Немиров дол. Тень

– Ты ли, паря, сын Велигоста? – прогудел князь, после короткого хлебка из кубка.

Дарьян про себя выругался, но тут же встал, поклонился, как делали те, к кому Сивояр обращался сегодня впервые.

– Я, великий князь.

– Тогда ты мне вот что скажи. Люди болтают разное, но ты-то правду знаешь, – он помолчал, посерьёзнел. – Истину ли говорят, будто хлеб твоего отца уж так целебен, что чуть ли не от смерти спасает?

Вопрос каверзный, опасный. Чтобы сберечь зерно, плугари в счёт дани каждый год стараются всучить ярам как можно больше дешёвого отцовского ржаника с травами. Хвалят его на все лады, а состав и приготовление скрывают.

– Истину, великий князь, спасает, – без запинки ответил Дарьян что следовало. И, не подумав, прибавил: – Особенно от голодной смерти хорош.

В пьяном, отяжелённом обильной трапезой уме князя смекнулось не сразу, а когда дошло, свежими белилами в ливень сползла с его лица надменная удаль, глаза невероятно выпучились.

Дарьян похолодел нутром, понял, что ляпнул. В большом зале постепенно навелась грозная тишина.

И вдруг, высоко задрав бороду, Сивояр дико захохотал. Не один Дарьян дёрнулся, многие подпрыгнули на скамьях, но спустя миг по залу покатилась волна веселья. Некоторые переспрашивали, им объясняли, указывали пальцем на Дарьяна, и смех возобновлялся с новой силой.

Дарьян сел.

Невольно косил глазами туда, где слышал имя отца или громкое: «а паря-плугарь князю де…», и тут заметил пристальный взгляд Ратмира. Княжич криво, на левый бок, усмехался.

Сивояр наконец успокоился, перевёл дух, утёр слезу.

– Хитрые вы плугари, изворотливые, – сказал беззлобно, – а нам на это же и пеняете.

Глава 5. Ближний круг

Следующим утром дед-лекарь накормить подопечного не торопился, и Дарьян решил отыскать Ивицу, знал, что она на княжеской кухне работает.

Под крыльями деревянного Симаргла с высоких, обитых железом ворот внутригородской крепости скалился чеканный крылатый пёс. Стражники Дарьяна узнали, пропустили.

Кухня отыскалась быстро. Из труб большой избы валил плотный зимний дым, ставни и двери – настежь, оттуда доносилось громкое бряцанье, монотонный стук, звонкий девичий щебет и грудной, ухающий бабий смех. А ещё вкусно пахло горячим хлебом.

Дарьян будто вошёл в баню в женский день: сумрачно, туманно, от жара спина и лоб покрылись испариной. Кухарки в рубахах без рукавов, в замызганных передниках резали, месили, ляпали, суетились у печей.

Вошедшего парю Ивица сразу приметила, обрадовалась. Под любопытными взглядами потянула его за руку, усадила за стол в углу.

– Ух, какой лакомый! – сзади на плечо Дарьяну навалилась весёлая тяжелогрудая молодуха, больно ущипнула около губ за щёку, как нежно иногда прихватывала мама. – Поди, и ямочки появятся, ежели пошекочу? – Захохотала в ответ на изумлённое хлопанье ресниц. – На вот, уплетай, – сунула под нос большую миску гороховой каши с салом, огненной, густой, словно глина. – Ох и жалко будет, если такие щёчки спадут.

От второго щипка Дарьян увернулся.

После полудня время в маленьком хлеву потянулось медленно. Ворочаясь на соломе, точно капризный кот, Дарьян всё не мог улечься удобно, за несколько дней в Яргороде безделье надоело, а об ране на голове, если б не повязка, уж и забыл.

Сейчас начало пахоты, дома мечтал бы хоть немного вот так среди дня поваляться, но, оказалось, свобода в радость, лишь когда можешь заняться тем, чем нравится.

С улицы донеслось отдалённое лошадиное ржание, осаживающие крики и вслед им – дружный весёлый галдёж. Дарьян сел. Опять какое-то действо у конюшни? Прислушался. Похоже на то. Любопытство подняло на ноги, потянуло за дверь.

Притаился там же, под свесом крыши на углу жеребятника. У конюшни без дела слонялись молодые яры. Расхаживали или сидели по трое-четверо на скамьях, стояли, подпирая бревенчатую стену. Дарьян разглядел, что собрались не все: не было Краса, кудрявого с разбитым носом и ещё нескольких приметных.

Мальчишки-скотники сновали туда-сюда, исполняли поручения, выводили на поляну осёдланных лошадей. Из тенька на них хозяйски покрикивал Звеняга.

