитая алкоголичка. Следующая тяга пошла лучше и докурив, я вопросительно посмотрела на Розу. Она понимающе кивнула и просто кинула мне пачку – ей было лень отходить от окна, которое было напротив меня, но достаточно далеко, чтобы было лень. Я курила, она молчала, стоя у кухонного гарнитура.

Следующие два дня я ела, смотрела какие-то фильмы (обязательно что-то пустое, что говорило о моем плачевном состоянии), ела, курила и по вечерам выпивала с Розой бутылку вина или водки. Мне было плохо, душу рвало, я ненавидела весь мир вокруг себя и даже Розу. Я знала, что так нельзя, ведь она мне просто показала правду, она обо мне заботиться, я живу у нее. Но, черт. Если бы не ее желание разделить ее горе по поводу ее козла, она вряд ли бы мне сообщила эту новость. Не знаю почему я так думаю, но в этом вопросе я ей не верила. Эгоистично, подло и низко было с моей стороны, но это был как раз тот момент, когда лучше сладкая ложь, чем горькая правда.

В третье утро я рано утром выбежала из квартиры, быстро чмокнув еще спящую в 9 утра Розу, и побежала на остановку, чтобы доехать до злостной и безжалостной работы.

Я работаю учителем. Кто бы мог подумать, правда? Но да, учителя и такие бывают. Они ругаются, пьют вино или водку, курят и грязно шутят. А еще могут любить человека одного с ними пола. Но это только, когда рядом нет детей. Я преподаю белорусский язык и литературу, но в жизни всегда говорю на русском. Не знаю, какого черта я так делаю, потому что искренне люблю свой родной язык и считаю, что мы все должны говорить на нем, но все никак не могу начать, потому что все вокруг меня все никак не хотят начать на нем разговаривать. И, да, осознаю и каюсь, что это всего лишь отмазки.

Я успела на работу. Приехала за час, чтобы разложить вещи и протрезветь после вчерашней водки (я выпила большую часть бутылки). Стала жевать оставленные на тумбе Розой мятные пластинки. Она на них кого угодно подсадит, но мне жалко тратить столько денег на какие-то штуки, которые жуешь пару минут (где-то внутри меня поаплодировал еврей).

Как же мне тяжело без нее. Без моей блондинки.

В последний раз ее видела три дня назад… Почему не звонит? Дома ли она? Мы живем вместе. Или жили? Простить ее нету никаких сил. Я никогда не думала, что увижу в ней блядь.

Спустя пару часов, когда я уже отвела пару уроков и меня от души задолбали шестиклассники со своими подростковыми недосказанностями и тайными влюбленностями, мой телефон требовательно запросил меня к себе.

Ощущение того, что это точно она у меня появилось сразу и мгновенно улетучилось, когда телефон предательски замолчал за пару секунд до того, как я успела ответить. Это звонила Роза.

Правда, я боялась, что она позовет меня к себе. Сегодня у меня в планах было добежать до дома, включить очередную пустышку называемую «комедийной мелодрамой» и залиться бутылкой коньяка, которая стояла на полке в нашем импровизированном баре и ждала лучшего часа. Увы, не во имя лучшего часа будет она испита. Я почему-от была уверена, что моей барышни дома точно не будет. Наверняка, она понимает, почему меня столько дней и ночей не было дома, иначе, если бы не понимала, трезвонила бы каждые полчаса и закатывала истерики со всхлипываниями и истошными криками, в которых я была бы абсолютным дерьмом, а она- паинькой.

Но стоило перезвонить моей соратнице в любовных проблемах, что я и сделала, закинув ноги на стол, откусывая яблоко, которое вчера успешно умыкнула из холодильника под потолок в прекрасной квартире. На другом конце провода гипер радостный голос почти прокричал:

– Вышла я такая за продуктами (я хмыкнула, потому что мы с ней изрядно опустошили запасы ее холодильника) и увидела под подъездом премилого рыжего кота. Как ты думаешь, мне его взять?