На дальний от конюшни угол поляны долетали обрывки громких разговоров, почти уже мужской басовитый гогот. Двое яров бодались плечами чуть в стороне. Не серьёзно – так, развлекались, пробуя друг друга на страх настоящей драки. Сидящие рядом в теньке громко их подбадривали, распаляли в надежде развлечься зрелищем жаркой рукопашной.

На всё это молча взирал сутулый. Опираясь на локоть, Ратмир лежал на старой, вросшей в землю телеге без бортов, устланной для мягкости соломой и покрывалами. Более всего напоминал вожака волчьей стаи, наблюдающего за молодняком. А тот малый, который одолел краснощёкого верзилу, стоял подле, прислонясь к телеге поясницей. Он тоже что-то задорно выкрикивал – подначивал драку.

Под ложем сутулого развалился внушительного размера псиволк, лохматый, дымчато-серый, он мелко трясся, высунув язык.

Один из мальчишек подбежал на короткий окликающий свист княжича, выслушал, а потом понёсся к дальнему углу жеребятника.

Как заметил? Дарьян был уверен, что сутулый ни разу голову в его сторону не повернул.

– Наследный княжич яров Ратмир к себе зовёт! – выпалил мальчишка и побежал обратно, ведь отказ немыслим, невозможен.

С каждым шагом навстречу лихой ватаге Дарьян чувствовал, как к горлу подступает волнение, против воли растёт напряжение в плечах.

Парни увидели идущего к ним плугаря и оживились, чутьё чего-то нового, интересного породило тихие разговоры.

Дарьян встал перед телегой.

Придержав нож у пояса, наследный княжич сел, левую ногу свесил, правую подтянул к груди, упёр каблуком в край. Рука с погрызенным стебельком легла на колено. Дарьян сдержался, не скосил глаза на рыжие, натёртые маслом сапоги, сверкающие на солнце не хуже начищенной меди. Отворот тонкой, расшитой у горловины рубахи был небрежно распахнут.

Юный плугарь смотрел настороженно, пытался угадать настроение и характер княжича, а тот, не таясь, разглядывал Дарьяна как воевода, отбирающий ратников или оценивающий врага, или же как господин, сортирующий свою челядь, – взгляд человека, привыкшего управлять чужими судьбами.

– Ты сын пекаря Велигоста, был при обозе с весенней данью, – начал разговор княжич.

Дарьян кивнул. Думал поправить: купца, а не пекаря – но счёл, что пока лучше помалкивать, не перечить.

– Звеняга говорит, ты Долей обласканный: не удрал, безоружный бился и всего лишь оплеухой оглоблей отделался, – в тихом голосе проступил интерес.

Дарьян снова кивнул.

– Воз разгорелся, лошадь на меня шарахнулась.

Княжич смотрел в упор, молчал. По такому спокойному, ровному взгляду отгадать что на уме трудно. В голову Дарьяну полезли нехорошие подозрения.

Ватага парней с любопытством и наглостью в глазах, некоторые в кожаных рубахах без рукавов, чтобы показать молодую силу в плечах, – все они больше походили на отряд лихих головорезов, чем на младшую княжескую рать.

Парни переминались, кивали друг другу на плугаря и тихо ухмылялись. Круглолицый краснощёкий верзила зашёл Дарьяну за спину, и тот не выдержал, скосил в его сторону глаза. Этот знакомый красноречивый взгляд Ратмир понял сразу.

– Расслабься, – кривая улыбка смяла левую щёку княжича, он вновь улёгся, опёршись на локоть, – посиди с нами, – мотнул подбородком, указывая на что-то позади плугаря.

Тот обернулся. На коротком бревне сидел лысый великан Могута и добродушно улыбался. Похлопал по сухому дереву – пригласил сесть.

Дарьян без колебаний приглашение принял. Если захотят развлечься и проверить на страх серьёзной драки, всё равно убежать не удастся. По другую его руку плюхнулся ещё один ярский молодчик, кое-кто сел на траву.

– Страшно было, когда подземцы напали? – спросил Ратмир, неспешно ковыряя стебельком в зубах. Яры с любопытством ждали ответа.

Дарьян озадачился. Вначале геройствовал лишь потому, что о ратных, в книгах обычно хорошо заканчивающихся подвигах читал много, а в настоящем бою не бывал, но когда подземец на него прыгнул, то испугался почти до ступора. И разом тогда вдруг понял, как по-детски глупо и опасно тыкать в бою воина палкой. Сказать всё это вслух язык не поворачивался, прекрасно понимал, что такая глупость и такой страх – позор. Но и говорить, будто глазом не моргнул – нелепо, ясно, что враньё.