– Да, Роза, если ты не боишься, что твои обои поцарапают и нассут в тапки, то, конечно же, бери. Потому что, как говорится, дал Бог котейку, даст и лужайку.

– Спасибо, родная, – выпалила она и отключилась.

По-моему, ей не нужно было одобрение, чтобы взять кота. Ей просто хотелось поделиться с кем-то, что он есть.

День закончился очень быстро и мне пора было уже сваливать с надоевшей работы как можно быстрее, иначе я могу кому-нибудь вмазать. Не ребенку, нет, как вы могли такое подумать. Но ударить хочется, честно. Вот просто так, только потому, что я устала. Хотя более вероятным кажется тот расклад вещей, когда я замахиваюсь, а потом рука вместо удара прикладывается к зевающему рту и все. На этом вся моя агрессия заканчивается.

Сейчас мне нужно идти домой. Вернее, туда, что было раньше моим домом, то место, которое я считала своим домом – место, где мы с ней жили вместе.

Было лень идти. Мне было даже лень дышать. Если бы лень имела вес, то я была бы изрядной толстухой из-за нее. Хорошо, что не все наши вредные привычки (такие как например мало спать из-за (но не ради) треклятой работы) отображаются на нас не прямо, а лишь косвенно.

Выйдя на своей остановке (от школы еще нужно было ехать около сорока минут, в течении которых мой мозг находился в состоянии галлюцинации и отключки, представляя себе уютную кровать и маленького размера черную подушку), я заглянула в маленький магазинчик, чтобы купить себе кефир. Знаете, в наш XXI век удивительно среди развивающего мегаполиса в центре Европы (пусть только географического центра), где обилие новых и не очень гипермаркетов и супермаркетов перевалило за отметку в 50, найти кусочек из той страны, которую удачно развалили в декабре 1991 года краснознаменщики и их гребаная бюрократия и отсутствие продуктов на прилавках.

Несмотря на то что в этом магазине были продукты, антураж в нем остался чисто совковым: пол в ламинате, к которому прилипли жевачки еще лет 15 назад, если судить по тому цвету, которого они были (нас еще в школе заставляли во время дежурства их отдирать канцелярским ножом, и уже тогда меня посетила мысль, что детский и рабский труд могут прекрасно сочетаться, а взрослым за это еще ничего не будет); неаккуратные полки с товарами, которые выставлены чисто по-советски (мне сложно объяснить как именно, но вы, если хоть раз в жизни видели такое, точно меня поймете); и вишенкой на торте красного с серпом цвета являются продавщицы в синих передниках. О, если вы видели таких, то вам никогда не забыть такое зрелище. В движении рук, неповоротливости, жесткости взгляда и тоне, будто она королева, а вы плебей, и вы сказали ей всего лишь «добрый день, мэм», а не трехэтажное, такое привычное для японцев, и совсем непонятное для русского человека вежливое обращение и, вот, она снизошла до вас, простила вас за эту оплошность, дала вам право говорить с ней дальше, а она, так и быть, может и поможет вам, отрезав от докторской колбасы кусок граммов 350—400 (обязательно с перевесом в грамм 100—150 со словами «брать будете?»).

Купив кефир и пачку пельменей, я засеменила в сторону своего дома.

Около подъезда, на замерзшей лавке, сидели две бабушки, которым в этот зимний вечер не сиделось дома. Сегодня на повестке дня были новые истории, как из 107 квартиры Маринку побили, а Вася ушел от Людки из 135.

Быстро кивнув головой, я открыла дверь, приложив чип, и поспешила к лифту. Жила я на втором этаже, но сегодня не тот день, когда стоит геройствовать, подумалось мне.

Ключи завалились в дырку левого кармана, поэтому пришлось пару минут пошарить своими не такими уж и тонкими пальцами в этой самой дырке и все же найти их.